— Ага, эти шарлатаны ярмарочные чего только не расскажут за звонкую монетку. Да хоть принцессой назовут, похищенной в младенчестве из колыбели, только плати! От дворца до дворца, как же! Какие тебе дворцы?

— Ну а что? Неплохо было бы какой дворец обчистить. Замок на худой конец.

Ида фыркнула и быстро пошла прочь, туда, где стояли богато украшенные шатры заморских купцов и некоторых знатных гостей празднества, Мие ничего не оставалось, кроме как последовать за ней. Миновав огороженную верёвками площадку, на которой на потеху толпе двое с деревянными мечами и палками с насаженными на них тряпичными лошадиными головами изображали сражавшихся рыцарей, и пройдя чередой прилавков, ломившихся от недорогих украшений, шляп, поясков, кукол и даже женских нижних панталон, они обошли компанию музыкантов, как видно, готовившихся к выступлению, и наконец вышли на широкую, полную гулявшего народа поляну, за которой, почти под сенью дубовой рощи, стояла пара десятков ярких шатров.

— Какой наш?

— В картийских цветах.

— Ага, в цветах медвежьего дерьма, — проворчала Мия, поправляя завязки корсажа, и ойкнула, когда Ида ткнула её кулаком в бок.

Шатёр князя эс’Каррига, который и был их целью, стоял едва ли не на отшибе, с самого края поляны. Натянутое на жерди полотнище грязно-бурого цвета не украшали ни вымпелы ни флаги, ни какая другая отделка, которой могли бы похвастаться иные шатры богатых гостей Солейнтера, только на одной палке висели ленты тёмно-зеленого, серого и коричневого цветов, которые развевались бы, не будь только погода столь тихой и безветренной.

— А что это за компания? — Мия едва заметно указала на несколько человек, стоявших перед шатром.

— Князь эс’Карриг собственной персоны. Срань, он же должен быть… Ладно, подождём, время у нас есть. Подписывать бумаги они будут на закате, это я точно знаю.

Тут позади раздались выкрики и редкие аплодисменты, и за ними над поляной поплыли тягучие, похожие на медлительное течение полноводного Танта звуки флейты. После нескольких тактов к одинокой флейте присоединилась ещё одна, и их протяжные, немного печальные голоса сплелись в чарующем танце, навевая грёзы о духах воздуха и воды, сильфах, кружащихся над укромными лесными полянками, и наядах, играющих на струях водопада как на арфах. В игру вступила скрипка, и Мия прикрыла глаза, губы её растянулись в блаженной улыбке. Музыка, казалось, минуя уши, проникала сразу в грудь и пульсировала там, под рёбрами, сжимая сердце и наполняя тело волнующим трепетом. Внезапно вязкая, задумчивая мелодия сменилась весёлой и бойкой, застучали барабаны и зазвенели бубны, и чей-то голос крикнул:

— Хоровод! Хоровод!

Множество других голосов на разный манер начали вторить ему, и в ту же секунду Мию кто-то схватил за руку, утаскивая вглубь бурлящей толпы, двигавшейся по каким-то своим, непознаваемым законам. Людское море рассыпалось на множество ручейков, с хохотом и весёлыми криками растекавшихся по поляне. С одной стороны Мию за руку схватил высокий мужчина, едва ли не полностью заросший жесткими черными волосами, с другой — рыжеволосая девчушка лет четырнадцати, с ещё детским лицом, поровну покрытым веснушками и прыщами. Мия хихикнула и позволила хороводу увлечь её.

Людская цепь с визгом и гомоном растягивалась по поляне, музыка гремела, становясь почти осязаемой, юбки закручивались и шелестели, вились красные, оранжевые и жёлтые ленты на обручах в прическах женщин. В какой-то момент оглушающе ударили барабаны, и хоровод рассыпался на пары, Мия сцепилась локтями с рыжей девчушкой, и они закружились в танце, славящем богиню Солейн и извечный круговорот жизни. Волосы и взлетавшие ленты щекотали шею и лицо, солнечные лучи ласково гладили лицо, танец пьянил похлеще любого, хоть столетнего вина. Она запрокинула голову, сощурив глаза от яркого солнца, рассмеялась глубоко и счастливо, позволяя всему миру кружиться и лететь вокруг неё.

Солейнтер. День богини Солейн. Праздник лета, солнца и жизни. Самый длинный день в году, самый древний праздник в мире. И самый любимый праздник Мии. А вот церковники его не жаловали, но по большей части просто закрывали глаза на народные гулянья и ярмарки, проводившиеся в этот день. Были даже некие робкие попытки присвоить этот праздник себе, на свой манер называя его «Днем торжествования Длани над врагами её», так что с утра до самой ночи во всех церквях проходили службы, небесные братья и сёстры пели, читали проповеди и благословляли прихожан. Истово верующие, конечно, эти службы посещали, а потом нет-нет да и шли на ярмарку от всей души повеселиться.

Вновь грянули барабаны, под свист и задорные выкрики люди, сталкиваясь и едва ли не падая друг на друга, снова принялись соединяться в длинную живую цепь. Многие, кто после кружения, а кто и после обильных возлияний вина, пива или чего покрепче с трудом держались на ногах, так что их едва ли не несли на себе соседи по хороводу. Какой-то вихрастый парень с малиновым носом обдал Мию тяжёлым винным дыханием и обхватил за талию, с другой стороны за плечи её обнял седеющий крепкий мужик, которого она не раз видела в порту, и хоровод с улюлюканьем понёс её в своем бурном течении. Мия хохотала и встряхивала головой в такт музыке так, что кудри и ленты на обруче подпрыгивали и рассыпались по плечам. Давно она не была так счастлива, как в этот момент.

Она точно не знала, когда родилась, но ей говорили, что вроде бы летом. В один момент, ещё давно, в детстве, Мия решила, что будет считать именно Солейнтер своим днём рождения. Правда, сейчас она бы не смогла вспомнить, почему выбрала именно этот день, но в этом выборе не сомневалась ни секунды. А сегодня, получается, был её двадцатый Солейнтер. Двадцатый день рождения. Когда-то очень давно дядюшка Герин сказал ей, что гильдиец, который доживёт до двадцати — доживёт и до старости, и с тех пор Мия, страстно в это поверившая, нетерпеливо ждала своего двадцатого Солейнтера. И вот дождалась. Она отделилась от хоровода, подняла руки, словно пытаясь дотянуться до солнца и закружилась, взметая подолы своих юбок.

— Хватит прохлаждаться, ты… — кто-то дёрнул Мию за пояс, она пошатнулась и едва не растянулась на траве.

— Да что б тебя!

— Всё, пошли, — тоном, не терпящим возражений, бросила Ида, развернулась и направилась к шатрам, — картиец наконец свалил, нужно успеть всё сделать до того, как он вернется.

Мия закатила глаза и тяжело вздохнула, поправила сползший на лоб обруч и пошла за Идой, стараясь поспевать за её широким, уверенным шагом. Хоровод опять рассыпался, и кружившие в танце парочки то и дело норовили в них врезаться.

— А ты, Мия, девка всё-таки бестолковая. Тебе бы о своем будущем думать, причём настоящем, а не о гадалкиных сказочках! А ты всё хвостом крутишь да развлекаешься. Не ровен час, чаша терпения мастера переполнится, и тогда тебе не поздоровится. Я-то знаю, — самодовольно добавила она, — на каком ты у него счету.

— Да хватит уже строить из себя то, чем не являешься! Тебе не очень-то идёт!

Изображавшая из себя едва ли не правую руку и доверенное лицо Вагана, Ида раздражала сильнее, чем зудящий над ухом комар, да и эта косица так и напрашивались на то, чтобы Иду за неё оттаскали. Хотя, в её словах, может, и было зерно истины. После того, как Мия вернулась из поместья господина Сибелиуса с пустыми руками, так ещё и без гильдийского коня, мастер устроил ей основательную выволочку и грозил… всяким. Правда, вскоре он смягчился. Возможно, причиной тому стала весть о скоропостижной смерти благородного господина Теодория, который, как видно, в тот роковой вечер присутствовал на кровавом представлении. Дело было не то в каких-то закладных, не то ещё в чём-то, Мия в подробности не вдавалась, но гибель этого Теодория оказалась весьма на руку благородному господину Вагаллису.

— Пришли, давай-ка быстрее, пока нет никого, — Ида схватила её за плечо, развернула к себе и вдруг улыбнулась почти искренне. — Ты справишься, соберись только.