— Джугели, ты меня преследуешь? — поравнявшись со мной, спрашивает вопросительно выгибая бровь.

— Размечтался, — поджимаю губы.

— Что тогда? Пришла попрощаться? Надумала вернуться в эту свою Барселону?

— Нет.

— У меня закончились версии.

Склоняет голову набок. Смотрит на меня. Ждёт разъяснений.

— Я решила, что надо слетать к матери в Питер. Купила билет и раз уж у нас один самолёт…

На его бледном, измученном недосыпом лице, появляется тень улыбки.

— Что? — уточняю хмуро, ощущая, как горят при этом щёки.

— Твоя мать на пару с Даней летит сюда. Она звонила утром родакам. Хотят с отцом увидеться.

Чего?

— Не скоординировались…

Опускаю взгляд.

Вот блин! Ну мама! Могла бы и предупредить!

— Джугели…

Сквозь стыд и смущение, заставляю себя взглянуть на него.

— Будешь издеваться или шутить на эту тему, клянусь, я…

Протягивает руку. Накидывает капюшон мне на голову.

— Спасибо, Тата.

Когда я решила полететь с Марселем в Питер, я не учла одну вещь — популярность солиста группы «Город пепла».

С того момента, как мы оказываемся в аэропорту, меня не покидает стойкое ощущение того, что за нами постоянно наблюдают.

А желающие сфотографироваться? Молодёжь в этом плане без комплексов совершенно. Особенно девчонки.

И ладно бы только это. Неприятно поражает другое: люди ведь, не стесняясь, снимают Его на вездесущие телефоны. Причём везде. В зале ожидания, у гейта, в самолёте.

Кстати, про самолёт… Парня не устраивает вариант, при котором мы должны находиться в разных концах салона. Не знаю как, но ему удаётся договориться со старшим бортпроводником, и по итогу сидим мы рядом в бизнесе.

Всё также молча. Правда держась за руки, ведь в какой-то момент его ладонь уверенно касается моей…

— Как красиво…

Несколько часов спустя стою у окна нашего гостиничного номера. Вид отсюда открывается просто невероятный! Прямо на Исаакиевский собор.

— Я почти всегда здесь останавливаюсь. Удобно. Вышел — всё рядом. Гуляй по Невскому до утра, — тоже смотрит на улицу.

— Во сколько репетиция?

— Надо ехать, — Марсель вскидывает запястье с часами.

— Уже?

Мы только-только из Пулково приехали.

— Да. Ты ведь со мной? Раз уж навестить мать не вышло, — добавляет, ухмыльнувшись. За что, собственно, и получает локтем в грудь.

— Не знаю. Насколько это будет уместно?

— Более чем.

— Есть полчаса?

— Есть.

— Мне нужно в магазин одежды. Я всё ещё без вещей.

— Тогда идём. Знаю одно место. Тут недалеко.

Итак, девять вечера.

После посещения магазина, покупки вещей и ссоры, возникшей на почве того, что Марсель самовольно оплатил покупку, едем в клуб.

Невероятно, но приезжаем мы в тот самый A2, попасть в который летом для нас с Филей оказалось проблемой, ввиду отсутствия доступных билетов.

Вот ведь надо же…

— Привет. Как долетели?

Илона, одетая с иголочки и встретившая нас почти у самого входа, несмотря на прозвучавшее «долетели», здоровается как будто бы исключительно с ним.

— Пойдёт.

— Ты плохо выглядишь, — констатирует концертный директор, встревоженно взглянув на своего артиста.

— Я вижу своё отражение в зеркале.

— Извини.

— Что по завтрашнему дню?

— Фестиваль начинается в двадцать часов ровно. Вы выступаете последними, — разъясняет на ходу, цокая шпильками. — То есть выход где-то в промежутке от двадцати одного сорока до двадцати двух ноль-ноль. Исполняете семь песен.

— Ясно.

— Горин должен прилететь днём. Его пригласили, как представителя лейбла. Какие-то награды то ли вручать, то ли получать.

— Плевать на эти награды.

— Аппаратура настроена. Ребята уже начали репетировать.

— Саундчек завтра во сколько?

— Думаю, часов в шесть.

— Окей.

— Я сделала то, о чём ты просил, — достаточно холодно произносит.

— Спасибо.

— В следующий раз предупреждай заранее, пожалуйста.

Вроде и разговаривают друг с другом относительно нормально, но вот в такие моменты прям остро чувствуется, что между ними пробежала чёрная кошка.

— Как отец?

— Ты была у него позавчера сама. Сегодня звонила матери. Зачем спрашиваешь?

— Что такого? Не могу спросить? — явно с обидой отзеркаливает она.

Не знаю, чем закончился бы этот напряжённый диалог, если бы мы не оказались в огромном пустом зале, где Ромасенко отрывается на барабанах.

— Я скоро вернусь, присядь вон там на випке, — говорит Марсель, наклонившись к моему уху.

— Как туда пройти? — озадаченно хмурю брови.

— Я провожу, — неожиданно для нас обоих предлагает Илона, проследив за моим взглядом.

И да. Она действительно делает это. Отводит меня наверх, неплохо ориентируясь в лабиринтах внутренних коридоров.

— Как себя чувствует Полина?

— Позвони и узнай.

— У меня нет её номера.

Усмехнувшись, киваю.

— Сложно сказать?

— Не уверена, что тебя это по-настоящему волнует.

— Волнует. Не нужно делать из меня монстра. Марсель употреблял что-нибудь вчера или сегодня? — интересуется тоном прокурора, когда поднимаемся по лестнице.

— Почему ты мне задаёшь этот вопрос?

— Очевидно потому что ты знаешь ответ, — отбивает бывшая подруга рикошетом. — Так что? Да/нет?

— Нет.

— Наверное, только поэтому он здесь. Раздражённый, агрессивно настроенный, но здесь.

— Ему очень тяжело сейчас.

— Ты считаешь, я этого не понимаю? Вообще-то, я довольно тепло отношусь к его семье.

Оно и видно. Приходила в больницу. Лично звонила его матери.

— Нельзя перенести оставшиеся концерты на будущий год?

— Джугели, — поджимает губы, — если бы ты знала, сколько их было перенесено…

— Тогда его отец не находился между жизнью и смертью.

— Думаешь, кого-то всерьёз беспокоят наши личные проблемы? Гендиректора лейбла, организаторов, людей, купивших билеты. Я итак наизнанку с АВГУСТА выворачиваюсь, то и дело прикрывая Марселя со всех сторон.

— Месяц целенаправленно подчеркнула? — выгибаю бровь, глядя ей в глаза.

— Всем прекрасно известно: Марселя понесло после твоего появления, — отзывается, воинственно выдержав взгляд.

— Он действительно хочет уйти из группы?

— Большей глупости и представить нельзя.

В этом я с ней согласна.

— Это будет конец для «Города». Нового солиста не примет ни коллектив, ни поклонники.

— Ребята говорили с ним на эту тему?

— Марсель в пух и прах разругался с каждым из них.

Оно и заметно. Парни даже не поздоровались друг с другом. Просто начали играть песню сначала.

— Паше и тому досталось. На прошлом концерте они чуть не подрались.

— Из-за чего?

— Из-за бутылки. Которая стала для Кучерявого дороже друзей, — констатирует, глядя на сцену.

— Не надо так. Это неправда.

— Послушай, — поворачивается ко мне. — Отрадно, конечно, что ты снова появилась в его жизни, в контексте того, что он этого очень ждал, но давай скажу, как есть…

— Говори, — прищуриваюсь.

— Ты опять всё пропустила. Уже по традиции.

Намекает на аварию, разумеется.

— А если без яда?

— Я про очередной тяжёлый период. Ты и представить не можешь, в каком состоянии мы его видели. Под чем и как часто, — делает многозначительную паузу. — Сколько раз он пропадал. Сколько раз мы его искали, забирали чёрт знает откуда. Сколько разговаривали, уговаривали обратиться к врачу. А как к этому самому врачу возили кодироваться? Дважды! Второй раз чуть ли не насильно скрутив.

— И чем это кончилось? Человек должен сам осознать, что ему нужна помощь.

Илона опять натянуто улыбается.

— Хорошо умничать со стороны, верно? Тебя ведь всё это не коснулось. Меня, как друга и концертного директора, да. Ребят, как друзей и участников группы, естественно, тоже.

— Пусть меня не было рядом тогда, но сейчас я с ним и постараюсь сделать всё, что от меня зависит.