— Угощайся, Армани. А то скоро остынет.
Я застыл, как статуя у диких аборигенов, даже в ушах поковырялся — сам не помню, когда в последний раз ел, может, это у меня уже голодные галлюцинации, такой фантастики даже в книгах не напишут.
— Там отрава или что?
— Я тебе говорил, Ви, он немного странный, — сказал ДеВи шепотом Тонконожке, но я, понятное дело, все слышал.
— Да, мы вчера познакомились, — отвечала паршивка ему, будто меня тут вообще не было.
— Эй, вы тут совсем страх потеряли?! Да от вас что угодно можно ожидать, то кнуты, то пряники!
— Как хочешь. Тогда мы сами съедим.
ДеВи вцепился в боковушку контейнера и медленно, то бишь нарочно двигал к себе с видом, мол, последний шанс дает, даже отсчет вел, небось… 3… 2… 1… Конечно, я вцепился в пластик, как младенец в грудь матери, сбросил его пальцы и поставил родной флаг перед собой[1]. Я сел на стул с подозрительным видом — дело в том, что в цирке дрессировщик может и за кормежку отвечать, то бишь пять минут назад укрощал животину, а теперь миску ставит, и та, естественно, уже не верит в доброту, ходит вокруг да около, обнюхивает со всех сторон. Я тоже осмотрел пасту, вроде не машинное масло, обычный базилик, а не крапива, и сверху ни тараканов, ни комков шерсти — ой, плевать, я бы и крысиный яд под томатным соусом съел и не подавился бы, не то что родные феттучини[2]!
Наверное, я хлюпал на всю фабрику и аж причмокивал, когда втягивал полосочки пасты, но там не до рамок приличия было, и как бы вообще не расплакаться от блаженства. Не без огрехов, конечно, я все-таки мастер этого дела, но сработало много чего, во-первых, на халяву и древесные опилки сойдут, во-вторых, голод усиливал вкус в раз эдак пятьдесят, и в-третьих, действительно недурно, хотя в соусе не хватало сливочности и прованских трав. Это я сейчас вспоминаю, а тогда набивал рот и в разговоре иногда плевался кусочками на стол, сразу же подбирал их.
— Итак, должок за твое, ДеВи, спасение принят, а ты, — я указал вилкой на Тонконожку, и она с искренней наглостью удивилась, — все еще должна мне мелочь за проезд. Но если вечером на столе так же будет лежать жирный кусок мяса, мы в расчете.
— Ах ты! А я… Я, между прочим, уговаривала Олю, чтоб согласилась встретиться с тобой и все обсудить, а ты вот как…
— А я спас вас обоих вчера энное количество раз. Смотри, чтоб не оборзел на целых три стейка, а то я могу! И вообще, вы сюда спорить приперлись, что ли? Прохлаждаетесь почем зря вместо бесценных школьных знаний.
— Ты чего, Армани, — возмутился ДеВи, будто я сморозил какую-то глупость. — Сегодня же суббота, выходной.
С этими странностями, малявками и беготней от монстров не до счета дней недели, хотя пустота на фабрике и дерзость Три Полоски должны были меня смутить. Я расплылся в улыбке и уже размечтался, как отдохну от всех и вся, и подготовлюсь ко встрече с Олей — этот день обещает быть все лучше и лучше с каждой минутой, подозрительно это! Но ДеВи тут же оборвал аттракцион невиданной щедрости от жизни:
— Мы с Виолеттой хотели попросить тебя сходить с нами в школу…
— Нет, — сказал я сразу. Тут думать нечего — в тот террариум я вернусь только под угрозой смерти, причем не своей, а Олиной.
— Сегодня, — продолжал он, как если бы уши керосином залил, — последняя репетиция нашего выступления на празднике. Завтра же День защиты детей, вот со всех и требуют поделку и участие в сценке…
— Дважды нет! То есть трижды… или сколько там выходит, я уже сбился со счета.
— Поделку мы с Ви уже почти сделали, а вот сценка… В ней появляются родители и в конце все вместе кланяются. Я просил папу, но он отказался, а там роль… мужская, поэтому и нужно было пап пригласить. И я подумал, может, ты пойдешь со мной… хотя бы как… брат. Это… даже лучше будет!
— Стой, стой, стой… Грустно, конечно, что у тебя такой папаша, но я не твой отец и не старший братец, чтобы всюду с тобой таскаться. Тем более в один из немногих выходных, когда у меня и без того есть чем заняться.
Я думал, сейчас начнется фирменный стиль сопляков, то бишь клянчить, тянуть за руки, а то и реветь на пару с девчонкой, и точно выставил бы их за дверь. Ничего подобного — все воодушевление выветрилось, улыбка сползла куда-то на пол, да и сам он опустил глаза примерно туда же, а те вдобавок потускнели, как затертая морем стекляшка. И сидит молчком, а потом вообще промямлил что-то себе под нос и чуть ли не спрыгнул со стула в сторону выхода.
— Там будут пирожные для родителей, — шепнула Тонконожка.
— Я в деле! С этого и надо было начинать…
И хоть это была банальная приманка в мышеловке, за еду можно и потерпеть вид сопляков, и поучаствовать в местном цирке, я вон за бесплатно все это делаю уже пару дней, а тут какие-никакие бонусы. Короче, со всем своим барахлом я закрылся в душе — мне нужно было морально передохнуть и приготовиться к худшему, а еще вонял после вчерашних забегов, как дитя конюшни. Я простоял под горячим напором куда дольше обычного, тщательно смывал с себя комки дурных мыслей, но едкое пятно вины на плечах так и не смог оттереть. Дело в том, что в мыслях все еще стоял взгляд ДеВи, будто на предателя какого-то, хотя я ничего ему не должен и в няньки не записывался — да и с каких это пор меня вообще заботят отзывы мелких о себе, как очаровался, так и разочаруется, будет уроком! Не хотелось щеголять с волосатой грудью нараспашку, но это как бы мой дом (почти мой, почти дом) и пусть спасибо скажут, что с полотенцем на поясе, а не как Луи.
Паршивцы перекочевали на диван, о чем-то оживленно спорили там, пока я не нарисовался, и сразу же умолкли — я, конечно, не требую оваций в свой адрес, но можно было притвориться благодарными ради приличия, а не сидеть с каменно-серыми по цвету и кислыми на вкус лицами. Тонконожка еще и приобняла ДеВи, жалась к нему, будто сдерживала от чего-то, но тот все равно встал и бросил мне прямо в лицо:
— Можешь никуда не идти, Армани.
Я должен был обрадоваться, но это уже звучало то ли какой-то проверкой, то ли издевкой.
— Хорош мне мозги взбивать до состояния крема вашими хочу-не-хочу!
— Можешь сидеть на своей фабрике и дальше! У тебя же есть дела поважнее, чем мы.
И тараном попер на выход, протопал мимо меня по прямой, как слон, и потащил за собой возлюбленную. Такая вот пощечина вместо спасибо, что согласился потратить на них время, без удара и на расстоянии, а лицо все равно горело и щеки бурлили, как кипящие миски с кровью. Хотелось догнать и наподдать ему, чтоб знал, как огрызаться, но я просто наорал вслед кучу нецензурщины на родном, подкреплял все это жестами, так что и глухонемые бы поняли.
— Скатертью дорожка — смотри чтоб монстры по дороге не сожрали! — закончил я и плюхнулся на диван.
Наконец-то тишина и спокойствие, а в голове все равно бахал молоток, кровь текла в висках с таким звуком, будто там не соломинки сосудов, а целые водосточные трубы. Как же надоело нянчиться с этими сопляками, моя жизнь и без того одна сплошная шутка, а они превращают ее в цирк, только это окружающим смешно, а мне стыд, срам и куча неловких воспоминаний перед сном. С меня хватит, сыт по горло уже! Но… Да никаких «но»! Брысь! Кыш! Эти гадкие «но» потом дорого обходятся. Ладно — но та тварь из подвала… ДеВи сейчас как включит жанр подростковой драмы, а оно полшколы сожрет — ой, и отлично, я даже приду посмотреть, как все прошло! И тут какой-то червяк альтруизма крепко грызся в извилины — на паршивца-то плевать с высокой колокольни, но он может натворить бед не только на свою задницу, но и на кучу других. Еще Элизе откусят голову в придачу… Почему я до сих пор еще не забыл про них и думаю об этом? Черт, да потому что же подохнут без меня, как пить дать, еще и других утащат с собой на тот свет! Ненавижу, ненавижу…
Я откопал в рюкзаке сменные трусы, натянул штаны и запасную рубашку, даже еще Олей глаженая, вот такая честь — не ахти для школы, но выбор небольшой, я бы сказал, нулевой. Сопляки ждали автобус под крышей остановки, и на меня никто не отреагировал, будто я был невидимый и неслышимый. Тонконожка наворачивала круги взад-вперед и рассматривала доску объявлений, ДеВи с гоблинской рожей пытался прожечь дыру в асфальте, а я так хотел намазать ему брови медом, чтобы слиплись в таком положении навсегда. Вот такие дела в барокамере, молчим, молчим и молчим, а ситуация давит со всех сторон. С каждой секундой я все больше жалел о своем решении и обещал себе уйти через минуту, если мелкие не пискнут хотя бы, но автобус из-за угла все испортил! Причем он плыл к нам такой вальяжной походной, будто давал шанс собрать мозги в кучу и вернуться на диван, но уже было поздно для отворотов.
