Нат расхохотался, хлопая себя по колену.

— Да что не так? — прикрикнул Клур.

Он хотел сказать что-то ещё, но вдруг осёкся. Лоб его разгладился, брови поднялись насмешливо.

— Да ты боишься!

— Я ничего не боюсь!..

— Надо же, моя Ашша чего-то боится, а я и не замечал! Не думал, что такое возможно.

— Не насмехайся надо мной! Ты не знаешь, на что способны дети мёртвого леса. Она посмотрит, и выпьет душу! Прикоснётся, и кожа покроется язвами, которых не исцелить. А её рогач — спроси, что они сделали, что он родился таким? Я не хочу привести в этот мир сына с двумя головами!

— Ашша...

Клур вздохнул, качая головой, и хотел добавить что-то ещё, но обернулся на шум. Громыхая и скрипя, с моста съехала телега.

— Да чё ж вы встали-т поперёк дороги, чтоб вас чащобники заели! — пьяно заорал возница, поднимая кнут.

Места, чтобы разъехаться, хватало, но он будто нарочно пёр прямиком на них. Глаза его, маленькие и мутные, косили в сторону.

Кнут щёлкнул, и нептица отбежала, шипя, а пёс залаял.

— Куда прёшь! — воскликнул Клур, взмахнув рукой.

Чужой рогач закричал испуганно, захрапел, точно увидел дикого зверя. Рванулся, больше не чуя поводьев и кнута.

Повозка вильнула, накренилась и лишь чудом не опрокинулась. На дорогу выпал бочонок, покатился, подпрыгивая, и с треском налетел на камень. Возница сыпал проклятиями, но остановиться не захотел или не смог.

По дороге растеклась тёмная лужа. Ветер подкрался к ней, принюхался и кинулся прочь, разнося запах браги, в которую ступил неосторожно.

Клур подошёл к охотнице, положил руку ей на колено. Чёрный рогач фыркнул, переступая с ноги на ногу, но остался на месте.

— Не всему, что говорят, можно верить, Ашша. Если бы это племя владело тайными силами, разве Свартин сумел бы отнять у них камень? А он шёл один, без страха. Поднялся на какой-то их холм, куда они сами боятся ходить, сразился с вождём, снял камень с его тела и вернулся. Проклятый камень, и только он, причинил ему вред, но дети леса не смогли сделать ничего!

— Сразился с вождём? — с горечью и насмешкой сказала Хельдиг. — На Ветреном Холме, где вождь говорит с ранеными душами, стоя на коленях, и не видит, не слышит ничего вокруг? О да, Свартин Большая Рука сражался храбро — ударил в спину. Ветреный Холм священен, лишь вожди и дети первого Хранителя поднимаются туда, а это значит, я нашла отца и я несла его тело вниз, и никто другой не имел права сделать хоть шаг навстречу, чтобы помочь. И если бы я владела какой-то силой, уж я отплатила бы и убийце, и всем, кто после поднимал на меня руку — как жаль, что я и правда ничего не могу!

— Не лги, Свартин бы не ударил в спину!

— Скажи это мне, чёрный пёс, — подал голос Зебан-Ар. — Скажи моему племени.

Клур стиснул зубы до хруста, но промолчал.

— Спроси её, — потребовала Ашша-Ри. — Спроси, отчего у её зверя две головы!

И, дожидаясь ответа, прикусила конец пера.

— Их двое, — сказала Хельдиг. — Чаще рождается один детёныш, двое — редко.

— Не гляди на меня и не смей говорить со мной напрямую!.. Как же двое, если тело одно?

— Может, тело и одно, но две души, и они совсем разные. Если присмотришься, ты увидишь. Это не проклятие, бояться нечего: они такие, вот и всё.

— Ладно, — сказала Ашша-Ри. — Ладно. Мы поедем вместе, но если мне только покажется, что ты задумала зло, клянусь, ты захлебнёшься собственной кровью!

— Пора, — поторопил их Клур. — Женщины, затем телега. Делайте вид, что не вместе. Последними мы с тобой, старик.

В ранний час, когда город только должен был проснуться, путники ступили на мост.

Мимо спешили люди — налегке и с заплечными сумками, пешком и верхом. Кто шагал молча, зло стиснув зубы, кто утирал слёзы.

Одни шли, не поднимая глаз, другие смотрели с испугом и любопытством, перешёптывались, а то и замирали, прижимаясь к перилам моста, хотя места хватало, пропуская двухголового зверя, редкую в этих краях нептицу — не ту ли, которую видели в Заставе? — и старого охотника, сидящего на рогаче так спокойно и гордо, будто дни Оскаленного мира сменились миром настоящим.

Всё ярче разгорался алый свет, и река пылала. Ветер затих, и по воде, почти неподвижной, спешили, спешили чёрные отражения, вытягиваясь и сплетаясь. Бежали прочь от города, тоже тёмного и алого, от чёрного дыма и далёкого тревожного голоса рога.

За мостом у разбитой телеги понуро стояли двое — женщина и старик. Их спутник, заламывая руки, подбегал к каждому, у кого был рогач или повозка, но люди качали головами, не замедляя хода.

Все прошли, и человек остался стоять, озираясь растерянно и подслеповато щурясь. Заметив новых путников, бросился к ним.

— Добрые люди! Да зачем же вы в город? Поверните, пока не поздно!.. У вас место на телеге — может, нас бы взяли? Нам бы хоть старика посадить, не уйдёт сам, и пожитки бросить. Вы не смотрите, что у нас их много, мы только самое ценное прихватим, и вам заплатим, вот сколько скажете...

— Ты уж прости, отец, — сказал Нат, — а только нам нужно в город. А что у вас случилось-то, куда все бегут?

Человек всплеснул руками.

— Не знаете? Храмовники ищут, из-за кого боги гневаются. Сам Анги Глас Богов вышел на улицы и ведёт Око, и я боюсь, в его глазах мы все виноваты! Так, может, всё же повернёте в Плоские Холмы, а? Там как, спокойно, если вы оттуда? Сын там у нас.

— Там-то спокойно, да что ж поделать, если нам в другую сторону, и хоть ты тресни!

— Хоть отложили бы на день-другой!.. А, нет? Ну, как знаете. Может, путников не тронут, да кто ж возьмётся предсказывать...

И он, махнув рукой, заторопился обратно. Закричал, прикладывая ладони ко рту:

— Люта-а! Э-ей, Люта, выпрягай Хромушу, так пойдём!

Предместье встретило путников тишиной. Один раз пёс, принюхавшись, зарычал — видно, кто-то ещё был здесь, но таился.

Люди бросали дома второпях. Кто-то запер ставни, но бросил дверь нараспашку. В соседнем дворе хозяйка сорвала бельё с верёвки, забыв подштанники, а по пути к дому уронила юбку и рубаху, но то ли не заметила, то ли махнула рукой.

Загремел цепью забытый пёс, залаял, выполняя работу, за которую его сегодня, может, и не кормили ещё. Одинокая курица рылась в грязи у дороги, задумчиво поглядывая по сторонам. Нептица бросилась к ней, пугнула, но преследовать не стала.

Багровое полотно, растянутое над землёй, спускалось всё ниже, тяжелея. Вот, казалось, легло на макушки крыш впереди, и тёмные столбы дыма, не похожего на печной, растеклись по сторонам.

Наверху раздался гул, и будто в ответ пропел рог.

По дороге от города бежала женщина, не разбирая пути. За ней спешили храмовники в серых одеждах. Чуть отставая, гремели сапогами, лязгали цепами стражи Ока.

Её нагнали. Схватив за волосы, рывком поставили на колени. Заметив путников, беглянка протянула руку, но ей тут же набросили петлю на шею и грубо потащили прочь.

Клур заставил белых рогачей выйти вперёд, хлопнув ладонью по крупу.

— Я Клур Чёрный Коготь, Указующий Перст, — воскликнул он, — и моё слово здесь что-то да значит. Я приказываю объяснить, что здесь творится и по чьей воле!

Над землёй загрохотало, и упали первые капли, тяжёлые и алые, как кровь.

Расталкивая храмовников, вперёд вышел худой старик в серых одеждах, подпоясанных верёвкой — знак того, что прислужники богов живут скромно и просто, не жаждая для себя благ.

Старик тяжело дышал, жидкие седые волосы были встрёпаны и мокры от пота, борода разметалась по груди. Видно, бежал со всеми, не жалея ног.

— Скажи мне, Анги Глас Богов, — велел Клур, глядя сверху вниз, — отчего в этом городе людей травят, как диких зверей? В чём вина этой женщины?

— А, верный пёс! Уж не знаю, что ты значишь без своего хозяина, — скрипуче, нараспев протянул старик. — Хочешь говорить, так сперва сойди на землю! Даже боги не высятся над нами, а смотрят в глаза, как равные. Сойди!