Стала жутко холодно, и будто ветром мой сон унесло куда-то. Я нехотя открыл глаза. В палате стоял Ларри, открывая настежь окно.

— Ты тут угоришь от духоты, хоть бы проветривали иногда. — Илларион вёл себя естественно, без намёка на наши с ним последние разногласия.

— И вам здравствуйте.

— Ты что, дуешься до сих пор? Смотри какая неженка. Сопли подотри, будь мужиком. Нам надо тело опознать, а ты тут курорт себе устроил.

— Какое тело?

— Чуть неправильный вопрос. Не какое тело, а чьё? Твоей бывшей фиктивной жены Дербиной Вероники Игоревны. Тело нашли местные рыбаки в десяти километрах от обрыва.

— Ты рехнулся?

— Я при исполнении, не забывай, а то впаяю тебе административку за оскорбление.

— Да иди ты. Ты приходишь и буднично мне говоришь, что нашли тело…что Ника утонула…погибла.

— А как надо было? Спросить у тебя разрешения принести плохую весть? Или ты ожидал, что я радостно сообщу о воскрешении Вероники.

— Не знаю. Но ты… Разве тебя не… — Я осекся и не договорил, чуть не сказал, что Лёвушкина самого и подозревают в совершении преступлений.

— Что я? Чего мне? Тебя тут перекачали лекарствами пади. Кстати, Милена Антоновна тебе дала инструкции, как себя теперь вести в целях безопасности?

Я настороженно посмотрел на Ларри, не веря своим ушам и ища подвох. Я-то был уверен, что Иллариона в его отделе подозревают после разговора с Настенькой. Но Илларион выглядел спокойно и уверенно, ни один нерв не дрогнул.

— А вы что вместе?

— Алекс, чем тебя здесь поят, что ты ни черта не соображаешь? И я, и Анастасия, и Милена Антоновна работаем в одном отделе и совместно расследуем твоё дело.

— Да. Но. Нет.

— Эко тебя прёт, дружище. Мы там вышли на одного нашего опера Серпухова, пока ведём его. Каким боком он к тебе относится, пытаемся выяснить.

— Я знаю Серпухова Казимира Ивановича.

— Так я о нём и толкую. Тоже мне Казимир Малевич, нарисовал, наследил — не сотрёшь. Прикинь, отца-то его просто Иваном звали, а как он сына назвал…выпендрился.

— Казимир — приличный человек, раскрыл дело моего друга, нашёл виновных.

— С виду многие приличные. А как порой маньяки положительно выглядят и благочестиво себя ведут в обществе.

Мне нечем было крыть, я начал сомневаться в собственных подозрениях и правильности выводов после общения с Анастасией и Миленой Антоновной. Мне казалось, что они чуть ли не прямым текстом говорили о причастности Иллариона. Но он или лукавил и умело уводил меня в другую сторону, или действительно не имел никакого отношения к моему мстителю.

— Тело сильно обезображено?

— Да нормально, как тело любого утопленника.

Меня затошнило, в глазах потемнело, и я попросил позвать врача.

Сквозь приглушенную пелену я слышал обрывки фраз, мужчина и женщина говорили на повышенных тонах. Я не разобрал сначала всего, о чём они спорили, понял лишь, что речь шла обо мне. А потом вернулся слух.

— Ты в своём уме? Его ранили, он в больнице лежит в слабом состоянии. А ты ему про опознание тела заявляешь?

— Это — моя работа, Милена! А все сантименты оставьте в вашем женском отделе, будьте любезны.

— Товарищи, пожалуйста не ругайтесь, не напрягайте мой слух. — Я подал признаки жизни, но эти двое продолжали выяснять отношения между собой.

— Вот видишь, он живее всех живых. Навели панику.

— Илларион, ты безосновательно рисковал жизнью человека и ни с кем не согласовал свои действия.

— А я тебе что ли должен был отчитаться? Ты больше ничего не хочешь?

— Хочу и требую, майор Лёвушкин, чтобы ты работал по Уставу и не забывался.

— Рекламная пауза. Остановитесь, прошу вас.

— Извините, Алексей, мы погорячились слегка. — Милена Антоновна с укоризной взглянула на Иллариона.

— За тебя тут хлопочут, не дают обижать и пугать как маленького мальчика. Чёрт с вами! Проведём опознание, когда ты придёшь в себя.

— Мне, конечно, ещё не хорошо. Но я готов.

— К чему вы готовы, Алексей Владимирович? Ваш организм слаб, вы посмотрите, перенервничаете, а мы будем виноватыми, что вас довели.

— Вы правы, Милена Антоновна. Однако, и затягивать тоже не хорошо. Вам дело закрыть надо.

— А от того, что вы похороните свою супругу, мы дело и не раскроем, и не закроем, пока мстителя вашего не найдём.

— Илларион, а чего ты меня тогда торопил?

— Ничего. Процедура такая. Развели детский сад. — Лёвушкин чертыхнулся и вышел из палаты.

Милена Антоновна осталась со мной. Она выглядела невозмутимой, холодной и твёрдой. Я надеялся получить от неё вразумительный ответ на свой немой вопрос: «Какого чёрта опять происходит?».

— Не смотрите на меня с ожиданием. Мне нечего вам сказать.

— Значит, Казимир Иванович. И чем я ему не угодил?

— Прошу, не испытывайте. И без вас тошно. Эта операция — дело моей жизни, на кону стоит слишком много. Я должна поймать вашего мстителя, но безрезультатно хожу по кругу. — Милена поджала губы и отвела взгляд в сторону.

— Именно. И я хожу по кругу, бегаю как загнанная лошадь.

— Вы всего месяц барахтаетесь, а я, знаете ли, поболее вашего буду.

— Неужели он никак себя не проявил? Сколько вы занимаетесь расследованием?

— С тех пор, как к вам устроили на работу Настеньку. — Я мысленно посчитал срок и присвистнул.

— Да он давно на меня зуб точит, мог укокошить запросто — делов-то, чего медлил?

— У него своя тактика. Он присматривался к вам, изучал круг вашего общения, внедрялся, изучал вашу жизнь, и постепенно вошёл в неё, планомерно пытаясь разрушить.

— Какой выдающийся стратег! А теперь что? Я — один, в больнице, остался ни с чем.

— Вы видели его, ему сейчас хорошо.

— Кого его? Казимира Ивановича?

— Алексей, вы издеваетесь?

— Нет, но я хочу услышать по буквам членораздельно, мой мститель — Илларион?

Дверь палаты распахнулась, и из-за неё показался улыбающийся Лёвушкин с сэндвичем в одной руке и пластиковым стаканчиком с кофе в другой.

— Что это вы меня всуе вспоминаете, дамы и господа? — Илларион с аппетитом жевал сэндвич, прихлёбывая кофе.

— Да спор у нас вышел.

— Мммм… Готов разрешить ваш спор. В чём вопрос?

— Никак не определимся, кто мне мстит: Казимир или ты? — Майор поперхнулся, чуть не расплескал кофе, у него покраснели глаза, но он продолжил непринужденно улыбаться.

— Ну и шуточки у вас. Я — мститель.

Милена стояла в замешательстве, с ужасом поглядывая то на меня, то на Иллариона. А мне пришло сообщение на телефон, под фотографией клоуна мой мститель написал: «Алёшка-лежебока, пошли играть. Жду тебя в Слободе. Приходи один, без хвоста. Я всё вижу. Посмотри налево и улыбнись.». Я машинально повернул голову налево, Милена с Ларри повторили за мной, и прямо в окно палаты влетел квадрокоптер с камерой, покружил над нами и вылетел обратно.

— Твою мать! — В один голос выдали следователи.

— Охренеть! — Выпалил я.

Милена и Илларион принялись активно кому-то звонить, что-то выяснять, я не поспевал за ними. После общения по телефону они стали сообща о чём-то тихо говорить, с тревогой посматривая на меня, а затем и вовсе покинули палату.

Я сверлил взглядом дверь палаты, но в течение пятнадцати минут так никто и не появился в моих покоях. Затем в палату с каменным лицом вошёл какой-то амбал, прошествовал мимо, будто меня и не было вовсе, провёл понятные ему одному манипуляции с окном и вышел обратно. Следом за ним летящей походкой вошла скромная новая медсестра: маленькая, аккуратная, стройная, со светло-русыми милыми кудряшками, выбивающимися из-под медицинской шапки, вздёрнутым носиком и сине-зелёными глазами…в коротеньком халате и белых тапочках на шнурках поверх белых гольфов…она во все глаза смотрела на меня и, заливаясь румянцем, улыбалась. Внизу живота появилось острое, давно забытое желание, сказывалось отсутствие плотских утех последних месяцев, и мысленно я уже уложил сие прелестное создание на больничную койку, овладел им… Но мой телефон настойчиво затрезвонил и остановил поток моих непристойных желаний.