Как бы я ни стремилась обмануть ход времени, оно дразнило и казнило меня, лишь сильнее растягиваясь. Когда я вновь оказалась в своих покоях, успев надеть просторное ночное платье и расплетая непослушные длинные волосы, минуло, казалось, уже много лет. Как же я ненавидела засыпать без своего повелителя! Его отсутствие заставляло перемениться и ночь, и сумрак, и постель. Как мне было холодно и одиноко без его решительных горячих рук, до чего же неспокойно на душе. Бросив быстрый взгляд на свою пустую постель, я вздохнула. Вечер ещё не успел стать поздним, и мне ничуть не хотелось спать, но я должна была отдохнуть и набраться сил ради своего малыша. К тому же, я робко надеялась, что сон поможет мне пережить остаток этого долгого дня.
Я едва присела на краешек постели, когда внизу послышался страшный шум и грохот, заставивший содрогнуться весь чертог. Я вскрикнула, ощутив некий необъяснимый порыв, незримую волну, ударившую в моё тело, — я чувствовала её каждой частичкой кожи. Сердце взвилось к горлу и стучало как будто где-то между ключиц. Последний раз я испытывала нечто подобное, когда назвала имя Гулльвейг при Всеотце, и короткий гнев его сотряс Вальхаллу до основания. Только в этот раз наваждение оказалось во много раз сильнее. Гул внизу разрастался. Послышались озабоченные взволнованные голоса, торопливые шаги, обеспокоенные переговоры. Против воли мне вспомнилась та кошмарная ночь, когда турсы ворвались в золотые палаты. Тревожно обернувшись, я взглянула на деревянные двери, ведущие на веранду, и прислушалась. И хотя за моими плечами стояла умиротворяющая тишина, я испытала неуправляемый страх, подстегнувший меня и вынудивший подняться на ноги, оставить покои.
Ярусом ниже собирались обитатели золотого дворца. Со стороны главного входа к ним стекалась озадаченная стража. Воины были бледны, точно повидали саму Хель, и выглядели очень потерянными. Я проследила взглядом их путь от самых дверей и против воли вздрогнула. Крепкие высокие двери были выбиты и обуглены ближе к центру, кое-где оплавилась украшавшая их позолота. Всё прояснилось, и в тот же миг пронзительная дрожь ледяным касанием прошлась по спине, дыхание перехватило. Давно — возможно, никогда вовсе — я не видела бога огня в таком неистовом бешенстве. Что могло ввергнуть его в столь безудержный гнев?
Вздохнув, я поманила за собой стражу, приставленную к моим покоям, и медленно спустилась по лестнице, держась за ограждение. Горький опыт научил меня быть очень внимательной даже в моменты сильного смятения. Пусть моё сердце выпрыгивало из груди при каждом шаге, я старалась оставаться спокойной. И если не удастся быть, то хотя бы выглядеть. Огненные следы — горящий край расшитого полотна, почерневшая резьба, копоть на редком щите — привели меня к плотно затворённым дверям просторного каминного зала, где иногда приближенные хозяина чертога собирались все вместе после вечерней трапезы. Признаться, затворённые — это не слишком подходящее слово. Двери были захлопнуты с необыкновенной яростью и силой — об этом говорила глубокая трещина, расколовшая одну из створок в верхней части. Внутри раздавался шум страшного погрома, приводивший слуг в неясный трепет.
— Что здесь происходит? — на звук моего строгого голоса они обернулись, чуть помедлив, расступились, и вперёд вышла Рагна. Как и стража, она была устрашающе бледна, руки у стойкой и хладнокровной девушки ходили ходуном.
— Госпожа, — опомнившись, поклонилась она. — Я не до конца понимаю, что происходит, госпожа Сигюн. Повелитель вернулся в чертог, но он… — Рагна сглотнула, сама того не замечая, облизнула пересохшие губы. — Он не в себе. Сказать в ярости — мало. Господин всё сносит на своём пути… — это мне было ясно. Как и любому, кто не был слеп. Вздохнув, чтобы набраться храбрости, я обогнула Рагну и приблизилась к дверям. Служанка была так поражена принятым мною опрометчивым решением, что в исступлении замерла на месте, а придя в себя, побелела ещё сильнее, резко обернулась и схватила меня за локоть. Как вовсе не дозволено служанке, надо заметить.
— Госпожа, одумайтесь! — продолжала девушка, дрожа от волнения, — я впервые видела её такой уязвимой. — Вам нельзя туда входить! Я не позволю… — добавляла уже тише, срывающимся голосом. Я понимала, откуда произрастала подобная дерзость, и, тем не менее, с возмущением и неудовольствием взглянула на забывшуюся прислужницу. — Велите выгнать меня из дворца, отдать на растерзание, казнить, но я не дам Вам войти в этот зал! Вы пострадаете! — я постаралась высвободить локоть из цепких пальцев удивительно сильной девушки, но руки её, казалось, одеревенели — не представлялось возможным разнять их. Я сжала губы и нашла взглядом Варди, кивнула в сторону смутьянки, отдавая безмолвный приказ.
Стражник посмотрел на меня долгим испытующим взглядом, а затем призвал своего соратника. Непоколебимый мужчина оттащил упирающуюся Рагну в сторону. Я с сочувствием смотрела на неё. Я понимала чувства и мотивы служанки, но она совсем не понимала меня в тот миг. Она мыслила поверхностно. Конечно, Локи опасен в гневе — не нужно быть мудрецом, чтобы понять это. Но что знала только я одна, так это то, что ярость бога огня наиболее разрушительна прежде всего для него самого. И в такие моменты, страшные не только для обитателей пламенного чертога, но и для их повелителя, я одна могла спасти и исцелить его. И он нуждался в спасении. Даже если никогда не решился бы признаться себе в этом. Конечно, я рисковала. Но на сей раз, по крайней мере, я совершала неосторожный поступок осознанно.
— Госпожа, я не смею Вам перечить, — приблизившись, приглушённым голосом начал Варди. — Однако Рагна права: будьте же благоразумны. Позвольте ярости повелителя утихнуть, не подвергайте себя и дитя опасности.
— Она не утихнет, Варди. Ты видел вывороченные двери? Слышишь шум внутри? Что, если после расколотой надвое окажется твоя голова?.. — стражник отступил и склонился. Сообразительный юноша был меньше, нежели Рагна, подвержен влиянию чувств хотя бы потому, что являлся мужчиной и воином. Он умел трезво мыслить и предугадывать последствия. Не желая больше никого слушать, я распахнула двери, вошла в зал и прикрыла их за спиной, пока безрассудная смелость не покинула меня.
На несколько мгновений я очутилась в своём собственном маленьком Муспельхейме. Жар дохнул в лицо, всколыхнул волосы, и в ту же минуту время замедлилось, почти остановилось. Всё вокруг полыхало: дерево, ткани, меха — однако огонь не покачивался из стороны в сторону, а взмывал к самым сводам прямым и ровным столбом, слепя глаза. Сказать, что было жарко, — значит, ничего не сказать, в том неожиданном и страшном пекле я слабела и почти не могла дышать. Предмет драгоценного убранства пролетел над моей головой — я успела пригнуться только потому, что время для меня изменило свой обычный ход. В другом конце зала возвышался Локи. Он стоял ко мне спиной и не заметил, как я вошла. Тело супруга трясло, словно в судороге, волосы и кисти рук его были объяты пламенем: огонь зло вздрагивал, точно жаждал обрести свободу, но что-то всё ещё сдерживало его.
Не скрою: я испугалась. Но боялась я вовсе не гнева супруга, а того, что он постепенно терял власть над своей разрушительной силой. И она желала подчинить его, я понимала это с удивительной ясностью, сама не зная почему. Дай ей волю, и она поглотит не только Локи и золотой чертог, но и весь Асгард. И единственное, что я понимала среди всего этого пылающего ужаса, — Локи сломлен. Я угадывала это по его напряжённой позе, по дрожащим пальцам, по тяжёлому хриплому дыханию. И я умирала от боли. Каждую минуту, что я пробиралась к нему сквозь столпы огня, через острые обломки и утварь, летавшие округ, точно пыль, через жар, и страх, и жжение опалённой кожи. Это не похоже было на правду. Не похоже даже на самый пугающий кошмар. Разве что на последнюю агонию умирающего сознания.
Я смутно помню себя в те мгновения. Думаю, я и мыслить была неспособна, полностью слившись с наитием, что вело и направляло, что позволило мне уцелеть. Мир позволил мне уцелеть, те тонкие дрожащие невидимые струны, что складываются в мелодию и многообразие жизни. Мой собственный дар, моя сила были так обострены, что, казалось, я могла коснуться их кончиками пальцев, изменить саму ткань мироздания. Гул этих струн, таинственных нитей, из которых было соткано всё сущее, наполнял меня и переливался через край, пульсируя, нарастая, усиливаясь. Я задыхалась. То ли от жара и духоты, то ли от мощи, которую не была способна не то что удержать, но даже осознать. Силы соприкосновения с жизнью. Дара открытого сердца.
