В аудитории воцарилась гробовая, оглушающая тишина. Казалось, весь мир замер в оцепенении, потрясенный этой невероятной сценой. Никто из присутствующих, похоже, не понимал, что происходит и почему одержимый так странно себя ведет, обращаясь к экзорцисту с подобной просьбой. Лишь отец Григорий сохранял поразительное, зловещее спокойствие, словно для него происходящее было чем-то совершенно обыденным и привычным.

Решительно приблизившись к сундуку, он вознес массивный серебряный крест и принялся читать молитвы. Его голос крепчал с каждым словом.

На тварь это подействовало подобно раскаленному железу, прижатому к обнаженным нервам. Она забилась в жутких судорогах, испуская ужасающие крики и вопли, корчась так, словно с нее заживо сдирали кожу. Густые клубы черного дыма вырывались из всех пор, смешиваясь с удушливыми миазмами серы и палёного мяса, от которых слезились глаза и першило в горле.

Наконец, с последним воплем, чёрный дым вырвался из искореженного рта одержимого и с шипением развеялся в воздухе, словно рассеянный порывом свежего ветра. Опустевшее тело обмякло и повисло на оковах бесформенной грудой, являя жуткое, но уже вполне человеческое зрелище. Изувеченный, едва узнаваемый мужчина тяжело, хрипло дышал, явно балансируя на грани жизни и смерти.

Подчиняясь повелительному жесту отца Григория, в зал вбежали двое дюжих служек и торопливо, но бережно погрузили несчастного на носилки. Бедняга был едва жив, каждый судорожный вздох давался ему с невероятным трудом, но демоническая порча уже не терзала его искалеченную плоть. Теперь ему предстоял долгий, мучительный путь к выздоровлению — в тиши лазарета и кельи, под неусыпным надзором опытных целителей.

Я же, наблюдая эту душераздирающую, леденящую кровь сцену, в который раз горько, с почти физической болью пожалел о своём давнем, фатальном решении предать Создателя и по доброй воле примкнуть к легионам Ада. Как же я беспросветно погряз во Тьме, раз имею хоть что-то общее с подобными омерзительными, безумными тварями!

Отец Григорий, глянув на меня, негромко, но веско произнёс:

— Что ж, Иван, похоже, твой новый дар заинтересовал не только смертных. Но не переживай — Господь милостив, Он не допустит, чтобы истинно верующий, чистый сердцем юноша пал жертвой происков дьявольских. Просто будь стоек в вере своей, следуй букве Писания да блюди себя в чистоте помыслов — и всё будет хорошо.

Я почтительно склонил голову. Боюсь, твоя незыблемая вера дала бы изрядную трещину, узри ты хоть краем глаза мою истинную, демоническую ипостась.

Тем временем отец Григорий повернулся к аудитории и поднял руку, призывая к тишине. Голос его обрёл торжественные, наставительные нотки, словно события последних минут ничуть его не смутили и не пошатнули привычного душевного равновесия:

— На сегодня, думаю, достаточно потрясений, дети мои. Вы все — молодцы, держались стойко и не поддались страху. Помните: это — лишь малая толика тех ужасов, что поджидают неокрепшие души за гранью добра и зла. Так что будьте начеку, крепите веру и да не дрогнет ваша рука пред лицом нечестивых происков! А теперь — ступайте с миром, и да пребудет с вами Господь. Увидимся вечером на торжественной церемонии вручения священных перстов. А пока — не теряйте времени зря, молитесь да размышляйте о величии божьем и собственном месте в замысле Творца!

С этими словами почтенный экзорцист решительно направился к выходу. Студенты, ошарашенные и потрясенные увиденным, робко потянулись к дверям, то и дело испуганно оглядываясь и спеша покинуть ставшую вдруг такой зловещей аудиторию. Каждому явно не терпелось оказаться подальше от этого проклятого места, скорее глотнуть свежего воздуха и убедиться, что мир вокруг всё ещё прежний, привычный и уютный.

Неспешно поднявшись со скамьи, я небрежно толкнул онемевшего Грома в бок.

— Иван! — прошептал он. — Мне кажись надо сменить портки!

Наконец, мы с Громом вышли из проклятой аудитории, в которой всё ещё витал мерзкий смрад от экзорцизма. После увиденного кошмара аппетит начисто пропал, но делать нечего — пора было идти в столовую, иначе рисковали остаться голодными до самого ужина.

Стоило мне только переступить порог обеденного зала, как тут же отовсюду послышались ехидные смешки и язвительные шепотки. Дмитрий со своими прихвостнями, похоже, поджидали меня специально, чтобы всласть поиздеваться и унизить перед всей академией.

— Эй, Ванька, что притих? Никак переживаешь, какого дохляка тебе в персты навяжут? — гаденько ухмыляясь, прокричал Дмитрий через весь зал. — Говорят, в этот раз привезли совсем уж отстойный хлам — сплошь калеки да уроды! Даже по меркам этой богадельни — редкостное убожество!

Его дружки загоготали, будто услышали невесть какую остроту. Видимо, сегодня у них выдался особенно «удачный» день для травли, раз уж они решили опуститься до такого откровенного хамства.

Впрочем, Дмитрия и компанию ничуть не смущало, что, помимо меня, ещё добрая половина студентов не имела перстов. Многие первокурсники, услышав злобные насмешки, поникли и понурились, явно принимая издевки на свой счёт. Лишь Гром, как всегда, оставался невозмутим, хотя с его тупым истуканом я бы тоже особо не веселился.

— Не обращай внимания, Вань, — пробубнил мой сосед, в один присест заглатывая здоровенную котлету. — Подумаешь, не повезло разок! Потом поменяешь перста, да и дело с концом. Хочешь, я у папаши в долг попрошу на нового? Он у меня мужик простой. Правда, процентики заломит — будь здоров, ну так что с купца взять? Везде норовит навар поиметь, ха-ха! Подожди…

Честно говоря, меня так и подмывало треснуть этого увальня по бестолковке. Ещё и он туда же — учить меня вздумал!

— У меня нет времени ждать! — огрызнулся я, повысив голос так, что на нас начали оборачиваться. — И я не намерен менять перстов, когда вздумается. Мой слуга будет предан мне душой и телом — и точка!

Кажется, моя гневная тирада привлекла внимание не только Грома. Снежинка, удивленно приподняла бровь. В её пронзительных голубых глазах промелькнуло нечто похожее на опаску. Вспомнилось ее предупреждение… Но как можно доверять персту врага! Разве ж я послушаю?

Пока я размышлял, в столовой начала назревать нешуточная заварушка. Компания аристократов, восседавшая за соседним столом, решила поразвлечься, докапываясь до простодушного Грома.

— Эй, деревенщина! — крикнул один из них, щеголеватый парень с надменным лицом. — Это правда, что твой папаша весь день ковыряется в тухлой рыбе да глотки драть горазд на ярмарках?

— Точно-точно! — подхватил другой, презрительно фыркнув. — А я слышал, будто его мамка пирожками торгует у городских ворот. Свеженькие, с пылу с жару, налетай, почтенная публика!

Дружки захохотали, весьма довольные своим остроумием. Гром слегка побледнел и стиснул кулаки, но промолчал, лишь яростно зыркнув на обидчиков исподлобья. Видно было, что оскорбления задели его за живое.

— Слышь, увалень, — продолжал глумиться главный Дмитрий, — а чего это ты с Ванькой связался? Давай к нам, в приличное общество. Глядишь, и из тебя человека сделаем, хе-хе!

Тут Гром не выдержал. Медленно поднявшись из-за стола, он в упор посмотрел на аристократишек и веско произнёс:

— Значит так, господа. Можете сколько угодно измываться надо мной и моей семьёй, мне плевать. Но Ивана не трожьте. Он — мой друг, ясно? И когда он разберётся с вами всеми и достигнет величия, я буду гордо идти рядом с ним, плечом к плечу. Понятно излагаю?

От такой отповеди у меня аж дух захватило. И ведь обо мне печётся. Эх, знал бы он, с КЕМ дружбу водит — небось, в ужасе порог бы перекрестил да свечку в церкви поставил…

Снобы малость опешили, но быстро оправились. Алексей расхохотался Грому в лицо:

— Ой, не могу! Слыхали, парни? Этот холоп ещё и в провидцы заделался! Ну-ну, позубоскаль мне тут, деревенщина. Посмотрим, как ты запоёшь, когда мы с твоим дружком разделаемся. Будешь знать, как языком молоть почём зря!