— Но почему вы считаете, что один автомобиль сможет догнать там, где потерпели неудачу пятеро? — спросил Никифор Орехов. — Ведь один мобиль не сможет взять другой в коробочку и принудить его сесть.

— Да и пять мобилей не нужно! — вклинилась и тут же стушевалась Юлия Румянцева. — Я хочу сказать, ну, что когда один аэромобиль нависает над другим, поля у них накладываются, и у нижнего аэромобиля начинается быстрее топливо расходоваться, и он снижается сразу, и подняться никак не может! Возмущения начинаются.

— Впервые об этом слышу, — заинтересованно проговорил Орехов.

— Это не секрет, — пожала плечами Мария Цой. — Но и не афишируемый факт. Видите ли, аэромобили не слишком безопасны, и никто не хочет, чтобы они поднимались выше, чем необходимо.

Орехов побарабанил пальцами по подбородку.

— А с вашими усовершенствованиями мой аэромобиль станет безопаснее?

— Главное — он станет быстрее! — снова влезла Румянцева. — Как минимум, вдвое… Ой!

Судя по звуку, Цой двинула ее ногой под столом.

— То есть вы предлагаете переоборудовать мой аэромобиль, чтобы он летал вдвое быстрее? — с непроницаемым выражением лица спросил Никифор Орехов.

— Не совсем, — сказала Мария Цой. Держалась она невозмутимо, но видно было, что разговор с одним из сильных мира сего дается ей непросто. — Но процентов на тридцать полетные характеристики повысить, я думаю, можно.

— Механикам зарплату платит Гильдия, от вас понадобятся только расходные материалы, — встряла я.

Мне показалось, что этот довод должен его убедить: говорят, что такие богатые люди, как Орехов, потому и богаты, что отлично умеют считать деньги.

— Меня это не слишком волнует, — Орехов внимательно посмотрел на меня. — Важнее другой вопрос — не привлечет ли меня Гильдия к ответу за то, что я нарушаю их установки? Модификация аэромобилей запрещена, а я дорожу своей репутацией.

Опять двадцать пять! На месте ЦГУП я бы занялась этой Гильдией — не много ли она сил набрала?

— Частному подрядчику гильдия готова выдать специальное разрешение. Очень уж им не терпится поймать Таинственного таксиста.

— Ну что ж… — Орехов поднялся из-за письменного стола в своем кабинете, где он нас принимал. — В таком случае, у меня одно условие…

— Да? — я напряглась.

— Я буду по возможности наблюдать за процессом, и все модификации вы будете мне разъяснять.

Мы переглянулись, не в силах поверить, что все оказалось так просто.

— Разумеется, — сказала Цой. — Вы ведь владелец аппарата.

— Тогда вот ключ от моего гаража, — он достал из кармана связку ключей и отделил один. — Он при моем особняке, дворецкий вам покажет. Можете приступать без меня, можете дождаться окончания моего рабочего дня. Я освобожусь через два часа.

Он говорил с таким неподдельным подъемом, что я немедленно уверилась в том, что не ошиблась. Орехов был энтузиастом полетов, и перспектива модифицировать любимую игрушку зажгла его почти детским восторгом.

Теперь бы еще эта штука не разбилась после первой же переделки, совсем хорошо будет!

А вот с воронами, грачами и галками переговоры дались нам гораздо сложнее, чем с Ореховым, хотя я ожидала обратного. Даже по моему плану их услуги нам все равно позарез требовались для того, чтобы отследить появление Таинственного таксиста — но у Мурчалова, несмотря на потрясающую способность очаровывать представителей любых социальных слоев и групп Необходимска, отношения с птицами не складывались. И даже не потому, что он кот, и ему приходится, как он как-то мне сказал, подавлять свои природные инстинкты. Главная причина в другом.

Птицы Необходимска — народ своеобразный.

Это вторая по численности категория генмодов после собак; кошки только на третьем месте. Генмоды впервые появились во время Большой войны, которая закончилась пятьдесят с лишним лет назад: их вывели для использования в боевых действиях. Собак сочли самыми полезными, из птиц готовили шпионов и смертников, которые взрывали бы зажигательные снаряды на позициях противника. Кошки вроде как тоже предназначались в шпионы, но Василий Васильевич как-то обмолвился, что первые генкоты выводились в основном потому, что кто-то из ученых очень уж любил кошек. И — для психологической разгрузки.

Однако при всей своей многочисленности птицы держатся особняком, и среди горожан их редко встретишь. Они склонны селиться большими кланами или стаями: черта, которой даже генпсы не придерживаются. Про порядки внутри этих кланов ходят самые дичайшие слухи; сами птицы о них молчат.

Один из кланов, тот самый, с которым Мурчалов водил некоторые знакомства, обитал в Оловянном конце — довольно далеко от нас, но недостаточно далеко, чтобы оправдать стоимость извозчика в глазах шефа. (Я подозреваю, что шеф попросту любит трамваи: он как-то обмолвился, что ему нравится, как они пахнут.) Но после трамвая пришлось пройти еще около квартала пешком.

К счастью, это была не старая часть Оловянного конца, где все еще стояли покосившиеся деревянные развалюхи. То была часть новая, с трех-четырехэтажными домами, в которых жило по нескольку семей; с канализацией и водопроводом. Однако быт тут, как я отметила, во многом оставался крестьянским. Несмотря на холодную погоду, на многих задних дворах сушилось белье на веревках.

Быстро мне стало понятно, почему клан грачей — а мы шли именно к ним — выбрал такое не самое завидное соседство. Шум и гам от стайного дома разносился очень далеко — птичий базар он и есть птичий базар. Я даже удивилась, что нет запаха, потом устыдилась: все-таки речь идет о разумных созданиях, а не об обычных птицах, которые не в состоянии контролировать работу своей клоаки.

Дом птичьей общины архитектурой был похож на сарай, но в высоту достигал пяти, если не шести этажей. Окон не было, зато я заметила многочисленные квадратные люки, опоясывающие здание под крышей. Может быть, и в самой крыше тоже были люки, снизу не видать.

Я уж было подумала, что мы не найдем ни крыльца, ни нормальной двери, но тут же мы обнаружили и то, и другое. Правда, к двери вел пандус, а не ступени. Наверное, через нее в основном доставляли грузы.

Я нажала на кнопку звонка, гадая, услышат ли его в таком гвалте, и принялась ждать.

Довольно скоро в верхней части двери распахнулся маленький лючок. На жердочке сидел черный… нет, не грач, как я было подумала, а самый настоящий ворон. Вот тебе и на.

— Зачем пожаловали? — довольно невежливо спросил он.

— Меня зовут Мурчалов, я частный сыщик, — сказал шеф из сумки, которую я прижимала к груди. — Это моя помощница, Анна Ходокова. У меня есть для вас заказ по слежке.

— Ну так заходите, — довольно неприветливо отозвался ворон. — Что вы стоите на пороге, если у вас дело есть?

— А вы нам не откроете? — спросила я.

— Так дверь не заперта.

И в самом деле, ручка легко повернулась под моими пальцами. Ну и порядочки! Может быть, жители особняков Опалового конца или там Маячного холма могут позволить себе не запирать двери — и то только потому, что на них работает большой штат лакеев и охранников. Но уж точно нельзя такое устроить в Оловянном конце!

Но когда мы переступили порог, я тут же поняла, почему запирать дверь не стоило.

Во-первых, тут нечего было красть.

Большинство генмодов живет более или менее по-человечески. Те, кто посостоятельнее, покупают дома, обзаводятся слугами, обставляют все тяжелой мебелью — как шеф. Те, кто победнее, жилье снимает, частенько совместно с людьми: так обе стороны имеют от соседства множество преимуществ, как наглядно показывает пример моего… да, пожалуй что приятеля, Эльдара Волкова, которого взял под опеку старый друг шефа, генпес Дмитрий Пастухов, старший инспектор полиции. Скоро соседи Пастухова по общежитию сами просили оставить Эльдара насовсем, потому что без противостоящих больших пальцев некоторые вещи делать сложно.

Здесь, однако, птицы устроили свой быт таким образом, что ни в каких противостоящих пальцах не нуждались.