— Господи, как же болит! — ною в покрывало, не в состоянии подняться.

Чья-то рука ложится на мой затылок, и я цыкаю от очередной порции боли. Но тут же ощущаю что-то холодное и такое приятное, что из глаз брызгают слёзы облегчения.

— Ещё подержи, — совсем близко, проговаривает «водитель» и я лишь согласно «агакаю» не в силах пошевелиться.

— Ну что, цыпа, рассказывать будешь? — это уже говорит «извращенец», судя по всему, подруге.

То есть, бывшей подруге!

Я и сама не против была бы послушать, но не в позе молельщицы.

Аккуратно выпрямляюсь, стараясь не двигать головой, и прислоняю блаженную прохладу, от которой уже и рука замерзает, но на это совершенно наплевать. Они обернули в несколько слоёв только ту часть, которую я прижимаю к затылку, а для руки ткани не оставили.

Ладно уж, и на том спасибо!

Замерев изваянием, глазею на Юльку, пытаясь проанализировать случившееся. И мои выводы меня не радуют.

Кляп убирают, и она начинает неистово верещать, зажмурившись от натуги.

Тряпка возвращается на место, а «извращенец» садиться на другой стул перед ней, оседлав и умостив на спинку локти.

— Как считаешь, три мужика в состоянии справится с одной женщиной? — спрашивает, как будто на полном серьёзе интересуется её мнением.

В её глазах таится страх, но она всем видом старается продемонстрировать высокомерную брезгливость.

— Наверное, — задумчиво изрекает блондин, — тебя успокаивает её присутствие.

Кивает в мою сторону, но с неё глаз не сводит.

— Она сейчас уйдёт, и мы с тобой останемся наедине… — медленно, донося весь прискорбный смысл слов, продолжает знакомить с истиной. — Выебать тебя мне ничего не будет стоить. А тебе? — вопросительно поднимает бровь. — А после меня, тобой займётся он, — тычет пальцем в «ленивца» в кресле, которому, кажется, вообще начхать на происходящее. — Ну и напоследок он… — делает выразительную паузу, указывая на «водителя». — И поверь, мы двое, покажемся тебе ангелами во плоти, по сравнению с нашим старшим.

Я слушала его затаив дыхание, переводя изумлённый взгляд с одного на другого и в конце остановилась на «водителе».

Тогда в заброшке его взгляд страшно напугал, но на фоне всех произошедших событий моё впечатление немного затупилось. Но сейчас… Жутко, до дрожи в коленках. То ли «извращенец» умеет так виртуозно и качественно преподносить информацию, что проникаешься ею основательно, то ли в глубине души, я знаю, что они способны на страшные вещи.

Господи, да, конечно, способны! Они двух людей убили, словно обувь сменили. Буднично, безэмоционально и эти трупы, до сих пор в их багажнике!

Я окончательно путаюсь в чехарде собственных мыслей, но их поток перебивает Юлька, которая стучит связанными ногами об пол и мотает головой.

— Ну давай послушаем… — выдыхает «извращенец» и вновь освобождает её от ткани во рту.

Девушка смотрит грозно, сопит в обе дырки, как бык, готовящийся кинуться на красную тряпку, но близнецы не впечатляются её настроением. Молча ждут от неё повесть.

— Что вы знать хотите? — свирепо выжимает из себя, перебрасывая взгляд на каждого по очереди, игнорируя, почему-то меня.

Я будто место пустое, хотя, вроде как, являюсь одной из ключевых фигур. Или мне это кажется?

— Всё. Желательно, начать с самого начала.

— С рождения своего начать? — язвит в ответ, и «водитель» делает несколько шагов вперёд.

Достаёт пушку из-за пояса и наставляет той прямо промеж глаз.

— Давай перемотаем твою жизнь до того момента, — холодно произносит, — как вы затеяли всю эту срань с галереей.

Её глаза собираются в кучу, фокусируясь на маленьком чёрненьком дуле, а у меня внутри всё замирает. Лёд выпадает из онемевшей руки. Ощущаю, как сзади подсаживается «ленивец» и снова прислоняет ко мне холод, только держит уже сам.

Я могла бы оценить по достоинству сей заботливый жест, если бы не плачевность ситуации.

— Теперь, когда вся твоя жизнь промелькнула у тебя перед глазами, вещай, что за хуйню вы затеяли?

Побледнев, Юлька несколько раз беззвучно открывает рот. «Извращенец» отодвигает руку брата с пистолетом в сторону.

— Да она обделается сейчас. — Устало выдыхает. — Патроны прибереги.

Я уже хочу спросить: «Для чего?», но тут Юльку, будто прорывает, как только в её лоб перестают целиться.

— Галерея — это ширма. Обычная маскировка, цель которой — пустить пыль в глаза. Неплохой способ заработать, но это крохи, которыми только поперхнуться можно. Основной кусок состоял из перепродажи редких снимков нужным людям.

Я машинально поворачиваюсь к той стене, где и увидела очередную редкую фотографию.

«Озеро в лунном свете». Больше трёх миллионов долларов.

Я даже представить себе такую сумму не могу. Но, если взять в расчёт найденную «извращенцем» информацию о «реке», то и эта, скорее всего за столько лет выросла в цене, раза в два.

— А она, всего лишь пешка. Залог нашей безопасности.

Ох, как аукаются у меня внутри её слова. Как неприятно сжимается сердце и как щипает в носу от обиды.

— За сколько вы её перепродаёте? — спрашиваю не своим, каким-то металлическим, голосом.

Смотрю на фотографию и словно погружаюсь в неё. Лечу к этому озеру сквозь узкий туннель своего искажённого восприятия. Она в моём духе. Мрачная. Как сказал бы «ленивец» — депрессивная. Не знаю, откуда во мне эта любовь к меланхолическому стилю, однако, сейчас от неё трепещет всё внутри. Она кажется жуткой, холодной и реалистичной. И в ней отражается именно та реальность, которая нынче окружает меня.

— Не твоё дело. — Огрызается Юлька, на что я просто киваю, так как в целом, она права.

Только вот…

— Вы с Кешей, взяли никому ненужного фотографа. Внушили ей идею, что она может стать востребованной. Организовали такую красивую театральную сцену, выставили её на публику в роли главной героини, нет, скорее, в роли пугала. Она поверила в сказку, а на деле… — я встаю с места и чувствую, как за спиной возвышается громоздкое тело блондина.

Оно окутывает теплом, отгоняя прочь эти неуместные ощущения от фотографии.

— Кеша послал меня в ту подворотню. Специально подставил, чтобы меня изловили, возможно даже убили. Он знает близнецов. Он с ними работает. Указывает им место, где нужно товар уложить и в этот вечер он сам же их и отправил на ту улицу, без фонарей. — Будто прозрение накатывает, а заодно и вспоминается сумбурная речь Кеши. — А вы, тем временем, собирались продать полотна. Как ты планировала? Притвориться мной или моё имя в документах вообще не фигурировало? И всю эту постановку вы устроили, потому что фотографии оказались у вас незаконно? Или, вы хотели сделать это тихо, чтобы… Что?

— Не твоего ума дело! — цедит с отвращением.

Словно это я её под удар подставила. Отнеслась, как к расходному материалу для достижения собственных амбициозных целей.

— Знаешь, — подхожу чуть ближе, борясь в накатывающим головокружением и тошнотой. — Я считала тебя подругой. Думала, мы будем вместе ставить цели и достигать их. Расскажи ты мне об этом сразу, я бы и слова не сказала. Да я бы помогла тебе цену накрутить, в благодарность за то, что ты для меня сделала. Не осудила бы, прикрыла, поддержала бы…

Машу рукой, понимая, насколько это всё звучит сопливо и глупо, что прерываю саму себя.

— А сейчас я хочу знать всё. У кого они были куплены или украдены? Кому и за какую сумму вы хотели их продать? А главное, почему так скрытно?

— Я не собираюсь рассказывать об этом тебе, — фыркает, закатывая глаза.

— Тогда, — устало выдыхаю. Каким же длинным оказался этот вечер. — Расскажи это им.

Обескровленная, утомлённая и разочарованная иду к выходу, никем не остановленная. Меня подталкивает в спину тишина.

Я пожалею об этом. Моя совесть будет сгрызать меня медленно, но основательно. Даже думать не хочу, как они будут узнавать эту информацию. Однако уверена, сдастся она раньше, чем они скажут: «Говори!».