К его четырнадцати все изменилось. Теперь Констанция знала, что такое пубертат и как меняется тело мальчика в тринадцать-четырнадцать, но тогда искренне не понимала, почему он вдруг стал злой и порывистый, а его забота стала для нее тюрьмой. А потом превратилась в преследование. Они больше не рисовали и мало разговаривали, но он требовал, чтобы она постоянно находилась рядом, винил ее в том, что у него менялось настроение или происходило что-то неприятное в школе.

Отца вечно не было дома, он работал. Прислуга не совалась в детские разборки, не придавая им значения, и Констанция оказалась во власти сводного брата. Полностью. Когда он сжег ее любимую подушку, которая осталась еще от мамы, девушка не поняла, что это начало конца. За подушкой последовали некоторые безделушки из особо любимых, потом — книги, которыми она восхищалась. В школе ее начали обходить стороной, девушка не понимала, плакала, прибегая домой, кидалась в объятия брата, который только этого и ждал, и шептала, что в этом мире она не нужна никому, кроме него. А он ее поддерживал. В один из таких моментов он воспользовался слабостью, чтобы лишить ее невинности. Это было… страшно, стыдно, больно и щемяще-приятно. Она испугалась. Но больше всего испугалась, когда он выскочил из нее в последний момент и испортил семенем ее любимое платье.

Констанция закрыла лицо руками, будто пытаясь отгородиться от вспыхивающих в мозгу картинок, таких навязчивых и жестоких.

Она уже понимала, что в школе ее сторонятся потому, что за любую любезность в ее адрес можно было получить от братца. Потому что он ограждал ее от всего мира. Она уже понимала, что то, что происходит между ними почти каждую ночь, — ненормально. В какой-то момент брат притащил Констанции таблетки, заставил их принимать — и больше не выскакивал в последний момент.

Первое животное пострадало, когда девушке было почти четырнадцать, а ее сводному брату пятнадцать. Последней каплей стала смерть кошки еще год спустя. Любимой кошки, приблудыша, в котором Констанция нашла утешение. Тогда девушка украла материнские украшения и сбежала, навсегда похоронив в своем сердце надежду на счастливую спокойную жизнь.

Год Констанция приходила в себя, жила в маленькой деревеньке во Франции, благо хорошо училась в школе и выучила язык. А потом научилась находить себе благодетелей. К восемнадцати она уже жила в шикарном особняке, получила новые документы, сменив имя. Еще через год она сделала операцию, подкорректировав лицо, чтобы ее нельзя было узнать. В двадцать, подделав документы о школе и колледже, поступила в Тревербергский университет на медицинский, где и познакомилась с будущим мужем, Мишелем Берне.

Она выбрала Берне потому, что тот казался неопасным. И не ошиблась. Отношения с ним и последующий брак не мешали получать от жизни удовольствия. Секс превратился в инструмент достижения цели.

Так было до появления Арнольда Нахмана. Мужчины, который изменил все.

Впервые в жизни Констанция поняла, что дышит, что живет. Она буквально растворилась в Арнольде. Мужчина был старше, он многого добился. Безусловно, во всех отношениях он оказался лучшей из возможных партий.

Но важнее было другое.

Она ныла, жаловалась на скуку и в последнее время думала о том, как бы сбежать, но она его любила, любила до самозабвения. И именно это чувство гнало Констанцию прочь. Прочь от мужа и от семьи. Чтобы сберечь их, чтобы никто не смог им навредить.

Если она кого-то любит, этот кто-то обращается в прах. Как она смела забыть, что жизнь не выделила ей права на любовь?

Дорогой Арнольд!

Если ты читаешь эти строки, значит, я уже далеко. Бумаги на развод ты найдешь здесь же, в нижнем ящике стола. Мне ничего не нужно от тебя, кроме одного: позаботься об Анри-Мишеле.

Наш брак был самой сладкой и самой страшной ошибкой моей жизни.

Надеюсь, ты будешь счастлив с кем-то, кто тебя достоин.

Прости меня. И прощай.

В последний раз целую. В последний раз обнимаю. В последний раз люблю.

Твоя Констанция.

Женщина сложила письмо, подняла глаза и встретилась взглядом с человеком, которого уж точно не ожидала здесь увидеть. Несколько бесконечных мгновений они смотрели друг на друга.

— Что ты здесь делаешь? — наконец спросила Констанция, не заботясь о том, чтобы держать лицо.

— Ты?! — взвизгнула гостья, будто к ней вернулся дар речи. — С ним?! Трахалась на этом самом столе!

Констанция хотела встать, но не успела. Тень метнулась к ней, кажется, стремясь ударить. В голове что-то взорвалось до прикосновения. Ослепительная вспышка — а потом блаженное ничего.

Женщина провалилась во тьму.

Спутник-7

— Детектив, вы и ваши подопечные меня уже утомили. Дайте мне побыть наедине с собой, в конце концов. Я работаю!

Аксель посмотрел на накрашенную так, будто она собралась в ночной клуб, Марию. На фальшивые улыбки сил не было. В этот раз он взял с собой и оружие и наручники на тот случай, если разговор пойдет не по плану. Или наоборот, по плану. Час назад пришли документы, которые перевернули все. Сначала сообщение Оуена, который прислал доказательства связи Жанака и Марии. А потом кое-что поинтереснее. Запросы на доступы во все городские и научные архивы с конкретными обращениями по Констанции Берне, ее биографии, послужному списку, были направлены еще Магдаленой Тейн почти сразу после того, как личность Берне установила экспертиза. Приехав в Спутник-7, Грин потянул за все доступные ему ниточки, пытаясь ускорить бюрократическую машину города, а Арабелла Стич дожала чиновников, использовав всю мощь Агентства. В итоге, пока Грин разговаривал с Метье Жанаком, Арабелла получила документы по лаборатории.

В них содержались списки подопытных, детали по проекту, а также несколько протоколов наблюдений, в которых нашлась поразительная информация, не оставившая места для двойной трактовки этой истории. Арабелла дополнительно проверила всех женщин подходящего возраста, а также запустила поиск девичьей фамилии первой жены Грегора Тейна. Не дожидаясь результата по последней манипуляции, Грин сорвался к Марии Тейн. Он не ожидал от нее побега или необдуманных поступков, но, движимый памятью прошлых расследований, когда счет шел на секунды, решил не откладывать. Аксель взял машину, которую к этому моменту ему подогнали люди Берне, великолепный черный седан, бриллиант немецкого автопрома, и долетел до района, где жила Мария, за двадцать минут. И вот уже стоял на пороге и смотрел ей в глаза. Ярко накрашенные, поразительно красивые и мертвые глаза женщины, у которой когда-то давно отняли чувства, оставив только гнев и вожделение.

— Нам надо поговорить, — негромко произнес Аксель, слегка качнувшись вперед, чтобы сократить дистанцию между ними.

Мария не пошевелилась. Интимной зоны у нее тоже не было. Если детектив ее и волновал, то исключительно как объект для интеллектуального и сексуального удовлетворения.

— Вы на часы смотрели? Приличные люди в это время сидят дома. А неприличные пишут книги. Идите прочь, детектив. — Ее голос был ровным и холодным, но Грин знал: она не хочет, чтобы он уходил. Напротив, она его ждала. Ждала окончания этой истории длиной в целую жизнь.

Что на самом деле могла чувствовать Мари?

А на какие чувства был способен он сам?

— Это не просьба.

Он поставил ногу так, чтобы она не смогла закрыть дверь, и положил руку на отполированное дерево. Мария фыркнула и распрямила плечи. Все складывалось. Ее странное поведение, отсутствие видимых чувств по поводу смерти дочери, флирт. Да даже то, что она так хорошо выглядела: как еще может выглядеть женщина, которая не испытывает чувства вины и боли разбитого сердца, хорошо зарабатывает и живет в свое удовольствие?