Отпустил. Страдал как проклятый, но отпустил.

Сколько мучился, представляя их вместе, один Бог знает. На стенку лез. С ума сходил.

Всегда адски ревновал её, по сути никогда не принадлежавшую мне. К Горозии. К этому испанцу, который не должен был появиться на горизонте в принципе.

Проклинал судьбу. За то, что поломала меня тем летом морально и физически, не позволив защитить. Не позволив отобрать своё из чужих рук.

«Что твоё, то к тебе непременно вернётся».

Так батя говорил. Напророчил.

Она моя. Моя! Пусть что хотят в противовес этому заявляют. Больше не отпущу.

«Разочарую тебя. Я ничего не умею».

«Ни с кем не вступала в подобные отношения»

Шах и мат, Абрамов! Живи теперь как-то с этой информацией. И да не поедет у тебя окончательно крыша!

Касаюсь своим лбом её.

Если бы она только знала, как я счастлив был услышать о том, что передо мной по-прежнему всё та же Джугели: чистая, непорочная, нетронутая, неприступная.

Башню рвёт, когда думаю об этом. Пока слушал её откровения, помер и воскрес, клянусь.

Не в силах больше терпеть, целую. Горячо и несдержанно. Потому что грудную клетку просто разрывает от того переизбытка чувств, что в ней вихрем-ураганом закручиваются.

Прижимаю её стройное тело к себе. Мучаю и отчаянно терзаю желанные губы. Мягкие. Сочные. Солёные на вкус.

Когда отзывается с той же страстью, вообще грань с реальностью на доли секунд теряю, отъезжая в небеса. Отлетая куда-то в стратосферу под воздействием эйфории.

Жадно и безостановочно пьём друг друга.

Одеяло летит в сторону. Мой свитер тоже.

Расстояние между нами сокращается почти в ноль. Объятия становятся теснее. Поцелуи всё жарче.

Её сердце часто-часто стучит мне в рёбра, но моё… Оно, подобно движку грёбаного спорткара, на износ лупцует. Вот-вот навернётся от чрезмерно высоких оборотов.

В какой-то момент подминаю девчонку под себя и она, охнув, вздрагивает, почувствовав через чёртову одежду, как сильно я её хочу.

Шарахает обоюдно на двести двадцать от этой опасной близости.

Перехватывает дыхание.

Сглатываю, ощутив внезапно возникшую сухость в глотке.

И она не дышит. Не моргает. Замерла.

Глаза в глаза топим.

Открыто транслирую свою глубокую потребность в ней.

Она в ответ прожигает взглядом, который до недавнего времени я мог бы расценить как готовность зайти дальше.

Дьявол, как же сложно сдерживаться, когда любовь всей твоей жизни по собственной воле лежит с тобой в одной кровати! Когда знаешь, что там, под тонкой тканью футболки, ничего нет.

Вот она, разгорячённая, смущённая, почти обнажённая и в твоих руках.

От осознания этого голову кружит так, что не соображаю совсем.

Я точно сплю. Это не может быть правдой. Либо я действительно отошёл в мир иной.

Нехотя оторвавшись от неё, припадаю ртом к тонкой шее. Ласкаю нежную кожу языком. Не удержавшись, прикусываю и зализываю выпуклую пульсирующую венку, одуревая всё больше, ведь Тата не отталкивает, не протестует. Покрывается мурашками. Часто дышит. Притягивает к себе. Стискивает мои плечи. Зарывается ногтями в волосы на затылке. Шепчет, дрожа, моё имя.

Когда-то я готов был продать душу за это. Лишь бы только однажды ответила мне взаимностью. Лишь бы только не холодное безразличие, убивающее клетку за клеткой.

Горю изнутри и снаружи. По венам неконтролируемая похоть разливается. Тело рьяно требует продолжения, но умом, каким-то чудом, не отказавшим ещё до критичного уровня, понимаю: нельзя сейчас вот так с разгона бросаться в омут. Надо притормозить.

Смешно, но у меня даже защиты с собой нет. Когда спонтанно, повинуясь какому-то необъяснимому порыву, позвал её с собой в Питер, и представлять не смел, что она позволит всё это, подарив надежду на нечто гораздо большее.

«Зачем ставишь вровень с другими?»

Как же ты не права.

— Марсель, я…

— Не бойся.

— Не боюсь, — храбрится, отражая упрямо.

— Я никогда не буду делать того, чего ты не хочешь, ясно?

— С тобой… Я всё хочу, — произносит так обезоруживающе серьёзно, что сердце, пытающееся перекачать кипящую кровь, ею же и захлёбывается.

Ох Всевышний, дай мне сил! Кое-кто сегодня точно вознамерился испытать мою выдержку.

— Не смейся надо мной.

— И не думал.

Глупая. Расценила мою идиотскую улыбку как насмешку.

Возвращаюсь к её лицу. Чтобы немного остыть, покрываю хаотичными поцелуями подбородок, щёки, нос.

Снова целую зовущие, тёплые губы. На этот раз не грубо, медленно и нежно пробуя их на вкус. Наслаждаясь до одури каждым движением языка. Каждым её вдохом-выдохом. Каждым будоражащим нервы прикосновением.

Бороться с собой — тот ещё особый вид садомазохизма, но что-то в этом есть, ведь чем дольше ты не получаешь желаемое, тем сильнее твоя жажда обладать.

Всё у нас будет, но не сразу.

В конце-концов столько лет ждал. Подожду ещё. Оно того стоит.

— Иди-ка сюда.

Усилием воли прекращаю поцелуи. Укладываюсь на спину, откидываю правую руку в сторону и она, подняв одеяло с края постели, устраивается на моём плече.

— Покурить бы, — запоздало вспоминаю про сиги.

— Не надо, не уходи, — укрывает нас обоих и прижимается сбоку.

Так и лежим какое-то время в тишине. Лишь бы не спугнуть этот странный, трогательный момент, раздирающий в клочья грудь.

— Останешься со мной? — спрашиваю, перебирая пальцами пряди её волос.

— Останусь.

— Я не про Питер, Тата. Я про «вообще», — обозначаю сразу.

— И я про «вообще». Что бы это для тебя ни значило…

Тихо прикрываю дверь за спиной. Разуваюсь, снимаю куртку и прохожу в комнату.

Тата ещё спит. Обняв мою подушку обеими руками, размеренно дышит и забавно морщит нос.

Кладу цветы на постель. Разглядываю её пристально. Такая она сейчас по-особенному красивая… Беззащитная, хрупкая, маленькая.

Не хочу будить, но она, словно почувствовав мой изучающий взгляд, вскоре открывает глаза.

Смотрит. На меня. На цветы. Растерянно моргает и, отчего-то смутившись, улыбается.

— Привет, спящая красавица.

— Ты когда успел? — сонным голосом шепчет.

Садится, приподнявшись к изголовью кровати. Тянет к себе букет из нежно-розовых роз. Берёт в руки. Прижимает к груди и вдыхает аромат.

Они и правда пахнут. Я лично проверял, выбирая самые свежие и благоухающие.

— Спасибо, — щекой к лепесткам прислоняется. Вроде действительно приятно ей. Глаза блестят и светятся.

— Я принёс кое-что ещё, — подхожу. Оставляю возле неё коробку с телефоном.

— Не надо. Зачем?

— Затем, — присаживаюсь на край постели.

— Марсель… — хмурит брови.

Ага. С возвращением! Узнаю типичную Джугели по вот этому недовольному выражению лица.

— Я не могу взять его.

Начинается.

— Можешь. Это не обсуждается. Открой.

Достаёт из коробки затянутый в плёнку гаджет.

— Цвет нравится? Поинтереснее, чем чёрный.

— Эта модель стоит куда дороже моей, — упрямо гнёт свою линию.

— И что?

— И то.

— У меня есть деньги.

— У меня тоже! — отражает невозмутимо.

Вдох-выдох, Марс.

— Давай не будем ругаться, а? Просто прими его взамен разбитого и точка. Пароль и логин от своей учётки помнишь?

— Помню.

— Отлично. В нём появится всё то, что ты сохраняла в облаке: фотки, видео, заметки. Симка, кстати, уже работает. Включи.

Нажимает на боковую кнопку. На экране появляется заставка известного бренда.

— И всё-таки не нужно было.

— Завязывай, Тата. Проехали.

Вижу, как борется с собой, но в итоге, слава Богам, не продолжает эту тему. То ли смирилась, то ли сделала вид.

— Филатова тебя обыскалась.

— Ой! Точно! Я ведь сама просила их с Соней быть на связи. Нехорошо вышло, — цокает языком.

— Я сказал ей, что у нас всё нормально.