Шеф отрицательно помотал головой, потом вздохнул.

— Коллега Дмитрия из таможенного контроля убеждена, что из города Златовский не выезжал. Но это может значить все что угодно. У нас его рано или поздно поймают — вопрос, что он успеет натворить до этой поры… Впрочем, Златовский, как мне представляется, без своей супруги опасен значительно меньше. Хуже другое. Салтымбаевой вчера удалось добыть свидетельства связи Никитина и «Школы детей ночи». Но они не были исчерпывающими. Пожарскому удалось заключить с кликой Соляченковой сделку, но… — он сделал паузу. — Ее условия не совсем хороши.

— Уже успел? — я прокашлялась. Васька отвлекся от вылизывания лапки и посмотрел на меня с тревогой.

— Да, политики в экстренных ситуациях действуют быстро. Коротко говоря, Специальный комитет остается действующим вспомогательным органом Магистрата, но Никитин уходит с поста его главы, взамен глава назначается из числа сторонников Пожарского. О кандидатуре пока спорят, но это обязательно будет генмод. «Школа детей ночи» попадает под расследование ЦГУП, Никитин и Соляченкова сейчас от них открестятся, им невыгодно поддерживать эту секту. Однако Вера Гаврилова получает иммунитет как свидетельница.

— Это ничего, — одобрила я. — Она же явная жертва.

Кроме того, мне было жалко такой восхитительный голос.

— Умеете вы видеть хорошее в людях, — вздохнул Мурчалов. — Но, как бы то ни было, взамен мы истребовали свободу Бонд. Она, скорее всего, уже дома.

— Бонд! — ахнула я. — Отчет о проделанной работе! И Виктория Вертухина… Я так ее и не спасла! Она, должно быть, все еще верит тем подонкам, даже после моего представления!

— Вильгельмина и отчет вполне способны подождать вашего выздоровления, — твердо сказал шеф, проявляя редкие для него понимание и заботу. Когда речь шла о заказах для него, он требовал от меня заполнять бумаги, в каком бы состоянии я ни была! Только когда я оправлялась от похищения Резниковым, сделал исключение, но сейчас-то я была в куда лучшей форме. Наверное, отчетность бывшей партнерши по сыскному делу его волновала куда меньше.

— Что же касается вашей юной подопечной…

— Которую у меня не вышло опекать, — вставила я.

И не такой уж юной, кстати говоря. Всего на год или два меня младше.

— … То, как мне ни прискорбно это говорить, в некоторых случаях любая помощь бессильна. Если человек хочет обмануться — он будет обманываться. Только мы сами можем освободить себя.

Против воли рука моя потянулась к броши, все еще висевшей у меня на груди: не к ночной же рубашке с халатом ее прикалывать! А снимать мою страховку я теперь не собиралась даже в ванной.

Брошь освободила меня только потому, что я управляла собой сама. Эти же девушки, наоборот, по доброй воле отдали бразды правления собой в руки таким, как Стас и Лейфссон. Ну ладно, пусть не совсем по доброй воле. Пусть они были обмануты, профессионально заморочено. Однако для начала все равно должно было быть это стремление поверить в красивую сказку, вручить свою судьбу в чужие руки…

Может быть, когда их будут судить, жертвы Школы все осознают?

Я выразила эту надежду шефу.

— Все возможно, — сказал он, покосившись на задремавшего у меня на коленях Ваську. — Абсолютно все. Даже то, что ваше баловство не испортит мне ребенка… хотя я очень, очень в этом сомневаюсь!

Конец первой недели мая я решила отметить садово-полевыми работами.

Мне давно было обидно, что Васька лишен возможности играть в саду, как положено детям, особенно таким живым и озорным. Увы, наш дом фасадом выходит на улицу Нарядную. Между домом и проезжей частью есть небольшой газон, но без всякой ограды. Не самое подходящее место для выгула малыша, пусть даже он на четырех лапах!

На заднем дворе у нас вкопаны турники для упражнений. Раз в неделю, если погода позволяет, Антонина вместе с приходящими слугами натягивает между ними веревки и развешивает там белье.

Почти годовалому котенку тут есть где развернуться и натворить дел!

Однако Васька уже умнее обычных котят. По крайней мере, мне так кажется. Он понимает запреты и, кажется, вслушивается в наши слова. Иногда даже пытается отвечать. Пока не говорит, но мы этого от него раньше лета и не ждем… То есть, конечно, я не жду. Василий Васильевич, обуреваемый отцовским беспокойством, уже пытался отвести отпрыска на прием к известному врачу для генмодов — грубо говоря, ветеринару — чтобы тот проверил, нет ли задержек в развитии.

Иными словами, я была уверена, что если я приготовлю для Васьки во дворе уютный уголок и попрошу его не трогать белье, то наши простыни и пододеяльники будут вне опасности.

Осталось только достать садовый инвентарь (у нас его отродясь не водилось, так что я одолжила у соседа, Ивана Анатольевича, учителя музыки), чтобы подготовить пару клумб и нечто вроде газона. Еще я намеревалась сколотить кошачьи качели и снаряды для лазания — Прохор обещал помочь. Но начать следовало с клумб: трава и цветы взойдут не сразу.

Я уже сходила в библиотеку и подобрала растения, безопасные для кошек, а потом зашла в магазин всякой всячины и купила семена. Остались мелочи — посеять.

В пансионе мадам Штерн воспитанницам предлагался факультатив садоводства, но я лично его не посещала — мне он казался пустой тратой времени. Сейчас я с удивлением поняла, что разбить клумбы и вскопать землю вовсе не так просто, как мне казалось. А может быть, я слишком рано принялась за дело в погодном смысле: несмотря на то, что солнце светило уже почти по-летнему, земля все еще с трудом поддавалась мотыге. Хорошо же она промерзла за зиму!

Но сдаваться я не собиралась. Раз уж мои создатели наградили меня солидной физической силой, пусть послужит чему-то полезному для разнообразия.

— Прошу прощения… — произнес робкий женский голос. — Вы работаете на сыщика Мурчалова?

Я подняла голову и увидела стоящую за оградой кошку. Точнее, генмода.

То, что она генмод, мне стало ясно сразу, еще прежде чем я увидела ярко-голубые глаза. Хотя у таких белых кошек голубые глаза не всегда говорят о разуме. Кроме белизны, гостья отличалась редкой ухоженностью: шерсть волосок к волоску, буквально лоснится. На лапках маленькие мягкие голубые сапожки, на голове — миниатюрная шляпка, украшенная букетиком искусственных цветов.

Шляпка держалась на резинке, и ни одна обыкновенная кошка такое не потерпит.

С другой стороны, генкошка носила ошейник: розовый, с кулоном в виде сердца. Лично я не знаю ни одного генмода, который бы согласился на ошейник: для них это символ рабства и подчинения. Так, возмущения по поводу нового закона о генмодах, который так долго пытались принять в Городском собрании, во многом были связаны с тем, что законодатели пытались обязать всех носить ошейники как удостоверение личности.

Едва я так подумала, как тут же вспомнила, что читала о таком пародоксе: бывают генмоды, которые надевают ошейники добровольно…

— Да, я ассистентка Василия Васильевича, — сказала я. — Меня зовут Анна. А вас?

— Ксения Мягколап, — тем же самым стеснительным, культурным голосом проговорила кошка. — Мне сказали, что с моим делом лучше всего обратиться именно к Мурчалову, но… — кончик ее тщательно вылизанного хвоста, обернутого вокруг передних лапок, нервно дернулся, — не знаю, согласится ли он меня принять.

Согласится ли принять? Странно это, на моей памяти ни разу не было, чтобы Мурчалов отказался выслушать клиента! Иной раз, бывало, он заламывал слишком большую цену, если не хотел браться за не рчень приятное дело. Случалось и так, что клиент по глупости не соглашался на цену разумную, и тогда шеф в свою очередь от его дела отказывался. Но отказаться принять?

И тут же картинка окончательно сложилась у меня в голове.

— Вы работаете домашней кошкой, не так ли? — спросила я.

— Да, — Ксения как-то покаянно склонила изящно очерченную головку. — И я очень горжусь этим! — добавила она таким тоном, что стало немедленно ясно: своей работы она стыдится.