С этими словами я разжал хватку. Дикарка обмякла и судорожно втянула воздух, хватая его ртом, точно выброшенная на берег рыба. В темных глазах заклубилась бессильная ярость.

Усмехнувшись, я отстранился и, растянувшись на тюфяке, прикрыл глаза. Но сам… сам был словно сжатая пружина. Каждый мускул звенел от напряжения, готовый в любой миг сорваться.

Я ждал броска, нападения. Знал, на что иду, связываясь с этой ведьмой — и все же польстился. Сам виноват.

Тело Ивана — единственное, что способно послужить мне вместилищем. Потерять его — значит, обречь себя на вечные скитания меж мирами. На муки похуже адовых. Нельзя его потерять.

— Меня зовут… — вдруг прошипела она, с трудом ворочая языком. Голос звучал хрипло, будто перетертый наждаком. — Меня зовут…

Я затаил дыхание. Ну же, договаривай!

— Ситка, — буркнула она, отводя взгляд. — Меня зовут Ситка.

Хм, странное имя. Я невольно улыбнулся.

Вскоре усталость взяла свое. Мерное дыхание Ситки убаюкивало, веки наливались свинцом. И я незаметно для себя уплыл в царство сновидений, провалился в спасительную темноту.

Проснулся я раньше Ситки. Открыв глаза, не сразу сообразил, где нахожусь и что за дикий бедлам вокруг. Кругом — словно ураган прошелся. Пожитки раскиданы, одежда сброшена на пол, будто в насмешку. А посреди всего этого безобразия, прям на моей одежде — дикарка дрыхнет, свернувшись клубочком. Обняла мой парадный камзол, как любимую игрушку, и в ус не дует

— Эй! — гаркнул я, легонько пихая ее в бок носком сапога.

Но Ситка лишь недовольно замычала и отмахнулась, прижимая камзол покрепче. Ишь, разомлела! Как есть — ощутила себя в безопасности, расслабилась. Пора прекращать этот балаган.

Тут мой взгляд упал на сверток у входа в палатку. К нему была приколота записка, нацарапанная знакомым почерком.

«Думаю, ей подойдет! Ирина», — гласила она.

Хмыкнув, я кинул сверток Ситке:

— Одевайся давай, жду снаружи. Да поживей там!

И, не дожидаясь ответа, вышел вон. Свежий утренний воздух бодрил, наполнял грудь прохладой. Лагерь уже пробуждался, зевая и потягиваясь. Из палаток один за другим выбирались сонные лица.

— Доброе утро! — гаркнул Гром.

— Добрым оно было, пока я твою рожу не увидел, — огрызнулся в ответ Шереметьев.

Рядом со смешком закивал Лешка, как всегда, поддакивая дружку.

Тут полог нашей палатки откинулся, и на свет божий явилась Ситка. Я невольно присвистнул, залюбовавшись. Ирка, чертовка, знала, что делала!

Она стояла передо мной в приталенном кителе и узких брюках. Высокие сапоги облегали стройные икры, подчеркивая точеный силуэт. Китель был ей слегка великоват, но это лишь добавляло очарования — так и хотелось стянуть его, обнажив смуглые плечи.

Густые смоляные волосы вольными волнами струились по спине, блестя в лучах рассвета. Темные глаза сверкали, как два агата.

Все вокруг разом смолкли, пораженные зрелищем. Даже Димка с Лешкой онемели, хотя вряд ли догадывались, кто перед ними. Еще бы — ночные события прошли мимо них.

Я горделиво приосанился.

— К-кого-то она мне напоминает! — проскулил Алексей, всматриваясь в точеные черты. Его глаза округлились, на лице отразилось замешательство пополам с испугом.

Тут на арену выпорхнула Анна, небрежно подтягиваясь и собирая золотистые локоны в высокий хвост. Окинув нас царственным взглядом, она процедила:

— Это та степная кобылица, которую убили. Этот умник решил ее воскресить и сделал перстом. Ну не дурак ли?

Дмитрий ухмыльнулся и, смачно плюнув в костер, ядовито протянул:

— Ненадолго ты обзавелся подружкой, Ванька. Как только в столице узнают…

Но договорить ему не дали. Ситка в мгновение ока сорвалась с места и, в два прыжка преодолев разделяющее нас расстояние, впечатала Шереметьева в ствол сосны. Ее пальцы стальной хваткой сомкнулись на горле обидчика.

— Не смей… оскорблять очаг… выродок! — прорычала она, скаля белоснежные зубы. Глаза ее полыхали таким бешенством, что я невольно попятился.

Мое лицо исказила гримаса искреннего изумления. Я натянул на физиономию маску невинности и пожал плечами, мол, а что такого? Сам в шоке, честное княжеское!

Но, по правде сказать, я с трудом сдерживал восторженный вопль. Вот это темперамент! Вот это я понимаю — нрав. Другая бы и мяукнуть не посмела, а эта — сразу за глотку.

Однако потакать таким замашкам не следует. Еще, чего доброго, удушит кого ненароком, а мне потом отвечай. Да и остальные на нервах.

— Ситка, что случилось? — как можно спокойнее спросил я, щурясь против солнца.

Перст выпустила Димку и, брезгливо отряхнув руки, пояснила:

— Очаг священен! А это пугало осмелилось в него плюнуть. Нельзя такое спускать.

Мы с Иринкой не выдержали — заржали в голос, сгибаясь пополам. Ну а что? Даже Анна прыснула в кулачок, пряча лукавую усмешку.

— Ладно тебе, — отсмеявшись, выдавил я. — Прости недоумка. У нас, конечно, не принято очаг священным считать, но впредь он будет осторожней. Правда ведь, Димочка?

Шереметьев судорожно закивал, потирая горло. На бледных щеках алели багровые пятна — верный признак страха и стыда.

Ситка нехотя разжала хватку и, процедив что-то вроде «смотри у меня», вернулась к нашему костру. Уселась на корточки, обхватив колени руками, замерла, словно изваяние и принялась шептать что-то на своем языке. Только глаза зыркали по сторонам, как у волчицы в засаде.

Повисла неловкая тишина. Каждый переваривал случившееся. Но напряжение было столь велико, что, казалось, еще миг — и воздух затрещит.

Внезапно появился запыхавшийся солдат. Он приложил руку к груди, с трудом переводя дух, и сипло выпалил:

— Новость! Его величество император передумал пожаловать к нам с визитом. Вместо себя отправил советника с вестью для вас.

Алексей нервно сглотнул и пролепетал:

— К-какой еще вестью?

Солдат устало привалился к сосне. По его лицу градом катился пот, мундир потемнел от грязи и пятен неизвестного происхождения.

— Радуйтесь, — выдохнул он, сдергивая с головы форменную фуражку. — Явиться вам надобно. На предварительный досмотр и заполнения бумаг.

Мы застыли. Досмотр? Это еще что за напасть?

— То есть… как это? — растерянно пролепетала Ирина, комкая в пальцах подол юбки. — Зачем?

Вестник утер лоб рукавом и пояснил:

— На парктику, прямиком в столицу вас отправить хотят. К гвардейцам императорским, в спецотряд, что порученья особой важности выполняет. Такие как вы, с магией, которые показали себя в бою — им позарез нужны.

Вот оно что! Император-то, похоже, смекнул, какие таланты у него под носом. Да и доложили ему про некроманта! Теперь под свое крылышко взять норовит, приблизить. Чтоб, на коротком поводке держать и присматривать. А может и подставить, чтобы меня под нож положить!

Солдат скривился, будто от зубной боли, и с завистью процедил:

— Везет вам, ребятки. После академии, ежели в гвардию угодите — почет вам и уваженье. Это ж какая честь — самому государю служить, его покой охранять! Другие всю жизнь о таком мечтают, а вам, вон, на блюдечке несут.

Но мне было не до радости, в ушах нарастал тревожный гул. А Ситка? Что будет с ней? Прикажут умертвить, как опасную? И Дмитрий сука оскалился и коситься!

Краем глаза я взглянул на напарницу. Она так же сидела неподвижно — лишь желваки на скулах ходили от напряжения. Взгляд был устремлен в одну точку, губы сжаты. Знает чертовка что ее может ждать!

— Что ж, — пробасил я, расправляя плечи. — Щедр государь на милости. Отказываться не станем. Передай советнику, любезный, что господа практиканты с радостью явятся на досмотр. Прямо сейчас и отправимся, нечего тянуть.

Солдат кивнул и, отдав честь, растворился меж палаток. А мы стояли и смотрели ему вслед — кто с облегчением, кто с тревогой. Каждый понимал: грядут большие перемены. И не всем они придутся по вкусу.