— Любой из тех, кого ты оскорбил и обидел в тот вечер, — произнёс лукавый ас, понижая тон, и глаза его сверкнули зловещим огнём, точно отблески алого закатного солнца на тёмной воде. — Уж если добродушный Фрейр жаждал твой крови, меня едва ли что-то сможет удивить. Вспомни, кто уберёг твою голову от меча, не ведающего поражения?

— Говоришь ты ладно, в этом умении тебя никому не превзойти, — помолчав, нехотя признал Тор. — Да только никто больше не способен на такую низость, кроме тебя.

Уловив, как уязвлённо дрогнули губы рассерженного супруга, как побледнело его прежде спокойное лицо, как нахмурились медно-рыжие брови, и напряжённые пальцы всё-таки обхватили рукоять кинжала, я поняла с пронзительной ясностью, что пришло время вмешаться в обмен взаимными упрёками и оскорблениями, пока противника не прибегли к рукоприкладству снова.

— Довольно, — я не повышала тон, однако между сердитыми асами повисла столь непроницаемая тишина, что, казалось, мой звонкий голос разорвал её пополам. Я сделала неторопливый величавый шаг вперёд и остановилась между двумя мужчинами, привлекая взгляд и одного и другого. — Теперь, увидев скорбь и горечь оскорблённой жены, ты кипишь от гнева, Тор-громовержец. Понял, должно быть, каково это, когда унижают твою любимую асинью? Ты и меня обидел в тот день, не говоря уже о женщинах много более великолепных и гордых, чего же ты ждал?..

— Сигюн… — смутившись, приветствовал меня брат отца. Его суровый взгляд прошёлся по моему лицу, на миг задержался на глазах, затем опустился ниже и неожиданно смягчился. Тор обо всём догадался. Признаться, я всё же заметно изменилась за прошедшие несколько месяцев, и надо было быть совершенным слепцом, чтобы не заметить этого. Улыбнувшись его смятению, я продолжала:

— Ты сам искусил судьбу, заронил семя раздора между асами, не надо перекладывать эту вину на кого-то другого. Тем более, не имея доказательств. Ты не должен, о неосмотрительный Тор, являться за расплатой без суда. Вспомни, как ты огорчил этим Всеотца в прошлый раз… — Хлориди и правда задумался, сжав губы, склонил голову, отвёл взгляд. — Тот, кто нанёс Сив этот страшный позор, конечно, должен ответить за свой проступок, искупить вину, — при этих словах я ощутила на своём лице заинтересованный, но в то же время чуть ядовитый взор Локи. Я ответила ему прямым и смелым взглядом, склонила голову, намекая, что настаиваю на своих словах. Муж лишь с неодобрением покачал головой и язвительно улыбнулся. — Но решать это не тебе и не Локи, а собранию верховных богов. Для того и создан тинг, чтобы вершить справедливость, — последним своим словам я не до конца верила: с пронзительной ясностью мне помнилась злосчастная беседа с Всеотцом. С другой стороны, я старалась учиться на своих ошибках, и если в прошлый раз решение Всеотца обернулось против меня, то теперь я могла толковать его слова в свою пользу.

— Тогда Локи пойдёт со мной, и я заставлю его ответить перед советом двенадцати богов и вернуть Сив её красоту, — гость, к немалой моей досаде, всё понял так, как того желал, но, по крайней мере, мысли простодушного сына Одина начинали обращаться в нужное русло. Тор обратил взгляд на бога огня. Рыжеволосый Локи смотрел на нас обоих совершенно одинаково: с нескрываемым умилением и снисхождением, как на малых детей, чьи недалёкие игры его забавляют и развлекают.

— Я предстану перед советом богов, — согласился бог лукавства, вдоволь измучив нас обоих ожиданием. — Но едва ли ты сумеешь подчинить меня силой, самонадеянный Аса-Тор. Ты сейчас не в том положении, чтобы указывать мне. Я внемлю только слову Всеотца. Проси его прислушаться к твоему желанию и собрать тинг. Услышав клич Одина, я явлюсь на него без промедления, — осознанное высокомерие и хладнокровие Локи оказывали таинственное непреодолимое влияние и на несдержанного Тора. Помолчав и рассерженно посипев, он, наконец, кивнул и отвернулся, намереваясь покинуть чертоги бога обмана. Прежде, чем он ушёл, я успела мягко коснуться широкого размашистого плеча крепкого воина. Он удивлённо обернулся.

— Меня беспокоит твой ожог, Хлориди, — призналась я, поравнявшись с потерянным громовержцем. Его строгий сердитый взгляд немного теплел, когда брат отца глядел на меня. Я улыбнулась — открыто и ласково, как только могла. — Пусть лекарь золотого чертога осмотрит его, облегчит боль. Разве я как хозяйка пламенных палат могу отпустить своего гостя без этой малости? — Тор раскрыл было рот, чтобы отказаться, однако, ожидая подобного, я опередила собеседника: — Или снова обидишь меня пренебрежением?..

Бог грома поколебался, поглядел на меня, затем на Локи, обречённо вздохнул, но не отказался от моей заботы. Совсем скоро мы втроём шествовали по переходам пламенного чертога: я немного впереди, двое асов — чуть поодаль, плечом к плечу, точно друзья. Впрочем, едва ли это видимое спокойствие могло бы хоть кого-нибудь обмануть: оба мужчины были напряжены и в некоторой мере раздосадованы друг другом, смотрели в разные стороны и за всё время пути не перемолвились и словом. Меня это огорчало: один за другим самые могущественные боги Асгарда превращались из друзей Локи в его врагов. Я должна была этому помешать.

Хельга встретила пострадавшего гостя с большим почтением и любезностью и тотчас проявила всё своё мастерство, за которое господа так ценили её. Лекарь с завидной ловкостью и расторопностью приготовила целебную мазь, нанесла её на место ожога, затем умело перевязала ладонь Хлориди. Сын Одина был полностью погружён в свои недобрые мысли и, казалось, никого вокруг не замечал. Я могла понять его чувства и тем сильнее была не рада всему происходящему. Меня ничуть не удивляло, что, несмотря на все мои старания, я не способна была смягчить и отвлечь разгневанного громовержца в тот день. Я пригласила его разделить с нами трапезу, как и требовал закон гостеприимства, но Тор сухо поблагодарил меня и отказался, после чего покинул пламенный чертог.

А тем же вечером — ещё более тёмным, зловещим и хмурым, нежели был день, воля Одина призвала Локи на совет двенадцати верховных богов. И, как и обещал, бог обмана был к этому готов. Он улыбнулся мне ободряюще и самоуверенно, после чего вышел в сад, быстрым шагом преодолел широкую тропу, ведущую в конец его владений, и с грациозной лёгкостью вскочил на приготовленного коня. Повелитель не пожелал, чтобы кто-либо сопровождал его, а я испытывала такую слабость и недомогание от пережитого волнения и напряжения, что не могла покинуть чертог, даже если бы захотела. Ребёнок был неспокоен, и я должна была в первую очередь заботиться о нём и только потом о своих прихотях и желаниях.

Я полулежала в постели своих покоев, и рядом оставалась предусмотрительная и заботливая Хельга, а также верная и ловкая Ида. Моими глазами и ушами на совете богов в тот вечер должен был стать Варди — в подобных случаях его проворность и изворотливость были незаменимы. Но, точно этого было мало, я дождалась, пока стражник покинет чертог вслед за повелителем, и приказала Асте невидимой тенью следовать за ним, всё видеть, слышать и подмечать, не попадаясь никому на глаза, чтобы после обо всём доложить мне. Я волновалась. Несмотря на то, что я сделала всё, что было в моих силах на тот момент, сердце забывало биться.

Моё живое воображение представляло снова и снова страшный час расправы. И хотя я понимала, что совсем недавно мне удалось унять гнев Тора и вразумить его, да и Всеотец никогда бы не позволил одному асу убить другого, тем более у всех на глазах, я никак не могла выкинуть эту жуткую мысль из своей воспалённой головы. Я думала о том, что мои неосторожные и непозволительные слова, сказанные праотцу в порыве гнева и отчаяния, могли, возможно, повлиять на благосклонное отношение Одина к лукавому Локи, могли склонить чашу весов — слишком сильно я рассердила его в тот день. Я не жалела о сказанных словах — они были искренни и правдивы, и кто-то должен был их сказать — но теперь я опасалась последствий. Мысли путались. Голова горела. Вопреки увещеваниям верных спутниц, я не могла найти себе места от беспокойства.