— Я пойду сам, — сказал он. — Но лучше послушайте Чёрного Когтя. Нам нужно в Запретный лес.

— Ври больше! — ответили ему. — Разве дети леса не такие же выродки, как вы, только хуже? Что делать богам в мёртвом лесу? Они его, небось, стороной обходят!

Их связали наспех, бросили на телегу, и она тронулась. Своего раненого храмовники не взяли, оставили у дороги, и кто-то остался с ним.

Под щекой запятнанный чувствовал тело, жёсткое и холодное даже сквозь полотно. В нос лезли запахи мокрой шерсти и горелой плоти.

Нептица, он слышал, вскрикивала тонко и протяжно, бежала следом. Не трогала людей, и её не гнали.

— Надо же, как зверь привязался, — подивился кто-то.

— А мешать нам не станет, когда мы этих, ну...

— Станет, так погоним.

Перед лицом темнело набухшее от влаги дерево борта. За ним — телега ехала не быстро — шагал стражник, выпятив подбородок. Если поднять взгляд, можно было уже увидеть городские крыши, тоже деревянные, старые, тёмные, едва заметно выгнутые книзу. Здесь попроще, а дальше, ближе к храму, узорные, будто оплетённые кружевом по краю, с резными столбами и ставнями, с фигурами на стыках скатов. Чаще то были рогачи, когда по шею, а когда и с копытами, вскинутыми в беге, но попадались и птицы.

Шогол-Ву однажды шёл через этот город.

Не видавший прежде ничего, кроме общих домов Косматого хребта и бедных поселений, он на каждом шагу застывал, поражённый, и забывал о торговце, которого они вели. Старшие то и дело окликали его, следя, чтобы не отстал, а значит, отвлекались тоже. Торговец держался за пояс, туго набитый золотыми и серебряными раковинами, и сердился, и боялся покупать товар, раз его оберегают так плохо. И заплатил потом меньше оговорённого, хотя всё прошло хорошо и они вели его из Зелёных угодий, а после с товаром плыли лодками до места, где Пламенка впадает в море Огня, и грузили тюки на корабль.

Шогол-Ву знал, что от окраин до храмовой площади идти недолго, а ехать ещё быстрее, даже если телега едва ползёт.

За спиной возился Нат. Запятнанный дождался, когда телегу тряхнёт, и сдвинулся так, чтобы лечь ближе. Нащупал верёвку. Прошептал:

— Следи за стражем. Скажи, если посмотрит.

Нат запрокинул голову, коснувшись затылком, и прошептал в ответ:

— Ты что задумал?

— Развяжу. Подниму шум, постарайся уйти. Хвитт... забери тоже.

— Ну, чего пялишься? — грубо воскликнул Нат и чуть позже прибавил шёпотом:

— Всё, не смотрит.

Шогол-Ву, не сводя глаз со стража, шагавшего со стороны его борта, нашёл узел и принялся его ослаблять.

Клура вели отдельно, на верёвке, как зверя. Видно, чтобы унизить напоследок.

Старик шёл рядом, и сквозь шум шагов и тихий шелест падающих капель долетал его голос, напевный, дрожащий и торжествующий.

— Я понимаю, Чёрный Коготь, понимаю, о чём ты думаешь. Неприятно сознавать, что был неправ, а? Тяжко признать свою вину? Думаешь, мне не понять, но я лучше других понимаю и знаю, как это больно. Знаю, потому что сам через это прошёл.

Старый храмовник откашлялся и продолжил громче:

— Я, Анги Глас Богов, поставленный служить им верно и честно, был слаб, и признаю это без стыда и страха! Где следовало проявить силу и твёрдость, я был мягок. Не знал я, что эта мягкость хуже зла! Вот, посмотри... а, ты не видишь теперь, так послушай.

Ненадолго повисло молчание, лишь стучали о камень копыта рогачей да поскрипывали колёса. Слышны были тяжёлые шаги стражников, их вздохи и покашливание, негромкий лязг оружия и шёпот дождя.

И удушливо веяло гарью, как бывает у свежего пепелища.

— В этом доме жили хорошо и богато, хвала Трёхрукому. Но спроси меня, разве были они благодарны? Спроси, и я отвечу, что в трактире их видели чаще, чем в храме. Не возносили они хвалы, не делились излишками, не платили добром за добро. Из-за таких и черствеют сердца богов!

Старик прерывисто вздохнул и продолжил с горечью:

— Но здесь и моя вина, и немалая. Мне следовало наставлять их, пока не стало поздно, пока боги не разгневались, пока долг не вырос до того, что пришлось отдать эту цену... Оттащите бревно с дороги! Как, по-вашему, проедет телега?

Рогачи встали, фыркая. Слышно было, как люди, тяжело дыша и переговариваясь, принялись за дело.

— Чего уставился? — крикнул Нат. — Глаза намозолишь!

— А того, что ты сейчас запляшешь в петле, — с неожиданной злостью ответил страж, — а я полюбуюсь. Даже моргать не стану, чтобы и мгновения не пропустить. Ты и дружок твой...

— Ладно, Йерн, — подал голос возница. — Мы своё получим, а только осторожнее. Меньше говори.

— Да что я вам сделал-то? — воскликнул Нат. — Впервые видимся!

— Я тебе на ухо шепну, — пообещал возница. — Позже.

Стражи умолкли, и донёсся голос старого храмовника:

— Мы не хотели, чтобы огонь перекинулся, но, видно, так решили боги. Все, кто здесь жил, спаслись. Трёхрукий их не оставит.

— Так не все спаслись, — хмуро сказал кто-то.

— Все! А кто не спасся, старик, который ходить не мог?

— Дитя ещё... Сгубили мы души невинные.

— Мы не хотели их смерти, значит, нашей вины в том нет. И разве некому было им помочь? Почему остальные, кто жил в доме, о них не подумали? Пусть винят теперь себя!

— Так ведь...

— Я говорил и повторю: каждый, кто верен богам, должен не только сам жить праведно, но и близких наставлять, помогать им. Мы в ответе за близких. И я в ответе, и думаете, сердце моё не болит, когда приходится защищать вас, невинных, такой ценой?.. Хотя, если подумать, кто из нас невинен?

Он, видно, обернулся, голос зазвучал отчётливее. Шогол-Ву застыл, бросил тянуть верёвку.

— Скажи нам, Йерн, или ты, Йон, верно ли вы служили богам!

— Ты знаешь!.. — зло начал страж, стоявший рядом с Натом, и умолк. То ли сдержался, то ли кто подал ему знак.

— Знаю, все мы знаем! Когда брат ваш, что должен был сейчас стоять среди храмовников, сошёл с праведного пути, где были вы? Как могли смолчать, не наставить его? Вразумили бы силой, если нужно, но нет, вы отпустили его, да ещё и помогли!

— Мы не помогали, — мрачно сказал возница.

— Где же он взял золото, чтобы купить товар?

— Никто из нас не давал! Он взял без спроса.

— Подумай, Йон. Лишь кажется, что эта ложь мала. Вспомни, что и гнев богов копился по капле! Может, кто-то всё же помог ему? Ты. Твой брат. Может, ваша мать? Она всегда была мягкосердечна, а он был её любимцем...

— Не трожь нашу мать! Она первая его отговаривала. Знала, что с его простодушием встрянет в беду...

— А он и встрял! — с горячностью воскликнул второй страж, который, теперь стало ясно, приходился братом первому.

— Вот...

— Молчи, Йерн!

— Телега это наша! И рогачи наши, я что, не узнаю? Вот и Йон подтвердит!

Возница только зашипел, втягивая воздух сквозь стиснутые зубы.

— И полотно это!..

— Йерн! — не выдержал, крикнул возница. Дёрнулся всем телом, даже телега вздрогнула.

— Продолжай, — ласково сказал храмовник. — И полотно то самое, которое ваш брат вёз продавать?

— А... Да говорил же, не видели мы, с чем он там поехал. Но если телега с рогачами наша, так и полотно, должно быть, его! Видно же, хорошее, дорогое, со Сьёрлига. Не оказалось бы оно здесь просто так!

— Со Сьёрлига! — прошептал Нат, и спина его затряслась. — Вот дурень!

Послышались шаги. Старый храмовник подошёл ближе.

— Так вы узнали рогачей и телегу. Что же молчали?

— Да чтоб матери никто не сказал прежде нас! — угрюмо ответил возница. — Сами скажем. А этих всё равно вздёрнут. И там, на телеге, тело... Мы после заберём.

Храмовник посмотрел, откинув край полотна. Неясно, много ли разглядел, но главное, не заметил, что верёвки уже не так крепко держат Ната.

— Значит, Двуликий его наказал! Вот и ещё одно подтверждение, что этот глупый выбор не был угоден богам. Что там с бревном? Нам некогда возиться! Видите вы, боги разгневаны, и нам предстоит усмирять их гнев, пока не поймём, что довольно...