— Отпусти! — срываясь на какой-то визг, выкрикнула Мия и задёргалась, тщетно пытаясь вывернуться.

— Ну что ты. Пока не успокоишься, никуда я тебя не отпущу.

Если бы руки у неё были свободны, она бы его ударила. Нет, правда. Как она могла успокоиться? Как она могла унять эту раздирающую изнутри боль? Как будто чья-то невидимая ледяная рука по одному выламывала ребра, вырывала их из тела, потрошила живот, разматывая кишки и раскидывая их вокруг. Глаза жгло невыносимо, но слёзы так и не приходили — кажется, она уже все выплакала до этого. Если бы она только знала, что слёзы ей ещё пригодятся… А теперь ей никак не избыть эту боль, ничем её не перебить, никак…

— Тогда трахни.

Он сразу же чуть отстранился и посмотрел ей прямо в глаза. Во взгляде сквозило нескрываемое удивление. Непроизвольно Мия отметила, что никогда так близко не видела его лица — да и вовсе старалась на него лишний раз не смотреть. А сейчас могла разглядеть все, даже мельчайшие детали — и пульсирующую на виске венку, и почти острые линии скул и челюсти, и чёрные точки едва проклюнувшейся щетины вокруг рта и на подбородке, и слишком крупный и какой-то грубоватый, словно неаккуратно вырубленный из камня нос. И только сейчас поняла, что глаза у него всё-таки не чёрные, а тёмно-серые, цвета переполненных дождём грозовых туч.

— Ласточка, это не то, что тебе сейчас нужно, — наконец проговорил он, и его голос показался чуть более хриплым, чем обычно.

— Откуда тебе знать, что мне нужно, а что — нет? — с вызовом в голосе ответила Мия.

Правда, сама она тоже вряд ли знала. Да и не то, чтобы действительно хотела. Тем более сейчас. И тем более с ним. Она просто хотела почувствовать хоть что-то, кроме гудящей внутри пустоты. Если не унять грызущую сознание боль, то хоть как-то её перебить. Понимал ли это Гиллеар, она не знала, да её это и не интересовало. Как и не знала, откажет ли он ей. И если откажет, сможет ли она как-то… повлиять на него. Мия уже хотела что-то сказать, возможно, что-то ещё более дерзкое или даже оскорбительное, когда он как-то мягко, едва заметно улыбнулся, невесомо поцеловал её в висок и шёпотом спросил:

— Стрелять потом не будешь?

— Нет.

— А кусаться?

Мия только чуть мотнула головой и даже попробовала улыбнуться в ответ. Наверно, у неё это плохо получилось. Гиллеар слегка ослабил хватку, отпустил её запястья и тут же подхватил под бёдра, приподнимая чуть выше. Потом осмотрелся по сторонам и усадил её на стоящий рядом узкий комод, предварительно смахнув с него какие-то предметы, с грохотом раскатившиеся по полу. Кажется, что-то даже разбилось, но никто не обратил на это внимание. Их лица снова оказались на одном уровне, но теперь под Мией была хоть какая-то опора.

Впрочем, вся её смелость и дерзость почти сразу же испарились, как утренняя роса в жаркий день. Виной тому, пожалуй, был его взгляд — пристальный, изучающий и какой-то жадный. Он словно проникал под кожу и впивался в тело, а от тона его голоса бросало в жар. И это было так ново и непривычно. Кажется, он никогда на неё так не смотрел, даже… в тот раз. А может, так вообще никто и никогда на неё не смотрел. Мия вздрогнула всем телом, когда Гиллеар коснулся её лица, очертил губы и провёл костяшками пальцев по щеке.

— Ты очень красивая, — тихо сказал он и запустил ладонь в её волосы.

От его прикосновений по коже разбежались мурашки, а щёки обожгло румянцем. И это смущало так сильно, что Мия почувствовала себя совсем юной, нецелованной ещё девицей, впервые оставшейся наедине с возлюбленным. Она только и смогла, что опустить взгляд и ответить:

— Ты же говорил, что у меня задница костлявая.

— Говорил. Но не говорил, что она мне не нравится. Может, уйдём отсюда куда-нибудь? В мои покои или…

Сил ей хватило лишь на то, чтобы отрицательно мотнуть головой. Вряд ли она сейчас могла бы идти. Хуже того — она ведь могла и передумать.

— Уверена, что хочешь этого?

Она с трудом понимала, чего на самом деле хочет, а чего — нет. Мысли путались, словно вязли в сиропе, а сердце трепетало пойманной птицей. Но отказаться сейчас казалось даже большей слабостью, чем вообще о чём-либо его просить. А Мия не хотела показывать слабость.

— Ещё раз спросишь — и второй такой поставлю, — сказала она и коснулась подушечками пальцев синяка на его скуле.

Гиллеар сразу же перехватил её руку и приник губами к раскрытой ладони — сначала с тыльной стороны, а потом и с внутренней, в том месте, где сходились линии, по которым, если верить гадалкам и прочим шарлатанам, можно узнать всю жизнь наперёд. От смущения Мия едва ли не под землю провалилась. Она же не благородная госпожа и не девица из знатного рода, чтобы с ней так обходиться! Да и руки у неё грубые, покрытые ссадинами и мозолями, с грязными, обломанными ногтями. На секунду захотелось вырвать руку, вывернуться из объятий и сбежать куда подальше, только бы не… Только бы прогнать из груди это щемящее чувство, которому там совсем не было места.

Но она не сбежала, а только сама потянулась к Гиллеару, откинула с его лица прядь волос, показавшихся на ощупь гладкими едва ли не как шёлк, обвила руками плечи и сжала бёдрами бока. Словно пыталась за него ухватиться. В этот момент она чувствовала себя потерпевшим кораблекрушение матросом, из последних сил цеплявшимся за обломок мачты. Вся её жизнь раскололась и обрушилась, и единственным, за что она могла держаться, оказался клятый чародей. Которого она когда-то так сильно ненавидела.

И который обнял её крепче, притянул к себе и принялся осыпать поцелуями её лицо, а потом потянулся к губам, но Мия опустила голову и упёрлась лбом в его плечо. Это казалось ей излишним. Гиллеар на то ничего не сказал, лишь негромко вздохнул, и его дыхание, окутавшее шею, показалось почти обжигающим. После чуть отстранился, неторопливо развязал шнуровку на горловине и ослабил её так, что рубаха сползла с плеча, пальцы его скользнули по ещё не посветлевшему шраму над ключицей.

— Ты совсем себя не бережёшь, Ласточка, — прошептал он и окружил шрам лёгкими поцелуями.

От этого трогательного жеста внутри что-то заныло, и Мия едва ли не всхлипнула. Потом подцепил ремешок амулета и вытянул его из-под рубахи. На какой-то миг пробрало холодом от мысли, что ему ничего не стоит сорвать его и забрать себе, и она ничего не сможет сделать против, но испуг потонул в его тёплом взгляде.

— Таких амулетов во всей Тарсии не больше пяти, и больше их делать никто не умеет. Храни его. И пусть он тебя защищает.

Амулет выскользнул из его пальцев, слегка царапнув кожу острой гранью оплётки. Гиллеар вытянул край её рубахи из-под пояса, запечатлел на шее Мии ещё пару нежных поцелуев и, чуть прикусив мочку её уха, прошептал:

— Закрой глазки и ни о чём не думай.

Она безропотно покорилась его словам.

Если честно, Мия не была уверена, что сможет хоть что-то ощутить, тем более сомневалась, что те ощущения будут приятными. Всё тело будто онемело, как, бывает, немеют ноги, если слишком долго сидеть в неудобной позе. Или сильно замёрзнуть. Она и чувствовала себя такой — заледеневшей, с выстуженной кровью, хрусткой, готовой треснуть от легчайшего прикосновения кожей и закаменевшей плотью под ней. Словно мраморная статуя на фасаде особняка какого-то благородного господина. Или давно остывший труп. С огромной дырой в груди. Так что на многое она и не рассчитывала. Но всё-таки ошиблась.

Гиллеар обнимал её так, как если бы она и впрямь была одной из избалованных девиц из благородного семейства, с фарфоровой бледной кожей, мягким телом и тонкими руками, в жизни не поднимавшими ничего тяжелее зонтика. Его руки блуждали под рубахой, гладили спину, ласкали живот и грудь, слегка сжимая затвердевшие соски, и он, не переставая, покрывал её шею и плечи жаркими поцелуями. Казалось, что под ними кровь в венах горячеет, а тело плавится, как свечной воск. А ещё шептал какие-то глупости, за которые ему стоило бы ещё пару синяков поставить. Хорошо хоть целоваться больше не лез, это казалось уж совсем лишним.