Пришлось судорожно сглотнуть. Легкие горели, в паху нестерпимо тянуло.

— З-з-зачем ты вер-р-рнул меня? — прошипела дева с сильным акцентом, яростно стискивая пальцами мое горло. В низком голосе звучала угроза пополам с вызовом. — Отвечай, демон! Или я придушу тебя нас-с-смерть.

— Будь моей, стань перстом, — прошептал я, дерзко прикусив губу. — Стань моей правой рукой в этом бренном мире. Вместе мы отомстим ублюдкам, что уничтожают твой народ. Остановим бессмысленные убийства и уродства, творимые напыщенной знатью. Глядишь, поможешь мне взойти на престол — и тогда уж я разделаюсь с этими выродками!

Не дожидаясь ответа, я вдохновенно продолжал:

— Заняв трон, я искореню гнусный обычай насильно превращать магов в персты. Ни один ублюдок больше не посмеет обрекать одаренных, против их воли превращая в рабов! За подобное я обещаю кару лютую. Пусть неповадно будет. А верность таких несравненных созданий, как ты, я буду вознаграждать особо, — последнее слово я выдохнул с придыханием, обжигая дыханием ее губы.

Дева нависала надо мной, яростно раздувая ноздри. В черных омутах глаз полыхал неукротимый огонь вперемешку с сомнением. Какая же она невероятная сейчас! Непокорная и своенравная, будто разъяренная тигрица. Кровь бурлила и пенилась, требуя немедля укротить эту дикарку, подмять под себя. Смирить? Нет! Обласкать умелыми руками…

— Клянись! — прорычала она, отпустив шею, но впившись ногтями в мою грудь. Боль только распалила, послав волну мурашек вдоль позвоночника. — Клянись, что не лжешь. Иначе, видит небо, боги… я убью тебя собственными руками!

Да чтоб тебя! Усилием воли отринув похоть, я произнес заветные слова. Без тени колебаний, глядя прямо в ее глаза:

— Все, что было сказано — чистая правда.

На миг все застыло. А затем метаморф плавно откинула голову, обнажая беззащитное горло. Жест покорности и принятия. Она согласна стать моей!

Не теряя ни мгновения, я подался вперед. Обхватил изящную шею ладонью — властно, но бережно. Кожа под пальцами была горячей и гладкой. Кровь стучала в висках. Магия забурлила, ликуя от грядущего. Но вдруг что-то изменилось. По телу девы прошла едва заметная судорога, а в следующий миг ее горло вспыхнуло изнутри мягким золотистым светом.

Я замер, во все глаза глядя на это диво. Свечение становилось все ярче, очерчивая на коже затейливый узор. Он змеился, переплетался, словно живой…

Но не успел насладиться светом, как вспыхнуло черным нечто иное. Моя собственная метка на пальце, крохотный завиток тьмы. Она пульсировала в такт грохочущему сердцу, разрасталась, клубясь зловещим маревом. И тянулась, тянулась к горлу девы, чтобы слиться с нею воедино. Я чувствовал, как наши метки срастаются.

Шею девы плотным кольцом оплела тьма… тьма и свет сплелись в единое целое, образуя немыслимую вязь. А затем грянул взрыв. Исполинский столб черного пламени ударил в небеса, пронзая облака, раздирая ночь в клочья. Он ревел и полыхал, возвещая о свершившемся обряде.

Все кончилось так же внезапно, как началось. Тьма опала, втягиваясь обратно в наши тела. Узор на шее девы поблек, просочился под кожу и сгинул. Моя метка тоже угасла.

Мгновение, другое — и обмякшая дева осела на землю, лишившись чувств. Да уж, немудрено. Такой всплеск силы кого угодно в нокаут отправит. Я и сам с трудом держался, хватая ртом холодный воздух.

Неужели… Неужели это все? Связь установлена, ритуал завершен? Она теперь мой перст?

Не веря глазам, я склонился над безвольным телом. Провел пальцами по горлу, ощупывая гладкую, чуть влажную кожу. Ни следа. Облизнув подушечки пальцев, я почувствовал лишь легкий солоноватый привкус.

Издалека донеслись встревоженные крики и зычные команды. Похоже, наш маленький фейерверк не остался незамеченным. Лагерь всполошился, сбегаясь на странные звуки. Мне почудился даже хриплый бас генерала, в сердцах костерящего подчиненных. Время на исходе!

Сдернув с себя плащ и накинув на нее, я спрятал наготу. Подхватил на руки, я рванул в сторону палаток. Не хватало еще, чтобы какой-нибудь похотливый боров увидел МОЮ… моего перста в столь уязвимом состоянии.

Юркнув в подлесок и петляя меж деревьев, я стрелой летел вперед. Шаг, другой — и вот уже видны очертания шатров. Надеюсь, Гром и остальные уже спят! Нужно перевести дух и хорошенько обдумать произошедшее и как это преподнести обществу.

Сердце частило, разум путался. Слишком много потрясений для одного дня и одной ночи. Слишком невероятно то, что случилось.

Приблизившись к нашему закутку палаток, я настороженно огляделся по сторонам. Ночь была тиха и темна, светили лишь далекие звезды, безразличные к людским страстям. Костер давно прогорел, и даже самые стойкие полуночники разбрелись по своим спальным мешкам. Звуки доносились только из лагеря, где по-прежнему разгребали следствия боя. У нас же ни звука, ни движения — только мерное посапывание за брезентовыми стенками.

Поодаль от наших палаток персты также мирно отдыхали в своем общем шатре. Никакого шевеления, никакого любопытства к передрягам хозяев. Что ж, оно и к лучшему. Лишние глаза и уши мне сейчас ни к чему.

Крадучись, словно вор, я подобрался к своему убежищу. До заветного полога оставалось всего ничего, как вдруг под ногой что-то громко хрустнуло. Я застыл на месте. Твою ж! Знакомые обертки от дорогущих столичных конфет, что Гром поглощает пачками. Как они здесь оказались, возле моей палатки… мать их?

Шуршание фольги прозвучало в ночной тишине подобно пушечному выстрелу. Я зажмурился и скрипнул зубами, мысленно костеря разгильдяя-купчишку на чем свет стоит. Вот ведь свинота! Дожрался на радостях, а убрать за собой — кишка тонка? Ну, я до тебя еще доберусь, обормот!

В следующий миг мои опасения подтвердились. За спиной послышался до боли знакомый голосок, прозвеневший хрустальными колокольчиками:

— Знаешь, Ванечка! Вот если б ты не шумел, я бы, так и быть, дала тебе пройти. Но раз ты умудрился себя выдать, неумело наступив на мусор лучшего дружка, то я, пожалуй, не буду ждать до утра, чтобы ты объяснился!

Ирина, чтоб ее! И откуда только вынырнула? Не иначе как дежурила в засаде, поджидая, пока я вернусь. Любопытная, как сто котов.

Я медленно обернулся, одаривая подругу тяжелым взглядом. Она стояла, скрестив руки на груди — тонкая, гибкая, похожая на ивовый прутик. Огромные глаза сверкали в полумраке, как две звезды.

— Ирин, ну чего ты в самом деле? — устало выдохнул я, поудобнее перехватывая свою ношу. Тело Ивана не отличается силой и сноровкой. — Не видишь, занят я? Д-дела у меня, между прочим.

Но тут в нашу милую беседу вклинился еще один голос. Звонкий, с лукавыми нотками:

— И я желаю объяснений!

Внутри палатки Анны взметнулся язык пламени, озарив хрупкий силуэт с двумя холмами. Вот же зараза! И эта туда же.

Осознание накрыло, словно ушат ледяной воды. И как я сразу не просек, что и Гром до сих пор бодрствует? Да его храп за версту слышно, когда разоспится. Вот же жук! Сидит в палатке и слушает.

Аня выпорхнула наружу и девицы обступили меня, сверля любопытными взглядами. Можно подумать, в первый раз мужика с девкой на руках видят! Пусть и недавно мертвой!

Анна щелкнула пальцами, и огонь в кострище вспыхнул с новой силой. Отблески пламени заплясали на лицах, искажая черты тенями. Не хватало только этих двух остолопов — Лешки с Митькой.

— Ваня, ты совсем ополоумел? — процедила Анна, прожигая меня зеньками. Ее очи полыхали праведным гневом. — Приволок в лагерь перста, который перебил не меньше полсотни наших? Да тебя на куски порвут, ежели прознают! Да и зачем? Она не будет тебе служить перстом!

Я расхохотался — зло и надрывно. В груди клокотала мрачная радость вперемешку с ликованием. Они не понимают… Никто не понимает!

— Да плевать! Разберемся! — выпалил я, вскидывая голову. В висках бешено стучало, будто сердце переместилось в череп. — Зато теперь у меня есть перст. Сама согласилась, между прочим. Я ее не неволил!