Шогол-Ву продолжил шагать размеренно. Нептица, шедшая по левую его руку, выгнула шею, косясь на непрошеного спутника, фыркнула, вскинув голову, и ускорила шаг, высоко поднимая лапы.

Ветер нёс уже запах дыма и стук топоров, а значит, недалеко была граница людских земель. Запятнанный прислушался, ловя голос реки. Нужно было уйти за правый берег, в глушь.

— Тебе туда, — сказал Шогол-Ву незнакомцу, указывая рукой. И больше на него не поглядел, но слышал, что человек не отступился.

Он тащился за ними к берегу. Глухо упал, видно, поскользнувшись на вязкой глине. И в реке упал тоже, не умея выбрать путь, не чуя дно ногами. Шогол-Ву даже не оглянулся: он подарил человеку жизнь два раза, срезав петлю и указав путь. Он ничего не должен был ему в третий раз.

Человек пытался ещё звать. Одолев реку, он почти нагнал запятнанного, но силы иссякли. Шаги его делались всё тише и, наконец, стали не слышны.

Шогол-Ву прошёл ещё немного, когда зоркий глаз его заметил древесника. Безволосое складчатое тело цвета коры, с виду как нарост на старом дереве, даже не шевельнулось. Человек бы не заметил, пройдя мимо. Дети тропы умели видеть дичь, и пришло время обеда.

Шогол-Ву снял с плеча лук, потянул стрелу из колчана. Он натягивал тетиву, когда нептица бросилась из-за плеча, схватила древесника, подбросила в воздух, поймала и перекусила пополам. Подняла с земли половину, встряхнула, принялась рвать, придерживая лапой.

Запятнанный пожал плечами, убрал лук, подошёл и взял то, что осталось. А потом, отойдя в сторону, начал рыть яму для костра.

Когда огонь пылал вовсю, а куски мяса на прутьях стали подрумяниваться, вдалеке показался человек. Он шёл, пошатываясь, а как добрёл до поляны, упал в снег лицом и больше не шевелился.

Нептица, повеселевшая после еды, тянула клювом его промокшую, отяжелевшую куртку, пачкала лапами штаны, заходя то слева, то справа, но человек её не гнал. Шогол-Ву смотрел, скрестив руки на груди. Потом, покачав головой, перевернул незнакомца.

Тот открыл глаза, серые, как хмурое лицо Двуликого. Поморщился.

— Я... договориться, — прохрипел он. — Нужен проводник. Заплачу... щедро.

— Нет, — сказал запятнанный и вернулся к мясу, вовремя отогнав нептицу. Та щёлкнула клювом обиженно, вскинула голову, фыркнула.

Человек приподнялся на локтях.

— Меня звать Нат, — сказал он. — А тебя?

— Иди к своим, Нат. Путь ты знаешь. Там ищи проводника.

— Нужен самый лучший. Ты мне подходишь, сын детей тропы. Ну что, по рукам?

Шогол-Ву промолчал. Он почти жалел, что обрезал верёвку.

— Ты вот чего не со своими? — не унимался человек. — Не на охоту вышел, это ясно. Меня трогать не стал.

Он перевёл взгляд на нептицу.

— Ты ходишь к степям...

— Иду, — поправил его Шогол-Ву.

— Идёшь. А зачем?

И подполз ближе к огню.

— Уходишь от своих, да?

Человек настороженно глядел на Шогола-Ву, а рука его тянулась к мясу. Пальцы подрагивали.

Сын детей тропы метнул нож не глядя. Лезвие глубоко ушло в землю, и человек отдёрнул руку.

— Ты что творишь, выродок? — оскалился он. — А если бы попал?

— В другой раз попаду, — спокойно пообещал запятнанный, поднимая нож и вытирая лезвие о меховой воротник незнакомца. Хороший воротник, из чёрной гривы рогача, только промокший сейчас, слипшийся от воды. Острое лезвие срезало несколько прядей.

Человек отстранился, но не ушёл. Поглядел на мясо. Видно, давно не ел: глаза запали, щёки втянулись. На лице следы побоев.

— Щедро заплатишь? — спросил Шогол-Ву. — У тебя ничего нет.

— Есть, — оживился незнакомец. — Только не здесь, дойти нужно. Так что, ты согласен? Дам два мешка зерна.

Сын детей тропы промолчал.

— Три! Три мешка, — поспешно добавил человек. — Это хорошая цена. Три мешка.

Шогол-Ву подумал о корабле и о Сьёрлиге, где ещё нужно будет найти своё место.

— Мне не нужно зерно, — сказал он. — Две жёлтых раковины.

— Две жёлтых? — воскликнул незнакомец. — Трёхрукий у тебя разум отнял, пятнистая рожа? Дам тридцать серебряных, полных, как за три мешка хорошего зерна, и ни половинкой больше! Да к чему тебе раковины?

Шогол-Ву молча вонзил нож в мясо. Первый кусок, как полагалось, отдал Двуликому, после не торопясь принялся за еду. Человек следил за ним жадным взглядом.

— Две жёлтых раковины, — пробормотал он. — А, будь по-твоему, получишь! Получишь, слышал?

Сын детей тропы поднял с прутьев ещё кусок и бросил незнакомцу. Тот ловко поймал, перебросил с руки на руку и тут же потянул ко рту. Вцепился зубами, морщась и обжигаясь. Протянул свободную ладонь.

— Клятва? — спросил невнятно, с набитым ртом.

— Ты ещё не сказал, куда вести.

— Недалеко, в Приозерье.

— Куда?

— Чуть дальше озера.

Шогол-Ву подался вперёд.

— Говори точно, — потребовал он.

— В Пограничную Заставу, — нехотя сказал человек. — Две золотых раковины, помнишь?

— К логову Свартина, мне, сейчас?

— Рожу твою закрасим. У меня дела-то всего ничего, можно и в тёмное время, за четверть ночи управлюсь. А потом ещё чуть за озеро.

— Ты сказал, только к Заставе.

— Не к Заставе, а через неё. Что ты к словам придираешься?

— Через неё — куда?

— К Высокому Камню. Рукой подать.

Шогол-Ву задумался.

— Две жёлтых только до Заставы, — сказал он. — В город я не пойду.

— Тогда ты мне и даром не нужен, — с досадой сказал незнакомец. — Хорошо, и два серебра.

Сын детей тропы взял ещё кусок, а последний бросил нептице.

— Три серебряных накину!

— Я жизнь свою ценю дороже.

— И сколько же ты хочешь?

— Три жёлтых. Полных, — твёрдо сказал Шогол-Ву.

— Две и десять серебра!

— Три жёлтых.

— Ладно, пятьдесят серебра. Половина жёлтой, моё последнее слово.

— Три жёлтых, или наши тропы расходятся.

Человек вскинул глаза, будто хотел спросить совета у Двуликого.

— А, чтоб тебя, — сказал сквозь зубы. — Три жёлтых, но зайдёшь со мной в Заставу. Клятва?

Вместо ответа Шогол-Ву потянул к себе его ладонь, полоснул по мизинцу. Разрезал свой, и они сцепились пальцами.

— Мне бы обогреться и поспать. А с утра в путь.

Сын детей тропы отнял руку и принялся загребать костёр.

— Эй, ты чего, не слышал? Я два дня не спал!..

— Нужно идти — значит, пойдём.

— Не видишь, что ли, рожа синяя? Я не ходок!

Шогол-Ву встал, потянулся, закинул мешок за плечи, поднял с земли лук. Прислушался к лесу, отыскивая тропу.

Прищёлкнул языком, подзывая нептицу. Та бросила чистить когти, поднялась, встряхнулась шумно.

— Ты клятву дал, что доведёшь!..

— Я клялся вести, а не ждать, пока ты спишь.

С этими словами Шогол-Ву пустился в путь. И человек, выругавшись, потащился следом.

На высоком ночном берегу Звериной Слезы потрескивал костёр. Огонь, как любопытный зверь, порой выглядывал из ямы, хватал когтистыми лапами синий мрак. Одноглазый часто жмурился этой ночью, и Шогол-Ву предпочёл бы обойтись без огня, если бы не его спутник.

Человек лежал на тёплой земле и кашлял. Шумный и медленный. Шогол-Ву подумал, что продешевил.

Нептица спала, уткнувшись клювом в перья. Иногда ворочалась. Сыну детей тропы не спалось. Ночь тревожила его, а река мешала слушать.

Когда человек уснул, Шогол-Ву затушил костёр, собрал вещи, встал, прислонившись к стволу, и принялся ждать.

В час, когда Одноглазый собрался уходить и небо потемнело, он толкнул человека.

— А?.. Чего тебе? — проворчал тот.

— Уходим.

— Трёхрукий у тебя разум отнял, что ли? Черно, как в гриве рогача! Я и рожу твою пятнистую не вижу, не то что тропу.