У меня в буквальном смысле опустились руки — до сих пор я придерживала ими шефа, теперь они безвольно упали на диван. Да уж, в самом деле, как будто в другом городе оказалась!

— Поскольку с ней не было связи, — горько продолжал Мурчалов, — я не мог узнать, где вы и что с вами. Мне не удалось получить доступ к ее кабинету, все бумаги опечатаны! Фамилию клиента, над делом которого она работала и ради которого попросила одолжить ей вас, она не называла — этого требуют правила добросовестности в отношениях между сыщиком и клиентом, я ведь не работал над этим делом вместе с ней. Так что все следы оказались оборваны. Моим агентам также не удалось вас обнаружить, вы как сквозь землю провалились. Вот уже второй день мы только и делаем, что волнуемся за вас, Аня!

Это было сказано с таким упреком, что мне тут же стало стыдно и очень тепло одновременно. Шеф не собирается меня ругать! Шеф за меня волновался!

— И у меня было тем больше поводов для волнений, — продолжал говорить шеф, — что имеются все основания полагать — дело, над которым работала Вильгельмина Бонд, было связано с контрольными булавками!

— Что? — поразилась я. — Ничего подобного! Никаких булавок! Да, они как-то контролируют этих девушек, но ни одного генмода там не было!

— Каких девушек? — не понял шеф. — Я говорю о тайной скупке булавок из Юландии!

Мы уставились друг на друга в непонимании.

Прохор пришел нам на помощь, снова прочистив горло.

— Чаю, господа? — спросил он.

— Да, прошу тебя, — тут же сориентировался шеф, — а потом стоит собрать всю мозаику по порядку. Главным образом меня интересует, зачем вам было обращаться за помощью к… господину Волкову, — он бросил на Эльдара странный, не неприязненный, но подозрительный взгляд.

Я подумала, что разговор будет долгим.

Мой рассказ действительно занял довольно много времени. Вовсе не потому, что я путалась и сбивалась, как то было с Эльдаром. Напротив, моя речь стала гораздо суше и информативнее: я уже попрактиковалась и успела успокоиться. В интересах ясности изложения я старалась не обвинять себя лишний раз, говорить объективно и не высказывать гипотезы, что Гуннар Лейфссон и в самом деле вампир — стыда на этот счет мне уже хватило с Эльдаром.

Однако шеф слушал меня не просто внимательно: он постоянно просил рассказать подробнее о том или ином эпизоде или начинал разъяснять детали, на которые мне и в голову не приходило обратить внимание — например, были ли на кухне жилого особняка Детей ночи запасы продовольствия. Откуда я знаю, я даже не заходила на эту кухню!

Вот так и вышло, что, пока мы говорили, оранжевый солнечный луч, который знакомо по-вечернему освещал один угол нашей гостиной, переполз на соседнюю стену, потом померк, порозовел и угас совсем. За окно опустились синеватые весенние сумерки. Антонина принесла нам еще чаю и бутербродов; за рассказом я чуть ли не в одиночку умяла их целое блюдо.

Антонина, когда хочет показать свое расположение, делает изумительные многослойные бутерброды в юландском стиле; такие высокие, что их приходится скреплять шпажками для канапе. Обычно поедание этих шедевров вызывает у меня сложности логистического порядка, но тут я сама не заметила, как приговорила штук пять без малейшей неловкости, ничего не рассыпав и не закапав, да еще и продолжая отвечать на вопросы шефа.

Наконец шеф сказал:

— Во имя всего святого, когда Вильгельмина выйдет из тюрьмы, у меня будет с ней серьезный разговор! Она клялась, что ничего опасного вам не предстоит.

— Так ведь опасности и не было, — возразила я. — Мне по-настоящему ничего не угрожало…

Эльдар фыркнул. Довольно невоспитанно с его стороны, но шеф спустил на тормозах, хотя я бы за то же самое получила выговор.

— Это еще большой вопрос, не подвергались ли вы физической опасности, — сказал Василий Васильевич.

Он перепрыгнул с моих колен на стол, откуда Прохор уже убрал чайный прибор и блюдо с крошками, и начал расхаживать по скатерти, размахивая своим роскошным, похожим на плюмаж хвостом.

— При том, — продолжал он вещать, — нет никаких сомнений, что вы подвергались опасности психологической! И огромной! Вильгельмина допустила серьезную промашку, что особенно непростительно, учитывая ее знакомство с сектантским опытом Галлии и Юландии! Ведь она знала, что Гуннар Лейфссон приехал оттуда. Совершенно очевидно, что господа, с которыми вы столкнулись, не доморощенные новички, которые только пробуют себя на ниве обольщения наивных личностей — у них, безусловно, есть и опыт, есть и отработанные процедуры… Вас с самого начала определили как потенциально внушаемую и очень грамотно вели — насколько я представляю этот процесс, разумеется, а я почти совсем его не представляю! До сих пор сектантские движения не входили в сферу моего интереса, я лишь позавчера наведался в библиотеку посмотреть литературу на этот счет. Которая, должен сказать, крайне бедна. Неудивительно, что все это оказало на вас такое сильное воздействие.

Надо же! Я-то ожидала от шефа разноса, а вместо этого получила чуть ли не индульгенцию.

Тогда я решила высказать то, что подспудно мучило меня с того момента, как я неожиданно впала в транс, слушая невразумительный гимн Детей ночи:

— Василий Васильевич, а не может ли так быть… что Златовские повысили мою внушаемость? Для того, чтобы легче было управлять мною?

Теперь шеф фыркнул не хуже Волкова.

— Чушь! — сказал он. — Никакой особенной внушаемости за вами не замечал, напротив, у вас очень пытливый ум. Да, склонность верить авторитетам, но в пределах общечеловеческой нормы. Однако повышенная восприимчивость — действительно часть вашего генетического наследия… Кроме того, вы сами сказали, что они держали вас впроголодь, а на любого человека с высокой скоростью метаболизма голодание действует особенно сильно.

— Да не так уж я и голодала… — запротестовала я. — По крайней мере, я не ощущала себя голодной.

— Полноте! Вы сами сказали, что вас поили вином и кормили исключительно печеньем. Вино, даже разбавленное, притупляет чувство голода и даже может способствовать набору веса, однако питательности не дает. Отсутствие белковины в пище тоже не идет на пользу — не удивлюсь, если у вас уже развились первые признаки белкового голодания… Кроме того, вы сами рассказали, что вас поселили в комнату с другой адепткой, где вы никогда не оставались одна. Нет, Аня, не стоит списывать все на воображаемые генетические особенности: отсутствие нормальной пищи, света и уединения спутает мысли и лишит рационального соображения кого угодно!

— Да я и не списывала на генетические особенности, — попробовала я защититься. — Честно говоря, я в какой-то момент начала подозревать, что они в самом деле обладают магическими силами — иначе зачем собирать у девушек кровь?

Ну вот, все-таки сказала! А ведь не хотела показывать шефу, насколько я спятила. Воистину, язык мой — враг мой.

— Сбой суждения, объяснимый вашим состоянием, — шеф списал все это одним взмахом хвоста. — Кровь он собирал наверняка для того, чтобы еще сильнее ослабить девушек и спутать их сознание. Вы ведь сами сказали, что по крайней мере Вертухина не жила в особняке, а продолжала обитать с родителями, иначе те подняли бы бурю. Ему нужно было использовать дополнительные методы, чтобы понадежнее привязать ее к себе. Ну и остальных, вероятно. Подозреваю, это все такие же девушки из состоятельных семей, страдающие от одиночества и испытывающие проблемы с родителями. Похоже, Школа ночи именно на них делает упор.

— Но погодите, ведь такие только в ближнем круге! — удивилась я. — В других кругах я видела в основном женщин средних лет и других девушек небольшого достатка, вроде меня…

— Естественно, он знает, кого приближать к себе, — снисходительно пояснил шеф. — Очевидно, каждая категория членов клуба служит какой-то определенной цели… знать бы еще, какой, и для чего они готовили вас…