— И вот еще что, — внезапно посерьезнел ректор, понизив голос. — Вечером мне придется собрать Совет Академии. Насчет тебя и твоего будущего. Сам понимаешь, такого самородка еще поискать… Но ты не переживай! Теперь, когда ты официально принят в Офицерский корпус, я тебя духовенству не отдам. Слово Августина Вернадского!

Он подмигнул мне, и я почувствовал, как внутри разливается странное чувство признательности пополам с ликующим торжеством. Похоже, сам того не ведая, я только что обзавелся могущественным союзником и покровителем. Что ж, как говорится, знай наших!

С этими мыслями я вышел из кабинета вслед за Нинель Валентиновной, мысленно потирая руки. А вот и первая маленькая, но значимая победа Велиала, в этом наивном мирке!

Мы с Нинель Валентиновной неспешно шагали по анфиладам и коридорам Академии, и я с жадным любопытством впитывал новые впечатления. Древние стены, увешанные портретами именитых выпускников, высокие стрельчатые окна, пропускающие солнечный свет, гулкое эхо наших шагов, разносящееся под сводами — все это создавало незабываемую атмосферу.

Однако сейчас меня занимали куда более приземленные мысли. Я никак не мог выбросить из головы разговор о перстах.

— Нинель Валентиновна, — обратился я к своей провожатой, стараясь скрыть нетерпение в голосе. — А когда нам, первокурсникам, положено получить наших перстов? И главное — как выбрать самого лучшего, самого сильного и подходящего?

Госпожа Крамская искоса глянула на меня и лукаво улыбнулась уголками губ:

— Что ж, тебе повезло, Иван. Как раз к концу первого курса и приурочено это знаменательное событие — обретение перста. Долго ждать не придется. После чего вас тут же отправят на первую совместную практику, где вы должны будете притереться друг к другу и научиться взаимодействовать.

Она ненадолго умолкла, а затем добавила вкрадчивым тоном:

— Впрочем, на твоем месте я бы больше переживала о том, куда тебя распределят для прохождения этой практики. Перста-то потом и поменять можно, если не сложится. А вот практика — дело серьезное, от нее многое зависит…

— Нет, — оборвал ее я, с неожиданной горячностью и непоколебимой убежденностью в голосе. — Я не собираюсь менять перстов, как перчатки. Это не по чести, не по совести.

Нинель Валентиновна на миг остановилась и с непонятным выражением посмотрела на меня — словно увидела впервые и оценивала заново. А затем, не говоря ни слова, свернула в боковое ответвление коридора, увлекая меня за собой.

— Похвальная позиция, молодой человек, ничего не скажешь, — наконец протянула она, и в голосе ее звучало странное смешение уважения и скепсиса. — Вот только в нашем мире так не бывает. Редко кому везет сразу отыскать «того самого» перста. И уж точно ни один из вас не застрахован от потерь…

Она помолчала, словно подбирая слова, а затем продолжила с затаенной печалью:

— Представь: вот ты годами обучаешь своего перста, вкладываешь в него душу и силы и вот уже умеет принимать истинный облик согласно своей стихии или способности. А потом — раз, и его убивают в первой же стычке с врагом! Или гибнет, защищая тебя ценой своей жизни… Поверь, подобных историй — тьма тьмущая. И почти каждая — что нож по сердцу…

— Это мы еще посмотрим, — упрямо набычился я, сжимая кулаки. Видят Хаос и Бездна, не бывать такому с моим перстом! Уж я-то прослежу, чтобы он стал сильнейшим и живучим. И преданным, как пес Гарм, охраняющий врата Хелль.

Нинель Валентиновна вновь одарила меня долгим испытующим взглядом, а затем, усмехнувшись, покачала головой:

— Ох уж эта юношеская самоуверенность! Что ж, поживем — увидим. Быть может, тебе и впрямь повезет больше прочих. Кто знает, кто знает…

С этими словами мы вышли во внутренний двор Академии, и я невольно залюбовался открывшейся картиной.

Кампус для адептов представлял собой отдельное здание в форме подковы, окружающее небольшой садик с фонтаном и резными скамейками. Трехэтажный дом из красного кирпича, увитый плющом, притягивал взгляд уютными эркерами и башенками.

По дорожкам сновали туда-сюда студенты в форменных одеждах, спеша по своим делам. То и дело в воздухе вспыхивали разноцветные искры — похоже, кто-то из студиозусов на ходу практиковался в магии. Из распахнутых окон доносились обрывки разговоров, взрывы смеха и энергичные выкрики.

Что и говорить — жизнь в кампусе била ключом!

Но как только мы вошли в кампус, я сразу почувствовал на себе множество любопытных, оценивающих и откровенно враждебных взглядов. Студенты, еще минуту назад беззаботно болтавшие и смеявшиеся, вдруг притихли и начали украдкой коситься в мою сторону, шушукаясь и обмениваясь многозначительными перемигиваниями.

Кто-то откровенно ухмылялся, не скрывая своего презрения. Другие глядели на меня с плохо скрываемой завистью и неприязнью, словно я лично оскорбил каждого из них.

Какого демона? Они ведь даже не знают меня! С чего вдруг такая реакция? Ведь всего час назад, когда я только вошел за ворота Академии, никто и бровью не повел. А теперь, похоже, я тут самая одиозная личность!

— Хм, — задумчиво протянула Нинель Валентиновна. — Иван, ты что, уже успел кому-то насолить? Признавайся, не держи в себе!

Я на миг задумался, а потом неохотно буркнул:

— Да вроде особо не отличился пока… Разве что с какой-то блондинкой словесной перепалкой перекинулся. Высокомерная с огненным перстом-гимнастом. Но я ж ей ничего не сделал толком, только парой острых фраз огрызнулся!

— А больше ничего и не надо! — усмехнулась госпожа Крамская, безошибочно определив, о ком речь. — Это Анна Велишанская, местная королева интриг. У нее в голове своя персональная шкала ценностей, по которой она всех судит и рассортировывает. Не угодил — всю жизнь врагом считать будет.

Вот ведь угораздило! И почему все смазливые девки такие злопамятные стервы?

— Погодите, это еще не все! — внезапно осенило меня. — Был еще один тип, Дмитрием звать. Он со своим папашей к нам в поместье являлся, долговые векселя предъявлял. Грозился отобрать родовое гнездо за долги!

Глаза Нинель Валентиновны расширились от удивления пополам с весельем:

— Дмитрий Шереметьев! Самый богатый и влиятельный наследник на весь первый курс! Если не считать Анну. Ну ты даешь, парень — отметился так отметился.

Я лишь обреченно пожал плечами.

— Ох, ну тогда действительно все ясно! — всплеснула руками моя провожатая, сочувственно похлопав меня по плечу. — Крепись, Иван! Легкой жизни тебе тут точно не видать. Раз уж сам Шереметьев взял тебя на прицел — все, труба! Проходу не даст, это как пить дать.

Я криво ухмыльнулся и решительно тряхнул головой:

— И пусть попробует!

Тем временем мы поднялись на третий этаж и двинулись по длинному коридору, застеленному ковровой дорожкой. По обе стороны виднелись двери с медными табличками — видимо, комнаты студентов.

— Ну вот, Иван, пришли! — бодро возвестила госпожа Крамская, останавливаясь у одной из дверей. — Твое новое обиталище на ближайшие годы. Знакомься с соседом, разбирай вещи, изучай расписание занятий.

Я решительно распахнул дверь и шагнул в комнату, готовясь к худшему. И надо сказать, реальность превзошла все мои ожидания!

Посреди комнаты, развалившись на кровати, возлежал упитанный паренек с одутловатым лицом и растрепанными сальными волосами. Было в нем что-то неуловимо простецкое, почти свинское. Этакий румяный боров, разжиревший и обнаглевший.

Однако стоило приглядеться повнимательнее, как иллюзия безобидности рассеивалась без следа. Уши парня были покрыты багровыми шрамами и застарелыми рубцами, явно намекающими на бурное прошлое. Да и держался он с неприятной самоуверенностью, будто король жизни.

— О, свежее мясо подвезли! — гаденько осклабился он, сверля меня масляным взглядом. — Меня Громом зовут, а тебя как сморчок?

От его хамоватости и фамильярности я вспыхнул от гнева. Вот уж не ожидал, что какой-то жирдяй посмеет так со мной обращаться! Я, между прочим, Князь Инферно, гроза миров. Да я в порошок сотру этого борова!