От поникшего дерева, одиноко стоящего в стороне, отделился ещё кто-то, отвёл ветви рукой, пробираясь к дороге. Ашша-Ри заметила его и не удивилась.

— Говори, где камень, ты, знающий мать! — повторила она. — Нужно спешить. Нужно исправить то, что вы совершили!

Её спутник подошёл ближе и склонился над одним из мертвецов, осматривая. Что-то забрал, переложил в свой мешок. Теперь Шогол-Ву узнал его: то был Зебан-Ар, старый охотник. Узнал он и того, кто вёл рогача.

— Племя опять слушает людей, Ашша-Ри? Этих людей, прихвостней Свартина?

— Ты смеешь осуждать нас, знающий мать? Из-за тебя мёртвые поднимаются, а боги не хотят смотреть на наш мир! Клур знает, как остановить проклятие, и я верю ему.

— Лучше бы мы спросили детей леса, — угрюмо произнёс Зебан-Ар, не отрываясь от дела. — Твой человек может ошибаться.

— Он не мой человек!..

— Можешь и дальше говорить то, чего нет, Ашша-Ри. Можешь даже сама в это верить. Я верю в то, что видел: ещё когда мы шли на Приречье, он поманил тебя, и ты пошла. Свартин брал земли нашими руками, и это наша кровь лилась чаще людской, а когда мы потеряли вождя и многих воинов, Свартин ударил в спину.

Зебан-Ар посмотрел на людей — те были уже близко, могли услышать — и продолжил:

— Твой человек знал, что задумал его вождь. И ты знаешь это, Ашша-Ри. Он знал, но не сказал тебе. Они хотели перебить нас, всех до последнего. Ты и он — вы на разных берегах, Ашша-Ри. Всегда были, и всегда будете.

— Замолчи, старик! Ты думаешь не о том. Нам нужен камень.

Клур остановился. Подошёл бы ближе, но нептица встала на пути, зашипела. Чёрный рогач замотал головой, попятился, опустил рога. Хозяин похлопал его по шее и посмотрел на запятнанного.

— Одного нашли, а второй?..

Шогол-Ву промолчал, сжимая нож.

— Не набегался ещё? — спросил Чёрный Коготь, хмурясь. — Неужели вы и теперь не поняли, что камень приносит беды? Дошло до того, что Двуликий не явился!.. Времени мало. Говори, где камень!

Его спутники подошли, встали полукругом. На груди у каждого око.

— Что вы станете делать с камнем? — спросил Шогол-Ву.

— Закопаем поглубже вместе с тем, у кого он на шее. Так мы убьём проклятье.

— Это не поможет.

— Решать не тебе. Просто скажи, где теперь камень и кто вас за ним посылал. Говори, и можешь идти на все четыре стороны.

— Камень нужно вернуть в Запретный лес. Если ты поможешь, Клур Чёрный Коготь, я расскажу тебе.

Человек упёр руки в бока.

— В Запретный лес? С чего ты взял?

— Так сказала мне дочь леса, и я верю ей.

— Ха!

Клур оскалил зубы в улыбке.

— Лесное племя — последние, кого я послушаю. Это зло, это проклятие родилось в их краях. Они и не думали с ним покончить!

— Это не проклятие. Камень оставили боги и велели хранить в лесу.

— Боги точно не касались этой дряни. Нашёл чему верить! Подумай сам, как глупо это звучит. Подумай ещё: дети леса хотят мести за вождя, за то, что мы вторглись в их границы. И если они сказали, что камень должен вернуться в лес, значит, это им на руку. Его нельзя возвращать.

— Дочь вождя не могла солгать.

— Дочь вождя? Ты ещё глупее, чем я думал. Справимся без тебя. Ашша, его спутники — враги или друзья?

— Его вели, чтобы убить, — ответила Ашша-Ри. — Вели оттуда.

Она указала рукой.

— Пешие, значит, недалеко. Туда!

Клур забрался на рогача. Шогол-Ву поднялся, заступая путь.

— Если зарыть камень, это не поможет. Его нужно вернуть...

— Если не поможет, тогда и подумаем, что сделать ещё. С дороги! Ашша!..

Клур протянул руку, охотница схватилась за неё, взлетела на спину рогача. Хлопнули поводья, зверь обогнул запятнанного и пошёл, осторожно ступая по раскисшей земле. За ним последовали остальные всадники.

Брызги грязи летели от копыт, проплывали мимо тёплые бока, покачивались рога. Шогол-Ву застыл, прикрыв рукой лицо.

Люди уехали, но Зебан-Ар остался.

— Порченая, — сказал он и сплюнул. — Не такими я вас растил. Видно, конец нашему племени: мы утратили и земли, и заветы тех, что жили до нас.

Нептица фыркнула, села и принялась чистить клюв.

— Камень должен вернуться в лес, — повторил Шогол-Ву. — Боги велели нам жить мирно. Они оставили камень не для зла. Только когда племена рассорились, камень покинул лес. Его нужно вернуть.

— Я больше не знаю, кому верить, — ответил Зебан-Ар. — Я устал. И если мир тоже устал и умирает, я могу его понять. Я скоро уйду. Для кого мне пытаться сберечь этот мир? Для порченых, забывших о чести? Вот человек, он предал наше племя, но Ашша-Ри опять поверила ему. Для него пошла по твоим следам. Он обещал за то вернуть Косматый хребет.

Голос старого охотника дрогнул, зазвучал громче.

— Разве это не насмешка, скажи мне? После всего, что было, вот к чему мы пришли: нам вернут наше! Люди Свартина взяли земли и власть, взяли руками и кровью детей тропы, а что получили мы? Останемся там, откуда начали, униженные и слабые. Может, человек опять солжёт, и даже Косматый хребет нам не вернут. Мы должны были взять его сами, но когда чёрный пёс пришёл со своими людьми, Ашша-Ри убедила племя ему поверить. И вот что я скажу, порченый сын: если мир угасает, детям тропы лучше уйти вместе с ним, сейчас. С честью, пока ещё можно.

— Тогда сиди здесь и жди смерти, — ответил Шогол-Ву.

Он вновь склонился над телом стража. Стрела убила его не сразу, но теперь жизнь ушла.

Запятнанный отбросил полу куртки и вогнал человеку в сердце нож.

— Что ты делаешь? — спросил Зебан-Ар. — Разве не видишь, он уже отправился к ушам богов.

— Если ожившим мертвецам пронзить сердце, они умрут. Может, если сделать это раньше, они и не поднимутся. Я не хочу, чтобы эти люди встали, если здесь проедут с камнем.

— Не всё ли равно, кто встанет, а кто останется лежать, если скоро нас ждёт один конец?

— Если и так, я встречу его, сражаясь. Я хочу бороться за то, во что верю, и знать: я сделал всё, что мог.

— И во что же ты веришь? Разве не видишь, наше время уходит. Дети тропы опозорили себя.

— Значит, хорошо, что я был порченым сыном, — сказал Шогол-Ву, поднимаясь на ноги.

Он побрёл, пошатываясь, к другому телу. Перевернул лицом вверх.

— Я нашёл тех, кому хочу добра, со мной или без меня. Может, это слабость. Может, я позволил сердцу взять верх. Вини, насмехайся — мне нет дела.

Лезвие вошло меж рёбер. Человек захрипел, дёрнулся и застыл. Шогол-Ву вытащил нож, стряхнул кровь и поднялся.

Нептица бросила вычёсывать перья, подошла, поддела мертвеца лапой.

— Я видел мало, — сказал Шогол-Ву. — Я видел несправедливость, зло и обман. Племя не отвергало меня, но и не принимало. И мир не принял. Я был чужим и буду чужим везде. Но я хочу, чтобы мир остался. В нём есть те, кто не заслуживает смерти. Они не должны страдать из-за других.

Третий человек лежал дальше по дороге. Когда Шогол-Ву опустился у тела и поискал глазами четвёртого, он увидел, что над тем уже стоит Зебан-Ар.

— Так бы сказала Раоха-Ур, — произнёс старый охотник. — Племя бы вырвало кривой побег, и другие рядом, и сожгло землю вокруг, чтобы порченое семя больше не проросло. Она была милосердна. Но не слаба... Тоже стояла за то, во что верила, и не думала бежать. Даже в смерти оказалась сильнее нас. Мы её слушали, хранили тебе жизнь. Может, сделали правильно. Может, ошиблись. Гниль расползлась, и теперь другие, как Ашша-Ри, слушают сердце, а куда это заведёт?

Он пронзил лежащего ножом, утёр лезвие и поднял голову.

— Я растил вас, дети племени. Учил всему, что знаю сам. Не буду говорить то, чего нет: и я слышу, что нашёптывает сердце. Оно велит идти за Ашшей-Ри и быть рядом, когда она поймёт, что человек солгал опять. Идём. Я думаю, мы все умрём на этом пути, но хотя бы умрём, держась вместе.

Дорога текла неверной рекой.

Ноги, обычно чуткие, находили теперь то камень, то полную воды колею. Земля и небо кружились, как после гретого вина — но тогда было весело и легко, не давила боль.