Всадник, неловко перебросив ногу, спешился, но всё равно смотрел сверху вниз.
Храмовник потянулся к его лицу, вгляделся жадно. Клур оттолкнул чужие руки и отступил на шаг.
— Что с твоими глазами, боги наказали тебя? — облизав тонкие морщинистые губы, пропел старик. — Вот он, знак, что деяния твои им неугодны! Вы принесли много боли в чужие земли, брали их силой, залили кровью невинных — а ведь и над ними ходит Двуликий! В тех же богов они верят и их молили о защите, и боги видели их слёзы и страх, и устали от того, что творят звери, подобные вам!..
— Теперь ты говоришь это, старый лжец? — перебил его Клур. — Разве не к тебе пришёл Свартин перед тем, как решился выступать? Разве не ты сказал ему, что там, где властвуют одни боги, должен быть и один вождь? Ты не возражал и после, когда Свартин сел в Заставе, а твоя рука протянулась к храмам на его новых землях. И лишь теперь, когда он мёртв и неясно, что будет дальше, ты заюлил, как рыжуха.
— Свартин говорил, что будет действовать справедливо! Какую же справедливость увидели в Зелёных Угодьях? А в Приречье? А ты, его прихвостень, что творил — думаешь, сюда не доходили слухи?
Старик выплёвывал слова, обнажая в оскале редкие жёлтые зубы. Наступал, сжав кулаки и брызгая слюной — на полшага, ещё на полшага, — и серые храмовники с неподвижными лицами, будто вытесанными из камня, едва заметно двигались вместе с ним, растягиваясь полукругом и перекрывая дорогу. От них тянуло потом и гарью, подолы и рукава марали тёмными пятнами сажа и кровь.
А позади, за их спинами, стояли стражи Ока с цепами в руках.
— Пропусти этих людей, — сказал Клур, не отступая, и повёл рукой. — Они случайные путники. Пропусти, и потолкуем с тобой. Со мной только один...
Он обернулся, отыскивая кого-то взглядом, нахмурился и сказал:
— Неважно.
Шогол-Ву обернулся тоже и понял, что Зебан-Ар исчез.
— Случайные? — переспросил храмовник.
Под кустистыми бровями глаза его блеснули, как мутные лужицы среди земли и сухой травы, на миг отразившие свет.
— Я перестал верить в случайности, Чёрный Коготь. Неспроста эти люди здесь, и я буду говорить с каждым, чтобы решить, чисты ли они. Неспроста боги привели сюда и тебя! Должно быть, ты не видишь, но боги подают знак. Они плачут, и слёзы их — кровь!
Он запрокинул лицо и подставил ладони дождю, раскинув руки.
Всё стихло на миг. Лишь небо, казалось, шепчет, но пахло не влагой — железом. И капли падали всё чаще, пятная белые шкуры рогачей, стекая кровью по застывшим лицам.
— Мы должны очистить город от скверны, прежде чем боги сделают это. Очистим, так спасёмся!
— Твоё место в храме, старый ворон, — сказал Клур. — Где Мелерт Огненный Рукав? Ему отвечать за город, не тебе. Он знает, чем ты занят? Или ты бегаешь по улицам по его приказу?
Лицо старика исказила гримаса, жилы на лбу вздулись, но улыбка то или ярость, нельзя было понять.
— Думаешь, тебе поможет Мелерт? — спросил он, растягивая губы. — Идём, я отведу тебя к нему: он болтается в петле! Там же, где должен быть каждый, кто неугоден богам! Там, где должен быть и ты, убийца и приспешник убийцы!
И вскричал, поднимая руки:
— Берите его, вяжите! В петлю его! Не бойтесь, он слеп. В петлю!
— Прочь, живо! — зарычал Клур, обернувшись к охотнице. — Слышите, прочь!
Ашша-Ри собралась прыгнуть на землю, но Хельдиг ударила чёрного рогача коленями, и тот рванулся, покорный то ли этому приказу, то ли голосу хозяина. Опустив голову, налетел на храмовника, сунувшегося вперёд, опрокинул. Тяжёлое чёрное копыто упало на тело, будто на тюк тряпья, в который завернули глиняную посуду, и рогач понёсся дальше, отпрянув от стражей.
— Нет, стой! Стой! — раздался крик охотницы, но зверь не послушал её.
— Гаэр! Брока! — повелительно воскликнула дочь леса.
Её рогачи, что уже храпели, беспокоясь, мотнули головами, обошли Клура и растерявшихся храмовников. Цеп взлетел и опустился, задел белую шкуру, но звери ушли.
— Взять их тоже! — взлетел над криками стражей, над оханьем храмовников голос старика.
Копыта гулко стучали по камню дороги, почти не притрушенной соломой. Рогачи уходили. Тяжело дыша, стражи бросились в погоню — пятеро, и вдвое больше осталось. Упавшего оттянули с дороги, склонились над ним. Он слабо стонал.
Нат сидел, раскрыв глаза и рот, вскинув брови с таким простодушным видом, будто не понимал, как здесь очутился.
— Ох, что творится-то! — воскликнул он, прижимая руку к груди. — Да хранят вас боги, добрые люди, за то, что защищаете нас. Ну, мы б поехали: помехой вам быть не хочется...
Его выдавали только побелевшие пальцы, в которых он цепко сжимал поводья.
— Вы ещё кто такие? — спросил старик. — Что везёте, куда едете?
— Да это, туда, — указал Нат рукой направление. — А в телеге, ну...
Не дожидаясь, пока он докончит, один из стражей обошёл телегу, дёрнул полотно. Замер, глядя на тело, местами обуглившееся до кости, на лицо, которое больше нельзя было узнать. Провёл рукой по узорным лоскутьям куртки, осмотрел сапоги, мало ношенные, почти не тронутые огнём. Хмуро поглядел на другого стража, стоявшего у рогачей, и кивнул. Тот кивнул в ответ.
— На упокоище везём, — вздохнул Нат.
Страж, набросив полотно на мертвеца, подошёл вплотную.
— Кто это? — спросил он, прищурившись.
— Да я не думаю, что вы знакомы...
Тяжёлая рука в жёсткой перчатке ударила Ната по лицу. Тот дёрнулся, охнул, приложив руку к губам, и сплюнул кровью. Пёс залаял, держась в стороне.
— Говори, кто! — прорычал страж.
Он сдёрнул Ната с телеги и швырнул на землю. Тот попытался отползти, но тут же наткнулся на чьи-то сапоги.
Клура уже взяли, вязали руки за спиной, набросили петлю на шею. Он и не думал сопротивляться.
— А ну, стой, Йерн, не порть ему рожу, — сказал третий страж, выходя вперёд. — Я её, рожу эту, видел уже. Это ж Нат Ловкие Пальцы!
— Кто? Да обознался ты! — воскликнул Нат.
Он уклонился от сапога, метящего ему в лицо, а от другого не смог, не успел. Скрючился на мокрой дороге, прижимая ладонь к боку, второй рукой прикрывая голову.
— Да он это, он! Вот у него и стренга тут. И лук...
— Да не простой, а выродков лук!
— А этот-то, второй, похож на выродка.
— Похож...
Над головой загрохотало.
— Кто усомнится теперь, чего хотят боги? — вскричал старый храмовник, воздевая руки. — Они привели сюда недостойных, чтобы мы могли предать их справедливому суду! Те из вас, кто ещё колебался, должны уверовать.
— Ты ничего не знаешь о богах, старик, — усмехнулся Клур. — Ты обезумел от страха, но город не спасут все эти смерти. Мы шли в Запретный лес договориться с богами, так отпусти нас. Хочешь, дай проводников, чтобы они дошли с нами до границ и убедились, что не лжём. Как видишь, мы не ищем спасения: любой согласится, что мёртвый лес хуже петли.
Челюсть храмовника отвисла, борода задрожала. Он весь затрясся и выкрикнул яростно:
— Да кто вы такие, чтобы боги вас слушали! Что о себе возомнили? Я, я посвятил жизнь храму, и я знаю их волю, а вы убийцы, воры и выродки, недостойные даже произносить их имена! Договориться с богами? Одна лишь мысль о том, что боги могут к вам прислушаться, уже глумление над ними! Это к вам-то, которые вспомнили о богах лишь теперь!.. На телегу их!
К запятнанному подступили с верёвками.
— Что, выродок, дашься по-доброму, или хочешь отведать цепа перед петлёй? Ты ж только скажи, как тебе больше нравится, а мы устроим.
Он посмотрел на людей, окруживших телегу, храмовников и стражей, одинаково стриженых в кружок, с одинаковыми каменными лицами, замаранными в алом. Посмотрел на нептицу, что шипела, вздыбив перья, но не понимала ещё, бросаться в бой или нет, и на рычащего пса.
Наверху зарокотало, будто и там ворчал зверь, и капли западали чаще и гуще.
Шогол-Ву утёр мокрый лоб, отвёл влагу, что текла в глаза. Подумал о том, что женщинам должно было хватить времени, чтобы уйти, и больше можно не выгадывать.
