Меня передернуло.

— То есть, вы хотите сказать… проституток унижают, и поэтому не уважают?

Мурчалов медленно наклонил пушистую голову.

— Именно так. С точки зрения большинства клиентов, они позволяют себя унижать, удовлетворять собой самые низкие желания… Поэтому не считается зазорным вести себя с ними как угодно, коли уж деньги заплачены. То же самое касается и генмодов, которые добровольно согласились на роль любимцев. В большинстве случаев это несчастнейшие создания. Хотя далеко не все из них осознают себя несчастными. Еще хуже то, что такая жизнь развращает… — Мурчалов вздохнул. — Я знаю крайне мало случаев, когда любимцам удалось, заработав денег, вырваться на свободу.

— Но ведь у них же нет другого выхода? — проговорила я неуверенно. — Рабочих мест для генмодов не так много…

— Увы, — произнес Мурчалов. — Вы можете сказать, что у проституток тоже во многих случаях нет другого выхода. Редко кто занимается этим ремеслом от хорошей жизни. Не говоря уже о том, что большинство из них женщины, а даже в нашем городе движение суфража так сильно развито всего лишь примерно два поколения. Представьте себе — всего сорок или пятьдесят лет, как женщины могут претендовать на обучение или рабочие места почти наравне с мужчинами! А ведь за границей дело обстоит гораздо хуже.

Об этом я тем более не задумывалась.

— И мы никак не сможем помочь Мягколап? — это вырвалось у меня само собой.

— Отчего же не можем? Мы можем развеять ее опасения и разобраться, в чем замешан ее хозяин. Что же касается душеспасения и прочего, то здесь уже навязывать ей ваше представление о должном — бестактность высочайшей пробы. Она может быть вполне довольна своим положением. Или иметь совершенно другой взгляд на вещи. В конце концов, судя по тому, что она может позволить себе мои услуги, средства у нее водятся. Не хотела бы работать любимицей — не работала бы.

Последний довод шефа звучал особенно логично, но все же не укладывался у меня в голове. Я-то уже построила себе картинку, что Мягколап терпит такое обращение и подлизывается к служанкам, которые смотрят на нее сверху вниз, только чтобы добыть средства к существованию, а оказалось…

И тут у меня в голове окончательно сложилось то, что стоило бы понять уже очень давно:

— Шеф, — сказала я. — Но ведь если Соляченкова хочет подчинить генмодов с помощью контрольных булавок… и если она массово достает эти булавки… То единственные, кого ей имеет смысл подчинять — это генмоды из элиты, те, у кого есть власть и влияние! Вроде вас, вроде Пожарского…

— О, насчет меня вы преувеличиваете, — фыркнул Василий Васильевич. — Некоторое влияние у меня, возможно, и есть, но вот власть? Ни в малейшей степени.

— И все же на раут на борту «Прогресса» вас пригласили… — произнесла я, и только после этого поняла, что именно сказала.

— А, догадались наконец-то! — шеф удовлетворенно облизнулся. — Да, что бы ни планировала Соляченкова, она, безусловно, хотела собрать всех влиятельных генмодов Необходимска в одном месте… Вот только неясно, что именно она задумала. Не мог же ее план сводиться к крушению дирижабля со всеми нами на борту? В конце концов, людей там было гораздо больше! А эта арка и вовсе вызывает у меня вопросы… — шеф явственно задумался. — Логично предположить, что Соляченкова нашла специалиста — может быть, нашего старого знакомого Златовского, может быть, еще кого-то, — кто сумел увеличить радиус и силу действия контрольных булавок. Но какой приказ она рассчитывала отдать всем генмодам на борту, и как собиралась замаскировать это? Наконец, почему она не сделала этого сразу же, как только все собрались, почему отправилась с нами на эту экскурсию…

— Да, это и в самом деле странно, — согласилась я. — Жалко, что обломки этой арки получить не удалось!

— В самом деле, жалко, — шеф бросил на меня пристальный взгляд. — Поэтому ваша слежка за Вельяминовым приобретает первостепенное значение! Чем больше я думаю, тем меньше сомневаюсь, что он замешан во всем этом деле.

…А я не справилась. Шеф это не сказал, но мне и не нужно было его слов, чтобы слышать неодобрение.

Чтобы кое-как справиться с досадой, я спросила у шефа:

— А как ваша сторона дела? Удалось вам проверить кумпанство «Ния хоризонтер»?

— До некоторой степени, — сказал шеф. — Сейчас жду сведений от моих знакомых в Юландии. К сожалению, ответную телеграмму мне смогут послать только завтра утром или после обеда. Кстати говоря, вам этим делом придется заниматься тоже. Но от Вельяминова и Мягколап я вас не освобождаю!

— Вот как? — все же я не могла скрыть радости: история с дирижаблем мне казалась легче и интереснее мутных делишек Вельяминова. — И что именно мне придется делать?

— Вам придется раздобыть технического эксперта, — Мурчалов, кажется, наслаждался удивлением на моем лице, потому что протянул с искреннем довольством: — Ваш добрый друг Орехов прислал мне сегодня записку, что был впечатлен тем, как вы проявили себя в деле Таинственного таксиста, и надеется, что вы проявите себя не хуже и в этом деле. Он собирается еще раз осмотреть дирижабль завтра, чтобы убедиться в его живучести и полетных качествах. С собой он берет своего технического эксперта, но хочет, чтобы вы также присоединились и нашли своего.

— До завтра⁈ — я в панике посмотрела за окно, где чудесный весенний вечер плавно, но неотвратимо сменялся чудесными летними сумерками. — Но… но… те механики, которые помогли нам с аэротакси, едва ли разбираются в дирижаблях! И потом, они же все равно теперь работают на Орехова!

Честно говоря, я понятия не имела, разбираются ли они. Насколько я помню, девушки были весьма технически любознательны. Может быть, в сферу их интересов входили все направления воздухоплавания. Но вот то, что Орехов после того дела предложил им работу, я помнила точно.

Однако даже при этом ни Мария Цой, ни Юлия Румянцева не производили впечатление по-настоящему авторитетных экспертов. Тут нужен дипломированный инженер, может быть, даже университетский профессор…

И тут меня осенило.

— Тот господин, который спас меня из реки! Ицхак Леонардович! Он же профессор в Высшей Инженерной школе! Уж он точно знает подходящего эксперта… а может быть, и сам эксперт!

— Рад, что вы наконец-то начали пользоваться своей великолепной памятью и развитым аналитическим аппаратом, — проворчал шеф. — А теперь как насчет попросить Антонину накрыть к ужину? Дел так много, что я проголодался раньше обычного.

Тут мой желудок как по команде заурчал, и я вспомнила, что в горячке собственного расследования так и не пообедала (не считать же выпитый у служанок чай с печеньем и взятые у лоточника два пирожка, которые я съела, пока ждала Вельяминова, чтобы его зарисовать!). Поэтому предложение шефа пришлось весьма кстати.

На мое счастье Ицхак Леонардович оказался человеком не только в высшей степени вежливым, но и легким на подъем. Я сорвалась к нему сразу же после ужина, и он не просто согласился подыскать нужного человека уже к следующему дню — он согласился быть этим самым человеком!

— Орехов обещал компенсировать вам все расходы! — горячо пообещала я, сидя в его по-старомодному уютной гостиной. — И добавить за срочность! Просто он желает разобраться с этим делом как можно скорее…

— Не сомневаюсь в его честности и в адекватности предложенной компенсации, — улыбнулся профессор. — В конце концов, Никифор Терентьевич посещал некоторые мои лекции, я отлично его помню!

— Надо же, — удивилась я.

Мое мнение об Орехове выросло еще немного: оказывается, он не только коммерцией занимался, но и в инженерном деле кое-что понимал.

— Да, на положении вольнослушающего, — охотно кивнул Ицхак Леонардович. — Я хорошо его запомнил: трудно было бы не запомнить! Насколько я понял, он не хотел занимать место студента-стипендиата. Даже участвовал в некоторых семинарах, хоть они и были необязательны для его направления… Признаться, я немного разочарован, что он не вспомнил обо мне самостоятельно, но могу его понять — студентам не инженерных специализаций я читал больше научно-популярные лекции о паровом транспорте, где уж заподозрить во мне эксперта по воздухоплаванию.