Утром, по дороге к штаб-квартире Гильдии, Мия попробовала составить приблизительную картину того, что же ночью происходило в порту, но у неё это не получилось. Говорили разное. Сначала она услышала, как двое жевавших табак перед лавкой аптекаря подмастерий обсуждали, что случилось с гвардейскими лошадьми.

— Им бешенки в фураж подмешали, точно говорю! Ты б видал их глаза, прям из орбиты вылазили! И пена, пена алая изо рта текла!

— Кабы то не лошадиная чума была, упаси нас Длань.

— То не чума, то предатели аль изменники, оренские шпионы, а, мож, и калантийские мятежники недорезанные, чтоб их, — подмастерье сплюнул на мостовую прямо перед Мией, так, что она едва успела увернуться, и вернулся в лавку.

У колодца под водонапорной башней, как и каждое утро, собрались бабы с ведрами на длинных шестах и небольшими бочками на тележках. Мия прошла бы мимо, не обращая внимания на их гомон, если бы её слух не уцепился за слово «дракон».

— Да наврал он тебе, Нэлла, какой такой дракон?

— Явился под утро, весь в грязи да копоти, сам трясется, что твой заяц, — тучная женщина с рыжими волосами, перевязанными цветным платком, говорила быстро, тряся руками и то и дело вытирая лоб тыльной стороной ладони. — Все твердил про дракона, что тот прям из-под земли вырвался, палатки таможные пожёг и парою лошадей закусил впридачу. Лошади-то от того дракона обезумели, кидалися во все стороны, муж-то едва под копыта одной не угодил.

— Да со стропальщиками он пил, Нэлла. Перебрал огненной воды, а с перепою-то чего не увидишь! — ответила ей другая женщина, черпая воду небольшим ведром и переливая её в бочку.

— А мож и бабу каку́ завёл! — вставила еще одна.

— А ну, заткнись! — закричала рыжеволосая и со всей силы огрела ту по спине пустым ведром. — Нету никакой бабы, я мужу верю, он за ночь на полбашки поседел. Говорю вам, дуры, дракон на порт напал!

На подходе к площади перед церковью святой Алексии Мия приметила оборванного старика с деревянной ногой и миской для подаяний в руке, сидевшего в окружении кучки уличных мальчишек и о чём-то с упоением им рассказывавшего. Подойдя ближе и остановившись, чтобы затянуть внезапно ослабевшую шнуровку на платье, она прислушалась к его речам и узнала, что, оказывается, ночью на порт напал кракен. Старик, мол, и раньше видал такую тварь, когда ходил под парусом на торговом судне, но была она вполовину меньше, да и над водой показалась всего на секунду. Этот же в высоту бы и до купола церкви святой Алексии достал, а его покрытые присосками и истекающие слизью щупальца, которыми он в щепки разнес несколько причалов, были толщиной в пару лошадиных крупов. Мальчишки внимали старику разинув рты, некоторые прохожие тоже задерживались послушать удивительные истории про морских тварей, а кое-кто даже подбрасывал рассказчику медяк-другой.

На площади перед церковью оказалось на удивление многолюдно. Прихожане толпились даже на высоких каменных ступенях, из-за распахнутых дубовых дверей слышались молитвы и песнопения, а несколько небесных братьев расхаживали в толпе с глиняными чашами в руках и окропляли лбы молившихся горожан благоухающим маслом. Мия остановилась и для вида осенила себя раскрытой ладонью, прислушиваясь к разговору двух стоявших неподалеку хлыщеватых юношей.

— Ты глянь, прям перепись дланебоязненных жителей Портамера, — с лёгким презрением в голосе сказал один из них, в клетчатой университетской шапочке и коротком, подбитом алым бархатом плаще.

— Самые дланебоязненные портки у колодцев отстирывают, — хохотнул второй юнец в лихо заломленной на бок шляпе и расшитом цветочным узором камзоле. — Чай, не каждый день сам владыка подземного мира Хаммаран почитает своим присутствием.

— Полно тебе, Гивард, тем, кто в каждом пожаре видит лапу Хаммарана, пить надо меньше.

— Видели-видели, и лапы, и рога, и хвост раздвоенный, и озеро лавы вокруг главного таможенного поста. То-то он сгорел, будто стог сена, да и другие палатки погорели.

— Кто бы то ни сделал, этих разбойников, которых по недосмотру кличут королевской таможней, не жалко, а вот, ежели у кого из купцов товары сгорели…

— Поговаривают, что Гильдия Воров в двойном размере компенсирует ущерб всем купцам, пострадавшим этой ночью. Ну, как всем, — юноша опять рассмеялся, прикрывая рот кружевной манжетой, торчащим из-под рукава камзола, — всем, кто платит гильдийскую пошлину.

Добравшись, наконец, до штаб-квартиры Гильдии, Мия застала там одну лишь Карсию, которая сидела за круглым столом и лениво перелистывала страницы амбарной книги, иногда делая на полях какие-то заметки. Заслышав вошедшую, она, не отрывая глаз от книги, махнула ей рукой и указала на лежавший на столе мешочек с монетами.

— Карсия, а ты не в курсе, — пересчитывая серебро, спросила Мия, — что там в порту произошло ночью? Народ на улицах о чём только не судачит.

— Да кони взбесились, может, испугались чего. Четверо насмерть себе шеи переломали, всадников задавили да и нескольких портовых работников копытами затоптали. Кавалеристы тоже молодцы, вместо того, чтобы коней успокоить, сами перетрусили, как мальчишки сопливые, стрелять начали, так по кому стреляли-то? По своим же товарищам, ещё и главный пост таможни подожгли. Всем известно, что нечего лошадям в порту делать, ну так благородный господин Никониус, капитан Портамерского кавалерийского полка, если раньше этого не понимал, то теперь, может, и поймет. Вот ещё, — она протянула Мие какой-то сверток. — Бери, всем девкам гильдийским раздаём.

— Что это?

— Панталоны. Делай с ними что хочешь, мне они даром не сдались, — тут Карсия подняла взгляд, и её грубое лицо на секунду озарила улыбка. — Впрочем, как и медвежий жир с чародейскими фейерверками, но их теперь можно с баланса списать. Под остаток.

— А ну стой, сука! Поймаю — ноги вырву!

Сухопарый рябой парнишка в одних подвязанных верёвкой портках мчался по скрипучему деревянному причалу, ловко перемахивая через бухты канатов и деревянные ящики. Неизменно отставая, за ним гнался грузный бритоголовый мужчина с окладистой тёмной бородой. Мужчина сжимал в руках счёты, как видно, первое, что попалось ему под руку в тот момент, когда мальчишка стащил у него кошель с монетами, и тряс ими, словно саблей. Его рубаха, много лет назад бывшая белой, выбилась из штанов и колыхалась наподобие паруса. Удиравший от него пацан заливисто свистнул и перебросил позвякивавший кошель девице, которая словно из ниоткуда появилась на соседнем причале и припустила на пристань. Избавившись от своей ноши, мальчишка сиганул на нос пришвартованного к причалу ялика и, перепрыгнув на пристань, побежал в противоположную от девицы сторону.

— Вот падла, да чтоб у тебя стручок отсох и отвалился! — тяжело дыша, бородач остановился как раз напротив Мии, потряс счётами над головой, а потом опёрся руками на колени и надсадно закашлялся. От каждого движения его рыхлое тело под тонкой тканью рубахи тряслось, словно студенистый купол медузы. — И за что только хозяин платит этим гнидам из Гильдии?

Мия в то время как раз продавала десяток брикетов жевательного табака обступившей её компании возвращавшихся с ночной гулянки каругианских гребцов. То были мускулистые, смуглые мужики, голые по пояс, с расписанными чёрными татуировками спинами и плечами, с мелодично звенящими при каждом движении цветными браслетами на запястьях и непривычными для тарсийцев прическами: длинные до пояса, смоляно-чёрные волосы были заплетены во множество тонких косичек, украшенных перьями, бусинами и мелкими бронзовыми колечками. Их галера стояла на приколе уже шестой день, и матросы, слава Яю, уже успели слить излишки своей похоти в портовых борделях, так что позволяли себе немногое — подмигивали, показывали руками характерные жесты, цокали языками и наперебой выкрикивали те несколько слов по-тарсийски, которыми привыкли объясняться с местными шлюхами. Самый наглый из них попытался ущипнуть Мию за зад, но она крутанула бедром так, что его ручища только скользнула по платью, и на ломаном каругианском шикнула: