— Вы провалялись почти три часа. И мне по-прежнему нужна ваша помощь. Так что либо вы едете домой и берете больничный, либо собираетесь и мы продолжаем работу.

— Домой я не поеду, — стиснул зубы Ник.

Начало июля, 1965 год

Треверберг, спальный район

— Сказала?

Нахман лежал на подушках и спокойно следил за тем, как она расчесывает волосы, снова и снова водя по ним деревянным гребнем. Шелковистые пряди блестели свете ламп, маня к себе прикоснуться, но мужчина сдерживался, то ли боясь разрушить очарование, то ли не желая смешивать серьезный разговор и ласку. Для нежностей время придет потом. Позже.

— Сказала, — чуть слышно ответила Констанция, не глядя на него.

— Как Луи?

Плечи Констанции вздрогнули и опустились, рука на мгновение замерла. Арнольд услышал легкий вздох, в котором сквозила невысказанная боль, и, не выдержав напряжения, переместился поближе к ней, но не позволил себе дотронуться до обнаженной кожи. От нее тонко пахло жасмином, волшебным, пьянящим жасмином, который переносил в другой мир, где можно сбросить маски, расслабиться и просто быть собой.

— Он переживет. Он еще слишком мал. Ножки зажили.

— Берне подпишет документы?

Снова напряжение. Арнольд развернул женщину к себе лицом. Как она была прекрасна в своих сомнениях, горе и страхе шагнуть в неизвестность! Как же она стала ему дорога. Настолько быстро и неотвратимо. Его холодный разум никак не мог найти причины такой зависимости от женщины. Да, красивая, но он знал сотни красивых женщин. Да, умна, но у него целая лаборатория таких. Да, она ему не лжет, но и честных людей он встречал в достаточном количестве. Что так зацепило его в этой чужой жене? Наверное, глаза. Определенно глаза.

— Да, — чуть слышно ответила она, и их взгляды встретились.

Чувство, которое он испытал, обжигало новизной. Каждый раз, когда он смотрел ей в глаза, в душе что-то умирало и оживало, перезапускались процессы. Она стала катализатором и главным ингредиентом его реальности. Как будто до нее он был неполным, а теперь обрел целостность и достаточную мощь, чтобы проявить себя в этом мире. Как будто все было серо, а теперь обрело краски. Нахман распадался рядом с ней. Это мучило, но приносило глубокое, ни с чем не сравнимое удовлетворение: ведь он знал, что и с ней творится то же самое. Арнольд молчал, пытаясь разглядеть в ее лице то, что она не могла произнести вслух. Женщина отложила гребень. Когда она посмотрела Арнольду в лицо, ее светлые глаза вспыхнули. Она промолчала, но в этом молчании было больше смысла, чем в иных словах.

— Мне нужно тебе кое-что показать, — осторожно сказал Нахман, в последний момент решив не произносить фразу «у меня для тебя кое-что есть», потому что речь не о подарке. — И рассказать.

Констанция слегка побледнела. Арнольд наклонился к ней, поцеловал в плечо, заметив, как она вздрогнула от этого простого и естественного для них прикосновения, потянулся к прикроватной тумбочке и достал оттуда кипу документов.

— Что это? — спросила женщина, лишь бы что-нибудь спросить. Ученый протянул ей папку, она осторожно откинула обложку и остолбенела. Тонкие, слегка вздрагивающие от переживаний пальцы пробежались по свидетельству о разводе.

— Марта подписала документы, — чуть слышно сказал Арнольд. — Мы давно планировали развод, но все повода не было.

— Но у вас же сын… дочь… вас поженили родители, это нужно городу?..

— Да, — кивнул Арнольд. — Но я люблю другую. А она — другого.

Констанция отложила документы, в ее глазах стояли слезы.

— Ты не говорил, что хочешь развестись, мы вообще это не обсуждали.

Он склонил голову.

— Я решил это сразу, душа моя. В тот момент, когда впервые тебя поцеловал. И с течением времени лишь укрепился в своем намерении. Я не хочу, чтобы наш ребенок жил между мирами. Я хочу стать ему отцом. По-настоящему. Официально. Я хочу быть с тобой, ни от кого не прячась, потому что я люблю тебя. Больше жизни тебя люблю.

Спутник-7,

административное здание

лаборатории Арнольда Нахмана

Родерик был похож на мать. Ее повадки, ее характер. Марта Фир-Нахман после развода с Арнольдом переехала с новым кавалером в Штаты, оставив бывшему мужу двоих детей. Какая-то недобрая традиция оставлять детей на мужчин. Но в тот момент Арнольд не обратил внимание на подобные нюансы. Дети уже подросли, могли за себя постоять и не требовали его внимания. Да и штат нянь вполне справлялся с типичными обязанностями. Но с годами, смотря на Родерика, он каждый раз видел Марту. Родерик вырос невысоким и плечистым, в отличие от Нахмана, светловолосым серьезным мужчиной с каменным лицом и серыми глазами. Его можно было бы назвать красивым, если бы не чересчур пристальный и суровый взгляд закаленного в корпоративных боях управленца. Арнольд был уверен в сыне. Тот ни разу его не подводил.

За исключением инцидента со скелетом.

Родерик сел в кресло напротив отца. Нахман видел, что он волнуется. Всегда волнуется в его присутствии. И это хорошо. Сын собирался перед отцом, даже взрослел. Учился выделять самое главное и говорить только о нем.

— У меня была полиция, — наконец сказал Арнольд, безошибочно определив тот момент, когда напряжение достаточно высоко, но еще не вышло из-под контроля. — Почему ты не сказал мне про труп в лаборатории?

— Скелет, — машинально поправил Родерик.

— Скелет в лаборатории.

— Почему это важно? Мало ли что случилось несколько десятков лет назад? Я решил тебя не тревожить.

Арнольд посмотрел сыну в глаза. Наверное, он был единственным человеком на этой планете, кто не просто легко выдерживал стальной взор Родерика Нахамана, но и заставлял его стушеваться и отступить.

— Это важно, — сказал Нахман-старший. — Теперь мы подозреваемые. Я — подозреваемый.

Родерик нервно рассмеялся.

— В том, что случилось тридцать пять лет назад? Это абсурд. Ты известный ученый. Твое имя из уст в уста передают по всему миру. У тебя есть…

— Это Констанция, Род.

Сын умолк на полуслове. Он выглядел ошарашенным.

— Берне?

— Нахман.

— Я это как-то упустил, — чуть слышно проговорил Родерик, запустил пальцы в волосы и взъерошил их, уничтожая безупречную прическу. — Но как… ты говорил, она уехала?

— Я думал, что она уехала. — Арнольд откинулся на спинку кресла, взял со стола зубочистку и принялся ее задумчиво жевать. — А оказывается, не уехала. И письмо — сфабрикованная чушь. Кто-то подделал почерк или заставил ее написать. Не знаю.

— Что я могу сделать, отец?

Арнольд бросил на него серьезный взгляд.

— Не чини препятствий следствию. Я хочу знать, что произошло на самом деле. И еще. Где Анри-Мишель?

Лицо Родерика окаменело.

— Где-то развлекается, наверное. Я давно его не видел.

Арнольд набрал номер сына, но аппарат был выключен. Опять. Несносный мальчишка. Скоро сорок, а ведет себя как ребенок.

— Он всерьез намерен жениться на библиотекарше? — спросил Нахман-старший.

Родерик неожиданно улыбнулся.

— Не знаю. Но даже если так, вдруг по-настоящему любит? Нашему клану не нужна подпитка сейчас, подходящей жены мы ему не нашли, наукой он не интересуется. Может, пусть женится, заведет детишек, успокоится, выберет дело себе по душе.

Арнольд сдержанно кивнул.

— Только если он непричастен к гибели Магдалены Тейн.

Родерик помрачнел.

— Слышал. Чудовищно и непонятно.

Зеленые глаза Нахмана-старшего скользнули по холодному лицу сына.

— Чудовищно и непонятно, — повторил он.