— Грандиозное творение! — пробормотал он. — Сколько же сил, сколько труда, сколько бесценных материалов вложено!

— Все это так, — Орехов оглянулся на меня. — Но не лучше ли зайти внутрь? Мне кажется, не всем по нраву стоять на холодном ветру.

— Прошу прощения, — тут же спохватился профессор. — Был переполнен чувствами.

Чтобы обсудить результаты осмотра, Орехов пригласил всех в кафе. Оказывается, здесь, в третьей башне, тоже было такое, не хуже, чем во второй, где я когда-то встретилась с Волковым. Естественно, кофейный напиток после фиаско предприятия Златовских тут больше не подавали — но Орехов угостил нас всех настоящим кофе, вкусным и ароматным.

Вот моих любимых пирожных-макаронов тут не было, видно, не по нраву они здешней публике. Только более приземленные ватрушки с творогом.

Профессор, в отличие от меня, от ватрушки отказался. Впрочем, он так увлеченно начал высказывать Орехову свое мнение о дирижабле, что, скорее всего, любое лакомство так и осталось бы на его тарелке несъеденным.

— Аппарат в высшей степени безопасен, — говорил он. — Насколько я вижу, предусмотрены защитные меры против всех наиболее распространенных несчастных случаев. Хотя полных гарантий вам никто не даст, воздушный транспорт по определению опаснее наземного. Разумеется, навигационной системе присущи все те же недостатки, которые характерны для отрасли в целом, но я не вижу, как их преодолеть при текущем состоянии технологий… А что касается противопожарной безопасности и опасности возгорания, я думаю, проект «Прогресса» выигрывает по сравнению с большинством других образцов, даже и долийских! А ведь Долия — признанный авторитет в строительстве дирижаблей!

— Когда вы сможете представить письменный отчет о сегодняшнем осмотре? — осведомился Орехов.

— В течение трех дней вас устроит?

— Более чем.

Что касается Марии Цой, то она не столь лучилась энтузиазмом.

— Мне не нравится ситуация с инженерами, — сказала она прямо. — Я по-долийски плохо понимаю, но ощущение было, что нынешний исполняющий обязанности корабля не знает. Крутит, вертит… Я его спрашиваю, какая реальная мощность двигателей — а он мне про заводские цифры! Заводские цифры я и сама в спецификации прочитаю, но ведь каждый двигатель ведет себя по-разному…

— У вас есть основания предполагать, что моторы работают неисправно? — быстро спросил Орехов.

— Нет, не думаю, — качнула головой Цой. — Низовой персонал явно свое дело знает, и выглядят они хорошо. Все смазано, все обслуживается как надо…

Да, решила я, об этом и надо Мурчалову рассказывать в первую очередь: что были какие-то махинации руководства. Скорее всего, приказ установить непроверенное оборудование на дирижабле в обход старшего инженера. Может быть, даже при его активном противодействии. Допустим, он поэтому и ушел в отпуск — скорее всего, неоплачиваемый. Или даже уволился. Просто капитан и старший помощник не хотели нам об этом говорить, чтобы не портить репутацию перед Ореховым.

А что? Очень похоже на правду!

Тут я наткнулась на внимательный взгляд Орехова.

— Вы полагаете, что ключ к загадке арки — старший инженер? — спросил он меня вполголоса (наши спутники как раз оживленно обсуждали особенности маневрирования дирижабля во влажную погоду). — Что имел место какой-то конфликт между командой дирижабля и их работодателями?

Я кивнула.

Орехов слегка улыбнулся.

— Ну что ж, — сказал он, — не сомневаюсь, что Василий Васильевич сумеет разобраться в ситуации наилучшим образом.

Василий Васильевич, разумеется, в ситуации разобрался: он поблагодарил меня за ценную информацию по поводу проблемы со старшим инженером, но как-то рассеянно, словно уже знал об этом, или ему было не до того. Может быть, и то, и другое.

А я на следующий день отправилась исправлять свою предыдущую ошибку — следить за Вельяминовым.

Его школа боевых искусств, «Обучение борьбе для настоящих джентльменов», находилась в нашем Рубиновом конце, что логично — если среди его потенциальных клиентов молодые люди студенческого возраста, то больше всего их сосредоточено именно здесь. Скромная вывеска помещалась над небольшим крыльцом, выходящим на тихую боковую улицу. Буквально через дверь от школы помещалась кондитерская, где я в прошлом году по просьбе шефа заказывала торт к юбилею Прохора — но вот школу я тогда не заметила.

К сожалению, легко сказать — наладить наблюдение за школой! На улице не было никаких укрытий, даже ни одного сквера! Имелась одна общественная лавочка, поставленная для отдыха прохожих, но ее, как назло, облюбовали двое пожилых господ, играющих в шахматы.

Тут мне пришла удачная мысль.

Я не то чтобы большая любительница шахмат, но как ходят фигуры, знаю, и сама сыграть могу, хотя обыграю, должно быть, разве что совсем зеленого новичка. Поэтому я вежливо поинтересовалась у господ, не возражают ли они, если я понаблюдаю за их партией.

— Почему же нет? — добродушно сказал один из них, одутловатый и в очках. — Смотрите сколько хотите, барышня! Хотя, право же, ничего особенно интересного в нашей игре нет.

— Вот именно что сколько хотите! — брюзгливо проговорил второй, тощий и с очень пухлыми губами. — Потому что вы каждый ход делаете по четверти часа! Вздумали бы рисковать иногда, и игра бы была интереснее!

Одутловатый только рассмеялся и промакнул лоб платком.

— Ничего, — сказала я. — Я не тороплюсь. А интересную игру я бы и не поняла, я только учусь.

— Очень похвально! — сказал одутловатый.

— Да, приятно видеть, что не вся нынешняя молодежь занимается идиотизмом, — пробурчал полногубый.

Таким образом вход в школу боевых искусств оказался почти что напротив меня, разве что чуть левее. Да еще появилась возможность записывать, кто туда заходит и кто выходит — под тем предлогом, что я якобы фиксирую ходы пожилых господ в маленькую книжечку!

К счастью, их игра действительно продлилась долго: около трех часов. Почти все то время, которое Вельяминов проводил в школе (вторую половину дня, как я узнала вчера у слуг, он посвящал работе на Соляченкову). За это время ноги у меня совсем затекли, мне нещадно захотелось пить — день выдался очень теплый, почти совсем летний, а захватить с собой фляжку с водой в засаду я по неопытности не догадалась. Ну что ж, по крайней мере, жажда заглушала голод, да и решать проблему с отправлением естественных надобностей не пришлось.

А улов за эти три часа оказался не очень велик: в здание входили основном дети и молодежь (преимущественно мужского пола, но попадались и женского). Видимо, ученики школы. Иногда останавливались экипажи, и оттуда с юными учениками выходили их родители — чаще матери. Но это и все. Иногда родители приходили пешком, часто выгуливая на поводках домашних животных. Даже если кто-то из них имел отношение к плану Соляченковой, понять это с моего наблюдательного поста не представлялось возможным. Мне бы попасть в школу и подслушать под дверью кабинета Вельяминова, что в нем говориться! Но такое уж точно удается только в пьесах.

Хотя если притвориться, что я собираюсь отдать в школу ребенка… например, младшего брата или сестру… или племянника…

Тут я обратила внимание на довольно колоритную парочку: высокого породистого пса-гончую и молодого человека, который вел этого пса на поводке. Тут было две странности: во-первых, пес был дорогой, хоть и не очень ухоженный, а вот молодой человек казался одетым скорее бедно, хоть и опрятно. Во-вторых, проходя по улице, пес совсем по-человечески — или, лучше сказать, по-генмодьи? — огляделся. Глаза у него были не голубые, обычный карий собачий цвет. Но есть ведь способы сменить цвет глаз, на время или даже навсегда! Я уже несколько раз сталкивалась с ними во время расследований.

Взгляд пса был мимолетен, а сам он тут же опустил голову и принялся старательно обнюхивать тротуар перед собой, но поздно: я уже ничуть не сомневалась, что это генмод!