Вскоре, когда Портамер уже вовсю готовился к пышному празднованию Дня Единения Небесного, сам мастер сменил гнев на милость, позволил ей вернуться к привычной торговле табаком и даже обещал в скором времени поручить новое задание. Но не успел.

Едва ли не на следующий день он самолично нашёл Мию в порту, сообщил, что достопочтенный мэтр Агиллан согласен заплатить затребованную Мией сумму золотом, и велел без всякого промедления собраться и отбыть к замку чародея мэтра Гиллеара.

Со слов Вагана, замок чародея стоял едва ли не в лесной глуши, где-то на берегу одного из многочисленных притоков Танта, в четырех днях пути от Портамера. Ехать к нему следовало по Старому Тракту в сторону Виллакорна, а потом свернуть к Литцу, городку на берегу Лисьего озера. Говорили, что те места и правда изобиловали рыжими лисицами, на которых любила охотиться местная знать, а ещё — оленями, глухарями и куропатками. На возделанных полях росла пшеница, по зелёным пастбищам вдоль речных берегов бродили коровы, тут и там на холмах возвышались мельницы, а под сенью тенистых лесов прятались глубокие ключевые озёра. Но в середине лета и здесь стояла душная, опаляющая жара.

На вылазку эту Мия собиралась едва ли не как в Подземный мир и иногда ненароком сравнивала себя с Сифом, героем из древних легенд, который для того, чтобы завоевать неприступное сердце принцессы Катраны, выкрал у владыки Хаммарана мех вина из росшего в его владениях огненного винограда, бывшее якобы источником вечной молодости и красоты богинь. Правда, хоть Сиф и украл то вино, счастья оно не принесло: выпив всего один бокал, Катрана превратилась в иссохшую, сморщенную старуху, а вскоре вовсе умерла от старости, не дожив и до двадцати лет. От мыслей о подобной неудаче Мия отмахивалась — в конце концов, Сиф преуспел и даже смог обхитрить самого владыку, а что Катране то на пользу не пошло… Ну так и Мие всё равно, что достопочтенный мэтр будет делать со стянутым артефактом — лишь бы с ней расплатился, а потом хоть трава не расти, пусть хоть засунет его себе… куда сможет.

По итогу в две объемистые седельные сумки, кроме смены одежды и провизии, пошло множество хитрых воровских штук, в том числе и «кошачья лапа», и стальные «медвежьи когти», надеваемые на сапоги для того, чтобы легче было взбираться по отвесным стенам, и колба-огнёвка, и даже мятно-лавандовая мазь от солнечных ожогов. С тяжёлым сердцем Мия засунула в один из потайных кармашков на сапоге и пузырёк с горезвёздником — сильнейшим ядом, одного маленького розового кристаллика которого хватило бы и для того, чтобы завалить лошадь. Конечно, яд тот Мие нужен был не для лошади, а для себя — уж лучше умереть от удушья, раздирая горло ногтями, чем попасть в темницу или в руки королевских дознавателей. Ну или самого колдуна. От мыслей о подобном перехватывало дыхание и внутри всё узлом завязывалось. Но она всё-таки надеялась, что до такого не дойдёт. Жаль, конечно, что мэтр Агиллан не выдал никаких магических приспособлений, могущих ей помочь, — только-то одну крупную бусину, выточенную из тусклого камня. Со слов мэтра, она должна помочь найти тот самый артефакт — мол, при приближении она каким-то особенным образом засияет. Мия, конечно, мэтру была благодарна, но так-то она бы и от плаща-невидимки или летающих сапог не отказалась, но те существовали лишь в легендах — тарсийские чародеи ничего такого творить не умели.

В конюшнях Мию встретили без особой радости — припомнили утраченного бурого, но распоряжению мастера сопротивляться дураков не нашлось, так что один из конюшат вывел во двор невысокую гнедую кобылку с лоснящейся шкурой и коротко стриженой гривой. Угостив кобылку яблоком и парой морковин, Мия закрепила седельные сумки, подправила сбрую, прицепила к поясу саблю в ножнах и, преодолев искушение пристегнуть ко всему и новенькую кобуру, закинула её в сумки вместе с чарострелом. Наконец, завершив все приготовления, вскочила в седло и двинулась по Старому Тракту, стараясь не обращать внимание на сосущее, мутное предчувствие чего-то нехорошего, что ждало её впереди. Правда, дорога быстро прогнала из головы все тревожные мысли.

Было ужасно жарко. Солнце палило нещадно, горячий воздух, подобно густому молоку, обжигал внутренности при каждом вдохе. Жидкая тень от редких скрюченных деревьев с жухлой листвой, росших вдоль Старого Тракта, никак не спасала, поднимаемая лошадиными копытами дорожная пыль въедалась в лицо, забивала ноздри и скрипела на зубах. Капюшон льняного плаща уберегал голову от солнечных лучей, но кожа под ним неистово мокла, волосы липли к шее и лбу, и Мия кривилась, чувствуя, как по спине и груди под рубахой текут ручьи пота. Галоп на такой жаре казался прямым путём в Изначальный Свет, от рыси сводило бёдра и ныла задница, так ещё и солнце столь старательно нагревало седло, что Мие иногда казалось, будто скачет она на раскалённой сковороде.

Радовало только, что путь лежал по Старому Тракту, пожалуй, главному и самому оживлённому пути Тарсии. Неторопливо ползли запряжённые мохноногими тяжеловозами торговые обозы, проезжали кареты благородных господ, проносились почтовые курьеры и гвардейские разъезды. Тут и там вдоль дороги располагались постоялые дворы, таверны и трактиры, мастерские по ремонту экипажей и бордели. Местные фермеры с телег продавали корзинки с медовыми грушами, сладкими персиками, вишней и виноградом, торговцы вином и сладостями зазывали под свои наспех сколоченные навесы. Через равные промежутки встречались посты Королевской почтовой службы с большими конюшнями, где кучера дилижансов и курьеры могли сменить лошадей, а вокруг редких колодцев на обочинах толпились изнывающие от жары путники.

К концу первого дня уставшая и измотанная дорогой и жарой Мия остановилась в одном из трактиров, принимавшем на постой простолюдинов, и даже не пожалела серебра на то, чтобы помыться. Рябая трактирная девка притащила в её комнату деревянную лохань, наполнила тёплой водой, как видно, нагретой днём на солнце, и дала кусок ветоши и крепко пахнувшее дёгтем мыло. После целого дня в пути казалось, что пыль проникла под кожу, так что Мия долго скоблила тело мыльной тряпкой, едва ли не до царапин. Ещё и волосы свалялись в сущее воронье гнездо, которое перед мытьем пришлось долго распутывать. Клятого чародея уже хотелось удавить, а ведь это только первый день пути. Хорошо хоть, что пусть трактир и был непритязательным, но постели в нём стояли добротные, с набитыми свежей соломой тюфяками, и она уснула сразу же, как только закрыла глаза.

На следующее утро Мия продолжила путь ещё до рассвета, а несколько самых жарких полуденных часов провела в небольшой таверне, где подавали сносное пиво и на удивление вкусное мясное рагу. Право слово, уж лучше задержаться в пути на лишний день, чем замучить себя и загнать лошадь скачкой по этому пеклу. Да и мастер, учитывая всю сложность задания, выделил на него целых десять дней — но ни днём больше. То и дело Мия ловила себя на мысли о том, как хорошо было бы задержаться в одной из таверн подольше, на целый день, а может, и на пару, пить пиво в общем зале, слушать россказни других путников, да просто лежать в кровати и смотреть в потолок. Что угодно — лишь бы отсрочить неминуемый визит в замок чародея.

На утро пятого дня, покидая постоялый двор на самом повороте к Литцу, Мия с досадой обнаружила, что в её кошеле осталась только медь да пара завалявшихся на самом дне серебрушек. Без серебра обратный путь рисовался в весьма мрачных красках — и это если он будет! Чем больше сокращалось расстояние, отделявшее её от окаянного замка, тем гаже становилось на душе и тем сильнее зудела в голове мысль, что никогда она оттуда не вернётся, никогда не увидит Портамер, не обнимет Лаки, не посплетничает с Булочкой, не осушит кружку пива в трактире «У одноглазого кабана»… В этот момент она со всей отчетливостью прочувствовала, что ввязалась, возможно, в самое рисковое предприятие в своей жизни. Азартной-то Мия никогда не была, не играла ни в гонт, ни в карты, не любила ставки и не забивалась на серебро по любому поводу. Но сейчас чувствовала себя прожжённым игроком, поставившим на кон всю свою жизнь.