На этом мои капли вежливости испарились, и я сказал на выдохе:
— Да вы шутите… Кажется, ему плохо и оно хочет прекратить мучения.
— Фу, как грубо, Армани! — надулась Тонконожка. — Зато мы сами все делали. Тут немного осталось…
Мелкая повертела желудевого монстра в руках, и длинная нога отвалилась с карикатурным таким звуком — шмяк!
— Мда, крах… то есть креа-х-тивно, я хотел сказать… Жаль, что до Хэллоуина еще месяц, а то он бы точно занял призовое место.
— Так помоги нам, — взъелся ДеВи, по-любому его идея была, — а не только болтай. Мы посмотрим, что у тебя получится.
Я уже хотел ответить ему пару ласковых, а то совсем оборзел, но его глаза скользнули куда-то вбок, да и мне показалось, что кто-то пялится в спину, гадкое такое чувство, аж кололо и пекло под лопаткой. Пришлось мигом позабыть обо всех обидах на паршивца, потому что ничто так не роднит, как общий враг! Ба, какие люди в мусоропроводе — да это же Слизняк, вечно наглый и самодовольный, а тут даже больше обычного, я не сомневался, что тыквенный дворец вырезан за счет кошелька его родителей. Он посмотрел на нашу парту, скривился и сказал отвратнейшим голоском, еще писклявым, но до ужаса надменным:
— Какой ужас, смотреть тошно на это убожество.
— Понятное дело, с тебя же лепили, — вызвался я, уж очень хотел проучить его хотя бы резким словом. — Только белобрысых волос не нашлось… Не одолжишь пару прядей? Могу даже сам вырвать, не утруждайся!
— Как там водичка, освежился?
— Переживу — не из муки сделан, — процедил я, уже наполовину рычал.
Для этого засранца лучше одной пощечины только две, я бы и влепил, но сзади кто-то замаячил и очень скоро аристократически-бледная рука упала ему на плечо. Слизняк не оборачивался и еще больше расплылся в ухмылочке, знал, кто подойдет, да тут и таблички с надписью не нужно — генетика сотворила страшный кошмар, этого паршивца скопировали и состарили до зрелого возраста. Тонкий, как глист, блондин с зализанными гелем волосами, но таким же потным лицом (он даже платочек носил с собой и вечно затирал лоб до шелушения кожи и прыщей), а злодейская улыбка похитрее, чем у отпрыска, сияет, как рекламе зубной пасты, аж глаза слепит. И разодет в костюм стального цвета с металлическим блеском, более отвратного я не видел, но стоит дороже, чем вся моя жизнь, еще и с галстуком, запонками и в кожаных туфлях — карикатура с обложки мужских журналов, и опять же выбивается из школьной простоты!
— Даниэль, почему ты общаешься с отбросами… Я же говорил, что знакомста нужно заводить с влиятельными людьми, — сказал он и потащил сынка за собой, даже не взглянул на нас.
Вот тебе и первое впечатление, что называется, и ни черта оно не обманчивое!
— Эй, папаша, ты кого отбросом назвал? — бросил я ему в спину, он почувствовал, остановился. Я мог поспорить, мельком сверкнул глазами, чтоб никто не услышал. — Что, струсил сказать мне это прямо в лицо?
— Нет. — Он развернулся и двинулся обратно. — Мне не жаль потратить минуту, чтобы объяснить тебе всю твою ничтожность. Что отличает англичанина от русского, француза от шведа, немца от… итальянца? Культура. Я думаю, разница еще более удивительна, когда я намеренно привел в пример национальности одного континента. Вы, иммигранты, заполонили нашу прекрасную страну и тащите за собой свои ценности, историю, кухню, традиции, учитесь бок о бок с нашими детьми и мешаете кровь — делаете все, что уничтожает индивидуальность… Но почему вам не живется у себя дома? Потому что там вы — никто, а сюда приезжаете в надежде на лучшую жизнь. Вы не реализовались там; вы — негодный продукт для своей родины, то есть отброс. Я думаю, что доходчиво объяснил тебе, кто ты такой.
Я и правда остолбенел от его речи, но не от содержания, тут как раз все очевидно — дело в том, что он тонну желчи вывалил на меня, как бы тут не захлебнуться, а на лице ни капли злости, будто искренне верил в свою паршивую философию и что преподал мне бесценный урок. Даже хуже, вид у него был снисходительный, как у эдакого священника перед глупыми аборигенами, мол, что с них взять и злиться тут не на что. Змей-проповедник — это что-то новенькое, но на деле обычная паршивая кобра, даже голос, шипящий, гадский, идеально выверенный по громкости, чтобы ни чьи лишние уши не слышали нас. Ничего, на всех найдется своя управа, змеи отлично танцуют и вертятся в такт дудочке и даже акулы попадаются на крючок.
— А отбросы, такая грязь и дрянь, как я, выигрывают в конкурсах школьных поделок?
Он наигранно поднял брови и печально улыбнулся, будто в адрес слабоумного, который все пытался взлететь, но каждый раз целовался с землей. Вот ты и попался!
— Не смеши меня. Будь ты хоть подмастерье Фаберже, у тебя не получится занять призовое место.
— Тогда спорим, что мы сделаем поделку лучше вашей?
— Если так случится, я лично извинюсь перед тобой и… подарю пару сотен на человеческую одежду.
— По рукам!
ДеВи и Тонконожка зашептались, мол, я совсем спятил и нужно поджать хвост, пока не поздно, вцепились по рукам на манер клещей. Черта с два я устрою им такое счастье — если сдадимся, это еще больше докажет их правоту, что они якобы чем-то лучше других, да и попросту нельзя поворачиваться к хищнику спиной!
— Лучше подумай дважды. Даже дети понимают, что у вас нет шансов. И ты не выслушал мое условие: если окажется по-моему…
— Я же сказал, что согласен.
— … ты покинешь город, — продолжал он медленно, чтобы до меня точно дошло, бесился, когда его перебивают, — и сделаешь так, чтобы я больше никогда тебя здесь не видел. Не сомневайся в том, что я смогу это узнать. А если откажешься, я помогу тебе сдержать слово по-мужски. Обойдемся без рукопожатий.
И склизкий сынок, и змеевидный папаша перестали портить одним своим видом пейзаж и поползли делать это в другое место.
Вдох-выдох, собраться с мыслями — дело в том, что я съел весь адреналин и уже четче понимал, в какой мы жо… жесткой ситуации, а немые вытянутые морды сопляков с открытыми ртами, будто для ловли мух, не добавляли оптимизма. Да и плевать на все трудности и риски — не все так плачевно, когда в их распоряжении моя светлая голова!
Я уточнил правила конкурса, мол, только ли из мусора нужно (у этих гадов же тыква, то бишь еда), обошел все парты, чтоб изучить конкуренцию и не повторяться, и раскинул мозги по просторам воображения. Идей-то у меня на год вперед хватит, хоть половником черпай, но надо унизить его по-особенному, и, хо-хо-хо, у меня есть кое-что на примете родом из детства. Я раздал соплякам указания, в смысле добыть краски и клей, а потом устроил настоящее ограбление с выворотом карманов. Получилось даже не гуще, чем я думал, — Тонконожка положила целый шиш с маслом в общую копилку, ДеВи достал пару смятых купюр, а я вытряхнул из закромов последнюю мелочь. Ничего, с миру по нитке свяжем целое светлое будущее! Напоследок я предложил выбросить кучку желудей, если мы хотим выиграть, а не пробить всех на смех и слезы.
На самом деле, я не все моменты продумал, зато дух сопляков взлетел до небес, а это уже половина успеха. Я точно решил, что это будет родная паста, настоящий съедобный конструктор, мастери не хочу, называется, но детали пришлось сочинять на ходу, причем буквально. Перед глазами школьный двор, дорога в сторону супермаркетов, а в голове числа, формулы и куча переменных — время, деньги, легкость и помпезность, и первым двум нужно было дать самые низкие значения, а последние увеличить до небес. И я уже хотел просить у Вселенной подсказку, хотя бы намек, а то от мозгового штурма голова заболела, как вдруг чуть не врезался лбом в рекламный плакат какой-то дряни с шикарным кораблем на всю стену. Паста и корабль. И-де-аль-но… Их уделает не просто какой-то отброс, а визитная карточка лучшего итальянского отброса, попрошу!
Воодушевление мигом улетучилось при виде цен, я сложился, как сдутый шар, подавился и выпал в осадок — ладно бы это элитный стеллаж такой, но второй, третий и так далее были ненамного дешевле. Проблема в том, что мне не нужны целые пачки, а то всего на пару штук хватит, и меня спас оазис в самом конце отдела, столько разных форм пасты нет даже в Италии, так еще и поштучно. На вид, конечно, каменные и пыльные, небось, просроченные лет эдак на триста, но нам не животы набивать. Наверное, директор магазина жадно скалился, когда выставлял это на продажу, а я сейчас и того больше, потому что у нас в арсенале будут пенне, дитали, спагетти, ротелле, листы лазаньи[4] и куча местной отсебятины в виде морских ракушек, шариков, бантиков и винтиков — беру все! Я загребал, как если бы нашел пещеру с золотом, а кассирша замучалась считать пакеты, в которых по жменьке пасты, и смотрела как на чокнутого, зато не спорила, с бешеными себе дороже. И вот с мешком этого добра, как добытчик после удачной охоты, я вернулся к нашей парте, где уже лежали палитра красок и крохотный тюбик клея — что ж, радуемся тому, что имеем.
