Так этот вопрос разрешился куда быстрее, чем я ожидала, и ко всеобщему удовлетворению: мне не пришлось ехать на ночь глядя к еще какой-нибудь особе и упрашивать ее, ссылаясь на Ицхака Леонардовича, а сам профессор получил возможность рассмотреть «передовой образчик прогресса, прошу простить за каламбур!».

На следующий день мы встретились у третьей башни около одиннадцати утра, как Орехов и просил. Магнат пришел не один, как и ожидалось; но чего я не ожидала совершенно, так это того, что его экспертом окажется Мария Цой! Только вчера думала, что у самоучки-механика, который к тому же занимается аэромобилями, а не дирижаблями, недостаточно знаний и авторитета.

Правда, выглядела она теперь более представительно: вместо рабочей униформы механика на ней было весьма делового вида платье с жакетом и довольно модная шляпка (опять же, с поправкой на деловой стиль), все из дорогих тканей и отличного качества. Очевидно, Орехов был щедр к своим сотрудникам. Даже огромный шрам на ее щеке как-то побледнел и не выделялся. А может быть, я просто ожидала его увидеть, и он меня не поразил так, как при прошлой встрече.

— Анна! — Мария узнала меня и прямо-таки просияла. — Как я рада вас видеть! Между прочим, ваш портрет очень понравился моему мужу, он все просит, чтобы я заказала у вас в цвете, но как-то руки не дошли вам написать!

— Ваш портрет? — Орехов заинтересованно переводил взгляд с Марии на меня.

— Просто набросок, — пробормотала я, пытаясь подавить предательский румянец: я почувствовала, как погорячели щеки.

— Замечательный портрет карандашом, — возразила Мария. — Очень высокого уровня, насколько я могу судить. Муж говорит, что Анне удалось уловить во мне главное. У вас большое будущее как у портретиста! — с этими словами она пожала мне руку.

— Я всего лишь помощница сыщика, которая рисует на досуге, — неловко улыбнулась я. — И на ваш портрет потратила, помню, с полчаса от силы… Мой навык зарисовки очень пригождается шефу.

— Что лишний раз доказывает, насколько вы хороши, — вступил Орехов. — А я не видел ваших рисунков. Может быть, если вы не возражаете, покажете мне как-нибудь?..

— Видели, — возразила я, преодолевая неловкость. — Вы ведь были у нас в гостиной.

— Пейзажи, которые там висят, ваши? — он приподнял брови. — Действительно, очень хороший уровень! Хотя вам, быть может, и не хватает практики.

Тут он отвел взгляд от меня и обратился к Ицхаку Леонардовичу — ну слава всему святому, а то это уже начинало становиться неловким!

— Профессор Лицкий! — воскликнул он. — Исключительно рад вас видеть! Так это вы и есть тот эксперт, которого нашла Анна Владимировна?

— В некотором роде, — улыбнулся преподаватель. — Конечно, практического опыта дирижаблестроения или пилотирования у меня нет, но, насколько мне известно, во всем Необходимске не найти человека с таким опытом. Однако я посещал выставку дирижаблестроения в Шласбурге, говорил с самим Отто Келером… да и просто держусь в курсе этого направления аэронавтики в меру моих скромных способностей. Думаю, что смогу быть вам полезен.

— Не сомневаюсь в этом, — Орехов любезно склонил голову. — Тем более, если вас нашла Анна Владимировна. Пока ее чутье на людей ни разу меня не подвело.

Чутье на людей! По-моему, всякий раз это было не более чем совпадение — но слышать такое, конечно, все равно приятно. Особенно от признанного управленца.

На сей раз на обходе нас встретили не только старпом Найджел Клеменс, но и капитан Бергхорн — с ним я в прошлый раз даже не познакомилась, и меня поразило, насколько он не походил на прожженного морского (или воздушного) волка. В моем представлении капитану любого судна полагалось бы иметь молодцеватые стати и, желательно, пышные усы… ну или быть суховатой «железной леди», если речь идет о флоте Необходимска! Этот же господин был невысоким, полноватым — а честно сказать, откровенно пузатым — с тихим голосом, и на фоне подтянутого Клеменса производил впечатление особы насквозь сухопутной.

Сама же экскурсия показалась мне гораздо скучнее, чем в прошлый раз. Во-первых, мы значительно дольше задерживались в каждой точке дирижабля, и мои спутники задавали куда больше технических вопросов — в основном, конечно, Цой и Лицкий, хотя и Орехов иногда вставлял вставлял замечание-другое. Сперва я пыталась следить за тем, что они выспрашивают, но быстро запуталась.

Должно быть, точная процентация водорода и гелия в баллонах, равно как и общая их вместимость, имеют огромное значение для подъемной силы и живучести дирижабля, однако мне гораздо интереснее было бы осмотреть пассажирские каюты и ознакомиться с устройством душа и туалетов на борту! А туда мы как раз и не пошли.

Зато в рубке я невольно оживилась.

Капитан и старпом подробно рассказали о назначении каждого из приборов. Я стала слушать в оба уха, потому что мне еще с прошлого раза было очень интересно, зачем здесь два руля. Оказалось, один для собственно руления — руль направления. А другой для управления набором высоты! И еще оказалось, что в рубке во время движения кроме двух вахтенных офицеров — пилота и навигатора — должен присутствовать еще и инженер.

— Где же главный инженер «Прогресса»? — вежливо поинтересовался Орехов. — Уверен, его комментарии были бы неоценимы.

— К сожалению, он пребывает в отпуску, — прокашлявшись, сообщил Клеменс. — Нам не удалось с ним связаться.

Я заметила, что при этих словах старпома лицо капитана слегка скривилось, как будто он съел что-то кислое. Интересно, почему бы это. Может быть, недоволен своим сотрудником, который должен был все же присутствовать на показе аппарата важному клиенту? Или инженер и не в отпуску вовсе, просто Клеменс врет, а капитану это неприятно? Как бы узнать!

Заметила я и еще одну странность: когда Орехов спросил, кто разрешил установку пресловутой арки в столовой, Клеменс быстро сказал:

— По согласованию с главным инженером.

Но капитан его перебил и проговорил своим тихим голосом с сильнейшим акцентом:

— Распоряжение руководства.

— А с вашей стороны кто принимал технику? — не сдавался Орехов.

Капитан что-то сказал Клеменсу по-юландски. Тот ответил неохотно:

— Был специалист от кандидата Пронина, — то есть того самого, чей портрет я видела на арке, пешки Соляченковой, — из Необходимска. Руководство утвердило. Он работал вместе с инженерной командой.

— Могу я поговорить с кем-то из инженерной команды? — не сдавался Орехов. — Пусть даже одним из младших специалистов.

Его просьба была выполнена, и нам предъявили заместителя старшего инженера: некоего господина Шмидта. Он не говорил ни по-сарелийски, ни на нашем диалекте, но Орехову и Ицхаку Леонардовичу удалось объясниться с ним по-долийски. Тут я понимала и вовсе с пятого на десятое и совсем заскучала. Но у меня сложилось впечатление, что помощник инженера от расспросов изо всех сил увиливал. В общем, похоже было, что со старшим инженером сложилась и в самом деле какая-то неприятная ситуация. Интересно, скажет ли капитан, если поговорить с ним наедине?..

Ну, это уж не моя забота. Мне требуется только рассказать о своих наблюдениях шефу, а уж он решит, как поступить.

Итак, осмотр дирижабля, разговоры с инженером, потом разговоры с командой и обслуживающим персоналом тянулись и тянулись. В какой-то момент нас пригласили на обед в полупустой столовой. Обед оказался вполне съедобным, но, честно говоря, юландская кухня — это немного не для меня! А потом осмотр продолжился.

Я честно записывала в блокнот все самое интересное, но мне казалось, что шеф почерпнет куда больше из полицейских отчетов. Кроме того, если бы Мурчалова все это по-настоящему волновало, он бы и сам сюда пришел, не посмотрел бы, что Орехов его не приглашал. Шеф умеет появляться там, где его не ждут, так, что никто не смеет возразить.

Когда мы вернулись на посадочную площадку в башне, уже вечерело, и сделалось по-настоящему свежо, особенно на высоте. Профессор Лицкий в восторге обернулся к гигантской туше дирижабля, освещенной последними розоватыми лучами заходящего солнца (город внизу уже был укутан в синеватые сумерки):