— Я могу вернуться и разузнать, — предложила я, хотя хотелось мне этого меньше всего.

— Еще чего! — возмутился шеф. — Даже не думайте. События развиваются таким образом, что пресловутая физическая опасность будет вам угрожать практически наверняка!

Настал черед шефа рассказывать.

Как оказалось, в понедельник законопроект о дополнительном «урегулировании образа жизни» генмодов, который мусолили в Городском собрании с прошлого года, наконец-то был провален. Но, очевидно, не просто так, потому что член городского собрания Никитин, который сильнее всего ратовал за этот законопроект, вдруг оказался главой свежесозданной Специальной комиссии, призванной наблюдать за общественным правопорядком в тех вопросах, которые не попадали в ведение ЦГУП.

— А зачем вообще наблюдать за общественным правопорядком в вопросах, которые не попадают в ведение ЦГУП? — спросила я.

Мне всегда казалось, что наше городское Уложение четко указывает: все, что не запрещено законами, в городе разрешено.

— Начиналось это с вопроса о выделении дополнительных гимназических стипендий — его, если помните, подняла не так давно в прессе Галина Георгиевна Байстрюк. Учреждение ее стипендиального фонда для гимназистов привлекло внимание к этой проблеме… хотя, похоже, на самом деле наших депутатов больше волновало то, не собирается ли сама Галина Георгиевна избираться в Городское собрание, — пояснил Мурчалов. — Если бы она собралась, это могло перекроить политическую карту города: все знают, что денег у нее куры не клюют. Но пожилая дама не захотела заниматься политикой, и вопрос затих… пока его снова не вытащили на всеобщее обозрение как удобное прикрытие.

Эльдар поерзал в кресле, куда его усадил Прохор.

— Выходит, все-таки изменения в учебном законодательстве будут? — спросил он. — В гимназиях введут стипендии?

В голосе его слышался жар, хотя, насколько я знала, у Эльдара с этим уже проблем не было: он учился на специальных курсах для полицейских и должен был поступить в Высшую инженерную школу уже этой осенью, если хорошо сдаст основные экзамены. В том, что так оно и будет, я не сомневалась: упорства и интеллекта оборотню не занимать.

— Сомневаюсь, что в этом вопросе что-то изменится, — бросил шеф. — По крайней мере, быстро… Но дело даже не в этом. Я подозреваю, что у нас в Городском собрании что-то готовится. Возможно, передел власти. К сожалению, сам я уделяю политике внимание по остаточному принципу, поэтому не слишком хорошо представляю ситуацию… Если бы вы с Анной сейчас не объявились, я бы отправился на поклон к Михаилу Пожарскому, чтобы он воспользовался своими связями и позволил бы мне увидеться с Вильгельминой. Или объяснил, на кого можно попробовать надавить, чтобы этого добиться.

— Вы имеете возможность надавить на кого-то в Городском собрании? — недоверчиво спросил Эльдар.

— Никто не знает до конца всех своих возможностей, пока не попробует, — философски заметил шеф.

— А чем вам не угодил этот самый Никитин? — спросила я. — В смысле, почему бы не начать прямо с него?

Мурчалов вздохнул.

— Анна, я понимаю, что вы не интересуетесь городской политикой, но в некоторых вопросах следует разбираться хотя бы выживания ради… Никитин — это записная марионетка, собственного мнения не имеет, как и постоянного хозяина. За ниточки дергает тот, кто больше платит. Вот меня сейчас и интересует, кто. Я подозреваю, что Вильгельмину бросили в каземат за интерес к Школе детей ночи — во всяком случае, насколько я знаю, других крупных и потенциально опасных дел у нее не было. Да и у меня эта Школа вызывает все больше подозрений. Стало быть, наш враг должен быть тесно связан со Школой. Из-за этого текущие перестановки тревожат меня еще больше…

— Почему? — спросила я.

— Потому что любой культ — это готовая армия, — ответил шеф.

Это прозвучало так неожиданно, что я чуть было не засмеялась.

— Шеф, ради всего святого! В нем и состоят-то только девицы с тетушками!

— Уж от вас я не ожидал такой низкой оценки возможностей женщин как боевой силы, — довольно желчно ответил шеф. — Не говоря уже о том, что физические данные перестали играть такую уж большую роль с изобретением огнестрельного оружия. В любом случае, я не вижу сейчас способа, как мы могли бы вычислить покровителя этой секты, не возвращая вас туда, чего я делать решительно не хочу.

— Шеф, — сказала я. — А может быть покровитель как-то связан с богатыми гостями, которые туда приходили?

— Богатыми гостями? — Шеф пристально уставился на меня.

— Понимаете, — пояснила я, — кроме самого первого дня мне еще несколько раз поручали раскрашивать разные брошюры и другие агитки… Я сидела в той же комнате, в которой мы рисовали в первый день, в коридоре первого этажа, недалеко от входа. Дверь была открыта, они там обыкновенно открыты, если не сеанс… И несколько раз я видела, как по коридору проходят и потом выходят люди… очень нетипичные. Которых сложно было ожидать там встретить. Дорого одетые, уверенные в себе. Из совсем другого общественного среза, коротко говоря. На сеансах они не появлялись.

— Анна, — сказал шеф, — когда-нибудь я вас оцарапаю до крови и укушу за нос. Почему вы не сказали раньше⁈ Надеюсь, вы их зарисовали?

Я полезла в карман юбки за записной книжкой.

Всего портретов было четыре; двоих из них шеф никогда прежде не встречал. Одного он опознал как того самого Никитина, а про четвертую сказал после короткой многозначительной паузы:

— Это Анастасия Камская, личная помощница Ольги Валерьевны Соляченковой.

Я тут же выпалила:

— Той самой, что хотела устроить скандал с вороной? Которую мы подозревали в заказе убийства Стряпухина?

Ох зря я это сказала. Эльдар тут же подобрался, глаза у него загорелись. Инженер Стряпухин был его наставником и учителем; кроме того, в прошлом году Эльдара арестовали как подозреваемого в его убийстве. Это и само по себе неприятно, а когда ты оборотень и в полнолуние вынужден сидеть в тесной камере, не имея возможности обернуться, — ужасно десятикратно. Кто бы ни был заказчиком, по его вине парень изрядно натерпелся.

— Анна, не будьте столь скоры на обвинения, — шеф бросил на Эльдара пронзительный взгляд, явно призывая его тоже не торопиться. — Но да, по всей видимости, амбиции госпожи Соляченковой больше даже, чем мы подозревали.

— Что вы хотите сказать? — спросила я.

— Вы уже забыли, что я упоминал про скупку булавок? — уточнил шеф. — Если за этим стоит Соляченкова, это значит, что она не потеряла надежду как-то управлять генмодами… или, может быть, скомпрометировать их. Учитывая, что она вдобавок еще прикормила свой собственный культ — в ее намерении захватить власть в городе сомневаться не приходится!

Воцарилось молчание, только слышно было, как тикали большие часы на стене.

Насладившись произведенным эффектом, шеф сказал:

— Да, господа. Возможно, в ближайшее время нам предстоит столкнуться с государственным переворотом.

Выждав еще секунду, шеф задумчиво добавил:

— Но хуже всего то, что мы уже допустили непростительную халатность!

— Какую? — я напряглась. Ну вот сейчас все же последует тот самый разнос, которого я так опасалась…

— За всеми этими треволнениями я совершенно забыл поужинать — это серьезное преступление против миропорядка. Вы уже лучше себя чувствуете? Тогда будьте добры, сходите на кухню, возьмите у Антонины еще рыбы и ветчины, которые пошли на те прекрасные бутерброды.

К моему удивлению, шеф не выставил Эльдара Волкова за дверь сразу же, как только мы закончили обсуждать ситуацию, а предложил ему остаться на ужин, однако Эльдар отказался. Тогда шеф вручил ему деньги на извозчика обратно до общежития (точнее, попросил Прохора вручить). Когда Эльдар попробовал возразить, что сумма слишком большая, шеф сказал:

— Это на аэротакси. У Дмитрия сегодня смена кончается в семь, мне бы хотелось, чтобы вы сообщили ему новости как можно скорее.