Уже на повороте к улице Аптекарей навстречу из тумана появился высокий, широкоплечий мужчина с завязанными в хвост волосами и в длинной тёмной мантии. Ужас сжал горло Мии так, что она не смогла бы выговорить ни слова, а живот словно сковало льдом, которым в самые холодные зимние ночи покрываются лужи на мостовой. Она только и смогла, что отшатнуться и вжалась спиной в стену какого-то дома, словно пытаясь слиться с ней. Мужчина прошёл мимо. Его длинные волосы оказались наполовину седыми, а вместо мантии за спиной колыхался плащ. Мия проводила взглядом его спину, пока она не растворилась в тумане, а потом лихорадочно засмеялась, прикрывая рот ладонью. Правда, те булькающие звуки, которые вырывались из горла, мало кто мог бы назвать смехом. Рука напомнила о себе ноющей болью, Мия зажмурилась, схватилась за предплечье и осела на землю, прямо в лужу натёкшей с крыши дождевой воды. Сердце колотилось как бешеное.

Неужели теперь она всегда будет бояться? Что он её выследит, найдет, поймает и… Перед глазами промелькнули омерзительные картины того, что обозлённый чародей может с ней сделать. Рука потянулась к груди и сжала висевший под платьем амулет, но и он не принёс успокоения. Чародей расправится с ней и без всякой магии, в том можно было не сомневаться.

Когда сердце чуть успокоилось и перестало грохотать в ушах, Мия кое-как поднялась, цепляясь за щербатые кирпичи стены, и нетвёрдой походкой направилась к дому. Лавка Лаккии уже была закрыта, но за мутными стёклами горел свет. Мия открыла дверь чёрного хода, на ощупь пересекла тёмную кухню, вошла в помещение лавки и обомлела.

Здесь было светло как днём. От разведённого камина тянуло теплом, горели все свечи, что только можно было найти в доме, а в воздухе пахло… выпечкой? И это у Лаки, которая к плите подходила лишь для того, чтобы варить свои вонючие зелья? Мия потянула носом, наслаждаясь ароматами ванили, корицы и апельсиновой цедры, чабреца и терпкого чая, и ещё цветочных духов. Прислушавшись, она различила едва уловимый шёпот, сделала ещё пару шагов и остановилась.

На диване рядом с окном сидела Лаккия, а рядом с ней — ещё какая-то женщина в кремовом платье с рисунком в мелкий цветочек. Они о чём-то говорили, склонившись друг к другу головами, и эта женщина иногда кивала, отчего её пшеничного цвета локоны чуть подрагивали. Лаки одной рукой обнимала женщину за плечи, а другой — сжимала её узкую ладонь. Рядом с ними примостился Уголёк, и его довольное мурлыканье было явственно слышно даже с такого расстояния. На столике перед диваном стоял изящный чайничек, из носика которого шёл пар, три чашки на расписных блюдцах, вазочка со сладостями и ещё пирог на деревянной подставке, по виду только вынутый из печи. Такая знакомая, привычная комната неуловимо изменилась. Мия не могла бы сказать, чем именно, но она чувствовала, что в воздухе что-то витало. Согревавшее, дарившее успокоение и безмятежность.

— Мими, что ты там мнёшься, иди сюда.

Мия вздрогнула, слова подруги вырвали её из какого-то оцепенения. Она подняла голову и встретилась взглядом с широко улыбавшейся Лаккией и с обернувшейся к ней женщиной.

Лицо её, пожалуй, можно было назвать красивым, но его несколько портил скошенный подбородок и крупный нос с широкими ноздрями. Но зато у неё были потрясающей красоты глаза — большие, зеленовато-серые, словно воды зимнего моря, с тёмной каймой по краю, очень светлые и лучистые, с пушистыми, слегка подкрашенными ресницами. Они завораживали. Казалось, там, в их морской глубине, плещется магия. Лаки представила их друг другу, но то было без надобности — Мия уже поняла, кто это женщина.

— Мэйтресс… — Мия поклонилась и не слишком элегантно присела, изображая что-то вроде реверанса.

Мэйтресс Саффантиэль поднялась с дивана и улыбнулась, отчего в комнате словно зажглось ещё множество свечей, — такой сияющей и тёплой оказалась её улыбка.

— Можно просто Саффи, и без титула, разумеется. Рада наконец познакомиться, — голос её был мягким, словно только что испечённый бисквит, и она протянула к Мие руки. — Лаки так много о тебе писала.

— Боюсь представить что именно…

— О, дорогуша, только хорошее, — рассмеявшись, ответила Лаккия.

Мия бросила взгляд на протянутые к ней ладони, словно в попытке понять, чего от неё ждёт эта Саффи, но потом также потянулась к ней. Саффи взяла её за руки, переплетя пальцы, и расцеловала Мию в обе щеки. От неё пахло цветочными духами и сахарной пудрой. Приятно пахло.

— Давай-ка к нам, — Лаки кивнула головой и указала на кресло напротив, Саффи, ещё раз мило улыбнувшись, вернулась на диванчик.

Мия хотела было сесть, но вовремя вспомнила, сколь печальное зрелище представляет из себя её платье, изгвазданное собачьими лапами и уличной грязью. Стоило пойти переодеться, но сил хватило лишь на то, чтобы стянуть его вместе с чепцом и бросить на стоявший рядом стул, оставшись в бриджах и тонкой рубашке. Лаккия указала на чайник, и Мия налила в третью, до того пустовавшую чашку чай насыщенного красновато-кирпичного цвета.

— Сегодня такая ужасная погода, не правда ли? — ласково проговорила Саффи. — Ты, наверно, замёрзла? Отрежь себе пирога, он ещё горячий. Ты ведь в порту работаешь?

— Да. Табаком торгую, — Мия чуть поджала губы и вернула чайничек на стол, он слегка звякнул, соприкоснувшись с одним из блюдец.

Ясно, что Лаки не писала подруге, чем именно она промышляет. Да и про свои связи с Гильдией наверняка кокетливо умолчала — хвастаться тут точно нечем. Но Мия всё же ощутила досаду — как видно, теперь ей придётся чаще притворяться и даже дома цеплять фальшивую личину.

— Милая, летом здесь намного лучше, — тихо сказала Лаккия, — поверь, тебе понравится.

— Надеюсь, — едва слышно ответила чародейка и опустила взгляд, в котором, кажется, промелькнула печаль.

Мия отрезала себе кусок пирога и положила на блюдце, после чего взяла в руки фарфоровую чашку с чаем и немного отпила. Горячий чай, терпкий и ароматный, слегка согрел её, но Мия всё равно чувствовала, как подрагивают руки. Маленькой ложечкой она отломила кусочек пирога и несколько мгновений на него смотрела, но потом отодвинула от себя блюдце, и принялась рассматривать роспись на чашке. И откуда у них в доме фарфор? Тут её внезапно обожгло догадкой и она, глянув на чародейку, спросила:

— Мэйт… Ох, то есть, Саффи, простите. А где вы намерены поселиться?

Возможно, вопрос её прозвучал дерзко и даже неуместно, но Мия в тонкостях этикета не особо разбиралась. В любом случае, даже если её это задело, Саффи того никак не выказала — лишь кротко улыбнулась и ответила:

— Я уже арендовала небольшой особняк на Каштановой аллее, невдалеке от Западных ворот.

— Могла бы и в Верхнем городе обосноваться, — наигранно проворчала Лаккия.

— Могла бы, но… Не хочу никого дразнить. Королевские указы не оставляют простора для сомнений, где именно место у тех, кто не по происхождению получает чародейский титул, — Саффи произнесла это с какой-то горькой гордостью в голосе, но потом смягчилась и добавила, — быть может, кто из других чародеев, планирующих теперь перебраться в Портамер, и поселится в Верхнем городе.

— А кто ещё собирается к нам переехать? — спросила Лаккия и положила в рот кусочек пирога.

— Мэтр Агастис приедет до конца зимы, и ещё мэйтресс… но ты её не знаешь. И…

— А Гиллеар? — вдруг перебила её Лаккия.

От одного имени клятого чародея предплечье прошило болью, словно в ране вновь провернулось лезвие кинжала. Мия до скрипа сжала зубы, надеясь только, что никто этого не заметит. Боль утихла почти сразу же, оставив за собой неприятный тягучий след. Поганая рана никак не желала заживать, и Мия не понимала, что с ней делать. Возможно, стоило показать её Лаки или даже этой Саффи, но она просто не могла. Как бы она объяснила, откуда это? Они бы сразу догадались о её магической природе.

По краям рана затянулась очень быстро, не оставив даже следа. А вот в середине так и остался пугающего вида шрам, нисколько не похожий ни на один из шрамов, полученных Мией когда-либо ранее. Его цвет неуловимо менялся от тёмно-багрового до бледно-пурпурного, иногда он начинал пульсировать, и Мие казалось, что там, под кожей, что-то есть. От мысли о том, что дальше может произойти с раной, да и со всей рукой, Мию раз за разом словно окатывало ледяной водой. Но она ничего не могла сделать.