Раз-два — доски были взломаны, и по прихожей разнесся умопомрачительный запах травы, цветов и прели.

Я ахнула, заглянув в коробку.

Она была выложена зеленым мхом, а в центре лежали нежные голубые ирисы, переложенные белыми колокольчиками. «Под цвет моих глаз…» — мелькнула мысль. Или под цвет броши, которую я всегда вынуждена носить. Не люблю этот цвет, хотя и смирилась. Что поделать. Какой-то генмодный ген — может быть, оборотневый ген, не знаю — намертво связан с синевой глаз.

Поверх цветов лежала карточка, выполненная на прекрасной кремовой бумаге с золоченым тиснением. На ней от руки было написано:

«Спасибо за прекрасную идею! Н. Т. О.»

Ну надо же. И почему так потеплели щеки?

Суббота выдалась солнечной и погожей. Когда мы вышли из полуподвального помещения церкви Святого Луки, где встречался раз в неделю математический кружок, сразу стало ясно, что весна вступила в свои права окончательно и бесповоротно. Яркое-яркое синее небо, птичий гомон, слепящее солнце в лужах и остатках сугробов — красота, да и только.

Когда мы шли на занятия раньше утром, весна еще так не чувствовалось: было холодно, не обойтись без муфты, а лужи еще затягивал тонкий ледок.

— Как распогодилось-то! — обрадовалась Марина. — Даже домой не хочется.

— Так зайдем на ярмарку выходного дня? — предложила я. — Она тут рядом, в сквере. Я хотела подарок Ваське присмотреть.

— Балуешь ты его, — заметила Марина. — Сама жаловалась, что он ночами спать не дает.

— Есть такое, — вздохнула я. — Но мне кажется, что ему скучно дома. Ему бы на улице бегать, но между домом и улицей забора нет, его туда не выпустишь. А на заднем дворе у нас белье сушится, запачкает или подерет.

Марина только головой покачала.

— Наверное, ближе к лету разобью там хоть пару клумб, чтобы трава была, чтобы было где бегать, — продолжала я. — А бельевые веревки по-другому перевесим или огородим… Не дело это, чтобы котенок его возраста дома сидел как закупоренный!

— Ты не суди его как человеческого ребенка. Генмоды в этом возрасте мало чем отличаются от животных. Если он активно бегает и прыгает, значит, все с ним в порядке. Ему не так важно, где носиться, дома или на улице.

Я вздохнула. Умом я понимала, что Марина права, тем более, она известный репетитор, занимается много с маленькими генмодами и разбирается в них гораздо лучше, чем я. Но все же держать моего названого «братишку» все время в доме казалось мне глубоко, фундаментально неправильным!

Мы отлично погуляли с Мариной. На ярмарке я и в самом деле купила для Васьки игрушку: маленькую тряпичную птичку, подвешенную на удочке. Женщина, которая продавала такие, клялась и божилась, что они «развивающие». Марина только хмыкнула: через два лотка такие же игрушки, только чуть попроще и не такие цветастые, продавались для домашних животных в два, а то и в три раза дешевле.

Но я все-таки купила яркую птичку, не торгуясь.

Потом мы взяли по калачу и стакану сбитня у разносчика, и Марина половину своего калача скормила уткам в городском пруду. А мне целого только-только хватило червячка заморить.

— Завидую твоему аппетиту, — только и сказала Марина. — Мне бы немножко тела набрать…

— Так ведь я тоже не в теле, — засмеялась я.

— Тебе и не надо, а то как за преступниками бегать! А мне бы вот солиднее выглядеть не помешало…

Марина, и верно, выглядит не очень солидно: росту она невысокого, и светлые кудряшки делу не помогают. Но репетитор замечательный.

— Неужели клиентов мало? — спросила я.

— В целом хватает, — уклончиво ответила моя подруга. — Просто я уже сколько думаю, как бы свою компанию открыть, набрать еще учителей… Пока так, присматриваюсь больше, у меня еще недостаточно денег скоплено. Но пробовала я с одной-двумя знакомыми говорить, и все они в один голос — нам бы в начальницы кого посолиднее!

— Видно, они плохо тебя знают, — утешила я. — Надежнее тебя начальства не найдешь.

— Возможно, — вздохнула Марина, но тут же улыбнулась. — Ничего! Справлюсь! Всю жизнь в учителях сидеть не буду!

— А я думала, тебе нравится учительствовать, — удивилась я.

— Это достойное занятие, и заработок верный, — Марина пожала плечами. — Но тяжело заниматься одним и тем же из года в год. Развиваться надо, вперед идти…

— Хочешь разбогатеть, как родители? — догадалась я.

— Не то чтобы именно разбогатеть, — вздохнула она. — Просто мне с детства нравилось бывать с мамой в конторе, как там все бегали вокруг, как цифры у мамы ловко сходились… если бы они с папой остались живы, я бы, может, сейчас принимала филиал в управление. И так же распоряжалась бы всем. Ответственность, конечно, большая, но ни секунды скучать нет, как мама говорила!

— А с учениками разве скучно?

— Когда как. Иногда ужасно скучно — особенно когда какой-нибудь задира пять минут мнется у глобуса и не может вспомнить столицу Юландии!

Марина сказала это легким, веселым тоном, но мне показалось, что крылась в ее голосе настоящая досада. Надо же. Все-таки как тяжело узнать других людей! С Мариной мы знакомы скоро год, и, казалось бы, у нас нет друг от друга секретов — она даже знает, что я человек-генмод, плод лабораторных экспериментов нечистых на руку ученых. А я знаю, сколько ей всего пришлось пережить, когда погибли ее родители, а их кумпанство разорилось. Но при этом мне и в голову не приходило, что Марина недовольна своей жизнью. Она всегда казалась такой собранной, такой профессиональной, так искренне радела за своих учеников! Что там, мы ведь и познакомились тогда, когда она ради одного из своих воспитанников пошла на преступление.

Мы распрощались недалеко от нашего с шефом дома, и я поднималась к себе все еще в задумчивости. Даже забыла об удочке с птичкой для Васьки, которую несла в руках. Ненадолго, конечно: попробуй тут забудь, если прямо в прихожей на тебя налетает рыжий вихрь и начинает карабкаться вверх по твоей юбке!

Мне повезло, что я все еще была в весеннем пальто из плотного сукна: когти у младшего Василия Васильевича острые, платье он мне непременно бы порвал. А так Васька благополучно забрался мне на плечо и зашипел.

— Прошу прощения! — произнес трубный, полузнакомый мне голос. — Кажется, это я мальца напугала!

Из гостиной в коридор выглянула Вильгельмина Бонд, бывшая напарница шефа.

Я с ней, разумеется, была знакома, но никогда не общалась близко, а последний раз и вовсе видела несколько месяцев назад — на вечере в честь переезда Васьки в отчий дом. Это высокая (выше меня!) и очень крепкая женщина богатырского сложения. Вот уж кому солидности не занимать! Она берет в основном всякие «личные» дела: слежку за женами и мужьями, проверку деловых партнеров — то, что шефу не слишком интересно и на что он соглашается исключительно от скуки. Иногда они подкидывают друг другу клиентов, если у кого-то их слишком много.

Наверное, что-то в этом роде ее к нам и привело.

— Нет, что вы, — ответила я, — он всегда меня так встречает. Рада вас видеть, Вильгельмина Георгиевна!

Не то чтобы совсем всегда — но довольно часто. Хотя шипеть обычно не шипит, это Вильгельмина и впрямь ввела его в ажитацию. Однако не напугала по-настоящему: Васька встопорщил шерсть на загривке и задрал хвост трубой, но дрожь его не колотила и безостановочно он не мяукал. Так, недовольство выказывал.

Придерживая котенка — да уже почти что взрослого по размеру кота, скоро Василия Васильевича догонит! — за загривок, чтобы он не скатился у меня с плеча, я принялась одной рукой развязывать шляпку.

— Просто Вильгельмина, душенька, — сказала сыщица. — Я, знаешь, лишние политесы не люблю… А нам с тобой общаться придется сейчас плотно!

— Вот как? — чуть удивилась я. — Вы с Василием Васильевичем будете вместе расследовать следующее дело?

Довольно необычное предприятие: сыщики любят делиться гонорарами ничуть не больше, чем любой другой работник по найму. Но иногда, если заказ большой и сложный, можно привлечь помощников. Шеф в этом случае предпочитал нанимать рядовых исполнителей, но я знала, что другие детективы порой работают парами или даже тройками. Как это Вильгельмина уговорила его поступиться жаждой держать все под контролем?