Определенно, умение общаться с посетителями не входило в число его сильных сторон. Или, в отличие от своего работодателя, он не считал меня достойной внимания персоной.

Орехов принял меня не в гостиной, как во время первого моего визита, и даже не в своем рабочем кабинете, как тогда, когда я приходила к нему с Цой и Румянцевой (хотя нет, тогда мы наведывались к нему в контору, а не домой). Он встретил меня в саду, около своего аэромобиля, который Орехов, похоже, самолично обслуживал, переодевшись в комбинезон техника. Ну надо же!

Аэромобиль среди клумб с первыми весенними цветами смотрелся словно элегантная беседка — если бы не два кресла с ремнями, установленные на платформе. Орехов тогда по достоинству оценил предложенное новшество, которое позволяло лучше разгоняться и совершать воздушные маневры.

— Анна Владимировна! — немедленно оторвавшись от своего занятия, он обернулся ко мне и схватил полотенце, вытирая руки, хотя я не заметила, чтобы они были очень грязными: чем бы он ни занимался, со смазкой он не работал. — Не ожидал вас сегодня! Чем обязан такому визиту?

Ворон Фергюс, взмахнув крыльями, сорвался с моего плеча и улетел в направлении дома. Я проводила его взглядом почти с отчаянием: вдруг оказалось, что я не могу сказать ни слова. Заготовленные фразы куда-то испарились. Может быть, виной были мои размышления о романтической заинтересованности Орехова, а может быть, вдруг навалившийся груз ответственности: я внезапно осознала, что мы с шефом не обладаем никаким официальным статусом и действуем полностью на свой страх и риск.

Но тут на помощь пришел неожиданный союзник: подкатившие к сердцу первые признаки тревоги и тяжелого страха. Дирижабль! Должно быть, он направлялся в этот район.

— Никифор Терентьевич, — сказала я, — скажите, вы знали о том, что «Ния хоризонтер» сегодня совершит полет над городом на дирижабле?

— Да, рекламный пролет, мне сообщили, — кивнул Орехов. — К сожалению, после недавнего фиаско команда не хотела, чтобы на борту присутствовали пассажиры. А жаль, я бы с удовольствием пригласил и вас, и Ицхака Леонардовича. Но, судя по вашему выражению лица, с этим связана какая-то проблема?

— Да, — сказала я, — боюсь, это не просто облет города! Это подготовка к государственному перевороту!

С лица Орехова мгновенно пропало приятное гостеприимное выражение.

— Рассказывайте, — велел он мне тоном опытного командира, привычного решать еще и не такие проблемы.

И я рассказала. Правда, пришлось уложить это всего в несколько предложений: и про планы Соляченковой захватить власть в городе, и про ее аферу со «Школой детей ночи», и про многочисленные попытки использовать генмодов…

— Помните убийство инженера Стряпухина? — добавила я, охваченная внезапным вдохновением. — Мы догадывались, что это дело рук Соляченковой, но так и не смогли доказать. По всей видимости, она уже тогда готовила почву для того, чтобы ухудшить положение генмодов в городе! Планы Стряпухина о том, чтобы дать как можно большему числу генмодов работу на заводе и финансовую независимость, были ей поперек горла.

— Вот как, — проговорил Орехов без всякого выражения.

Но я догадывалась, что он прячет более глубокие эмоции: ведь они со Стряпухиным планировали работать вместе, Орехов готов был вложить в его идею крупные деньги. Значит, интриги Соляченковой серьезно помешали его собственным планам.

— Какая помощь нужна от меня сейчас? — спросил он, немедленно вычленив главное.

— Мне нужно, чтобы вы отправились со мной к Горбановской, — сказала я. — Шеф подозревает, что генмоды, которых подготовил Вельяминов, устроят в городе беспорядки. И только она сможет их остановить.

Я старалась говорить уверенно, но этому отнюдь не помогало то, что шеф так и не объяснил мне, каким образом бывшая пиратка способна это сделать!

— А, ну да, конечно, — кивнул Орехов. — Ассоциация Храбрецов. Полетели немедленно.

Он обернулся к своему аэромобилю.

— Прямо так и полетите? — спросила я, имея в виду его рабочий комбинезон. Тут же я устыдилась своих слов: последнее дело — обращать внимание на одежду собеседника! Мадам Штерн устроила бы мне строгий выговор.

Орехов неожиданно широко улыбнулся.

— Прямо так. Ирина Ахмедовна не придает большого значения внешнему лоску.

Это он о женщине, которая с ног до головы обвешивается блестящими побрякушками? Воистину, вечер становится все интереснее и интереснее!

Но я только кивнула и, опершись на предложенную Ореховым руку, шагнула на платформу его аэромобиля.

Горбановская по-прежнему жила в собственном доходном доме под куполом Аметистового конца. Я не ожидала, что нам удастся влететь туда на аэромобиле, но Орехов и не подумал приземляться на специально отведенной стоянке перед ажурной конструкцией из стекла и металла. Вместо этого он начал облет купола, держась, на мой взгляд, слишком близко к его боку. Слишком уж четко было видно наше отражение в треугольных стеклянных сегментах!

Я заметила, что из-за теплой погоды часть секций уже была открыта, но ведь аэротакси все равно нельзя через них пролетать! Хотя бы потому, что под куполом аэротакси запрещены полностью — там труднее маневрировать, ничего не стоит врезаться в препятствие и повредить аппарат.

Орехов, однако, нимало не сомневаясь, провел аэромобиль через одну из открытых секций.

— Нельзя так делать! — ахнула я с запозданием: мне до последнего не верилось, что миллионщик на это пойдет.

Орехов обернулся ко мне, широко и заразительно улыбаясь.

— Заплачу штраф, — сказал он с неожиданным для него легкомыслием. — Вы же сами говорили: надо спешить!

Тут я заметила, что благодаря его маневру мы оказались прямо над особняком Горбановской. Вообще-то я никогда не видела ее дом сверху, но не сомневалась, что флюгер в виде кораблика (не нужный под куполом большую часть года) и поднятый на флагштоке красный флаг, диагонально пересеченный рваной белой полосой, не могли принадлежать никому другому.

Аэромобиль опустился прямо посередине квадратного центрального двора, окруженного со всех сторон галереей особняка. К нам уже бежало несколько слуг, в том числе тот самый дворецкий с бакенбардами, который в прошлом году заставил меня особенно остро чувствовать свою неадекватность.

Однако стоило Орехову стянуть шлем и летные очки, слуги остановились будто бы в нерешительности. Только тот самый дворецкий продолжил двигаться к нам, уже шагом, а не бегом.

— Добрый вечер, Никифор Терентьевич, — поздоровался он совершенно невозмутимым тоном. — Полагаю, вы прибыли к Ирине Ахмедовне по срочному делу?

— Вы совершенно правы, — проговорил Орехов тем же вежливым тоном, легко выбираясь из аэромобиля, пока я сражалась с ремнями безопасности. — Нам необходимо переговорить с нею по неотложному делу.

— Тогда позвольте провести вас…

Но проводить нас никуда не требовалось: Горбановская появилась во дворе сама.

На сей раз она была одета в широкие мужские шаровары, подпоясанные кушаком, и просторную рубаху. Вместо тюрбана ее волосы — неожиданно короткие и стянутые в хвостик на затылке — подхватывала простая полотняная повязка. В опущенной руке Горбановская держала короткую сильно изогнутую саблю, и что-то в ее захвате не дало мне усомниться: Ирине Ахмедовне приходилось пускать эту саблю в ход в настоящей схватке.

— Что случилось? — требовательно спросила она своим трубным басом. — В городе мятеж?

— Вы выбрали потрясающе точную формулировку, — Орехов вежливо ей поклонился. — Но, если не возражаете, о подробностях стоит поговорить в вашем кабинете. Это ведь доходный дом, и квартиры некоторых жильцов выходят окнами во двор?

Горбановская фыркнула.

— Большая часть жильцов из Ассоциации Храбрецов. Если вы пришли за тем, о чем я думаю, им все равно придется рассказать.

— И все же, — не уступал Орехов.

— Как хотите, — она прокрутила саблю в руке. — Но вы сорвали мне вечернюю тренировку, так что от души надеюсь, что ваша история того стоит!