Он серьезно кивнул. Констанция наклонилась к нему. Ее прекрасное лицо с большими выразительными глазами было необъяснимо печально и столь же прекрасно. Она следила за Нахманом, слегка прищурившись, по-лисьи наблюдая за добычей и одновременно будто бы вверяя себя его решениям и его взглядам на жизнь. Год назад она приняла его предложение о работе. Год назад она разделила с ним постель, а он потерял голову, как мальчишка, хотя уже встретил свое тридцатипятилетие и в течение десяти лет руководил самой крупной лабораторией в этой части света. Прошел целый год. Они ни разу не поссорились. Между ними ни разу не возникло напряжения. Даже в такие моменты, как сейчас. Даже тогда, когда они обсуждали работу.

Доктор Нахман снова протянул к ней руку и прикоснулся к щеке. Убрал прядку за ухо и наклонил голову, ища ее взгляд. Констанция старательно отводила глаза. Такого раньше не было. Ученый слегка нахмурился.

— Что случилось? — чуть слышно спросил он, коснувшись большими пальцами ее губ. Она инстинктивно поцеловала подушечки и наконец подняла взгляд.

— Я сегодня, кажется, не ела.

Он бросил взгляд на часы.

— Поехали.

— А тебе не надо домой? Какой-то там ужин, ты говорил…

— Сейчас намного важнее провести время с тобой.

Он наклонился к ней, поцеловал со всей нежностью, на которую только был способен, отстранился и помог встать. Констанция медленно взяла свою сумку, легкий летний плащ, который набросила на плечи, оглядела лабораторию ничего не видящим взглядом и позволила Нахману себя увести. Он видел, что с женщиной творится неладное, хотел разобраться в этом, но боялся передавить.

Он и так заставил ее круто изменить свою жизнь.

Позже они сидели в отделенной от основного зала нише в ресторане. Констанция медленно ела запеченного лосося, а Нахман пил зеленый чай, любуясь ею и думая о том, что ученому не свойственны такие чувства. Как ученый он привык все в этом мире разбирать до микрочастиц. Критике подвергались даже отношения. В его семье не было принято делиться эмоциями, он не умел их выражать, не привык видеть на лицах других, но эта женщина свела его с ума. Еще там, на выставке. Что-то в глубине ее серо-голубых глаз заставило его мир перевернуться. Столько времени прошло, а он до сих пор не понимал, как такое возможно. Любовь он считал слабостью. Бессмысленной блажью никчемных людей. И вот ведь напоролся…

— Я должна сказать тебе кое-что… важное.

— Ты можешь сказать мне все.

— Я… — Она опустила глаза. — Я должна поговорить с Мишелем. Должна рассказать ему все.

Нахман отставил чашку в сторону.

— Почему ты вдруг решила?

Она вскинула голову, как испуганная лань. Арнольд протянул руку ладонью вверх, положил ее на скатерть и дождался, пока холодные, слегка вздрагивающие пальцы Констанции прикоснутся к его коже. Заглянул в глаза. Она подбирала слова, он видел, как ей тяжело, но отчаянно не понимал почему. Волновался. Боялся. Вдруг она решила уйти? Но нет, она решила все рассказать мужу. Но почему?

Женщина чуть сжала его руку, закусила губу.

— Потому что у нас будет ребенок, Арни. Я беременна.

7 июня 2002 года

13:15

Спутник-7,

административное здание

лаборатории Арнольда Нахмана

Доктор Нахман долго сидел, развернувшись в кресле к окну и думая о своем. Полицейские ушли, заставив его сорвать пластырь с плохо зажившей, но уже почти не беспокоившей его раны. Он не мог уложить в голове новую реальность и просто отключился от нее, глядя в одну точку на горизонте и вновь и вновь переживая мучительно-счастливые моменты. Тогда новость о ребенке его огорошила. К тому моменту у него уже было двое детей и беременность Констанции в планы не входила. Равно как и ее решимость развестись. Он предлагал ей жить вместе, но она отказывалась. А после того разговора поменялось все. В первую очередь внутри него.

Телефон внутренней связи щелкнул.

— К вам Родерик Нахман, — сообщила секретарша.

Арнольд не пошевелился.

Конец июня, 1965 год

Треверберг, спальный район

— Я думаю, нам надо развестись.

Мишель Берне, который только что уложил Луи спать и теперь занимался приготовлением вечернего чая, уронил ложку в баночку с медом и повернулся к жене. На его усталом от постоянного недосыпания лице застыло выражение, похожее на смесь шока и отчаяния. Но удивления там не было. Только неготовность признать действительность и наконец отпустить жену, хотя она вполне явно и открыто начала отдаляться еще год назад.

— Что? — машинально спросил он, всеми силами оттягивая тот момент, когда разговор станет по-настоящему серьезным. Констанция видела это сопротивление, чувствовала его. Он всегда так делал, избегал реальности, если она ему не нравилась, тянул. Она считывала все мысли мужа. И устала от него. Она его не любила.

— Это должно было когда-то случиться, Мишель, — спокойно продолжила женщина, наматывая прядку шелковистых волос на палец. — Мы слишком давно вместе. Прошли столько испытаний. Вокруг меня только боль и разочарование. А мне хочется жизни. Немножечко жизни.

— Я мешаю тебе жить?

— Скорее, я не люблю тебя, вот и все.

Женщина с видимым спокойствием подошла к нему и принялась заваривать чай, стоя настолько близко, что слышала его срывающееся дыхание. Руки мужа опустились на ее талию. Они были нежными и теплыми, как всегда. Но сейчас впервые за десять лет с момента их первого поцелуя Констанция подумала о том, что она хотела бы других прикосновений и другой жизни. Все было слишком идеально. Слишком закономерно. И теперь, когда она разгадала загадку тысячелетия и встретила человека, который перевернул ее душу, ей хотелось расправить крылья и взлететь. Старая семья в новый сценарий не вписывалась.

— Вчера еще любила, — эхом отозвался Мишель Берне. Его руки стали настойчивее.

Констанция развернулась в его объятиях и заглянула в глаза.

— Просто отпусти меня.

— Но… но я не могу. Я люблю тебя. У нас сын. Ты заберешь Луи?!

Она рассмеялась.

— Нет. Это твой сын.

— То есть ты бросаешь нас обоих?

— Даю вам право построить собственную жизнь.

Мишель отстранился. На мгновение Констанция почувствовала холод и одиночество, настолько пронзительные, что решение разорвать старые отношения таяло буквально на глазах. Женщина закусила губу и опустила голову, избегая пристального взгляда мужа. Она знала, что это будет сложно. Понимала, что Мишель ни за что не сдастся просто так, что станет до последнего изводить ее уговорами остаться, душить ее своей любовью. А ей хотелось совсем другой любви. И совсем другого мужчину рядом.

Особенно теперь.

Нахман выделил ей квартиру. Им. С ним она каждое мгновение чувствовала себя предельно, обезоруживающе, крышесносно живой. Он влюбился настолько же глубоко и внезапно, насколько и она. Только если он не мог что-то изменить в своем социальном статусе, завязанный на обязательствах перед городом, то ей ничего не стоило больше никогда не покидать Спутник-7. Перестать рваться на два фронта. Остаться там, где жили ее сердце и разум, в лаборатории, которая позволила ей прикоснуться к настоящей науке и получить стоящий результат. Под началом мужчины, который знал, что делает, и добивался того, чего хочет.

— Тогда уходи, — сказал Берне, не поворачиваясь. — Сегодня. Оставайся в своей лаборатории. Делай что хочешь. Документы передашь через адвоката.

— Мишель…

— Уходи.

— Куда?

Констанция обернулась так резко, что смахнула рукой чашку с чаем на пол. Горячая ароматная жидкость разлилась, а тонкое стекло рассыпалось на сотню частиц. Маленький Луи, сонный и помятый, стоял в коридоре. Мальчик был одет в чудную темно-синюю с золотыми солнышками пижаму. В руке он держал плюшевого кота, длинный хвост которого касался босых ног.