— С Вишенкой? — Валентин недоумённо посмотрел на меня и робко перевёл взгляд на Олега. А Олежка сделался пунцовым как варёный рак, недовольно надул ноздри, но промолчал.

— Мы так в кругу близких людей называем нашего славного Олега Юрьевича, производные от его фамилии Вишний — Вишня, Вишенка. — Я как можно дипломатичнее дал Мальвине разъяснение.

— Разве я уже в вашем круге приближённых?

— Несомненно, да, Олег Юрьевич?

— Конечно, Алексей Владимирович. Только можно вас на минутку.

Сердитое лицо Вишни не предвещало для меня ничего хорошего. Но я в первые за последний месяц радовался, сам не знаю, чему, что не собирался портить себе настроение из-за раздражённости Олега.

— Алекс, какого чёрта?!

— Давай без упоминания всуе чёрта, хотя бы сегодня, пожалуйста.

— Я серьёзно спрашиваю. Что за детские подколы? Тебя настолько зацепило, что Илларион назвал меня Вишней?

— Товарищ майор для тебя уже просто Илларион? Быстро же вы нашли общий язык и спелись.

— Тебе-то какая разница в самом деле? Что ты из мухи делаешь слона? И на ровном месте ищешь проблемы?

— Не поверишь, они меня сами находят и идут следом проблема за проблемой.

— А я при чём здесь? Ты — сам виновник своих проблем и бед!

— Мммм… Продолжай, развивай мысль.

— Нет, закончим на этом.

— Нет, мы продолжим, Вишня. Сказал А — говори Б.

— Да ты даже палец о палец не ударил, чтобы решить сложившуюся ситуацию. Только ходишь и ноешь, всех подозреваешь. Ко мне ведь тоже столь пристальное внимание не из праздного интереса? А ведь ты сам давно мог выйти на преступника, покопался бы в памяти, архивах своей собственной жизни. Он тебе четко сказал чёрным по белому: ты увёл у него девушку, и ты виноват в убийстве его жены.

— Поправочка: в убийстве моей жены. И к чему ты клонишь?

— Нет, твой мститель говорил о своей жене, а ты даже не попытался понять верно его слова. И клоню я к тому, что ты — обычный ловелас, женщины — твоя слабость. Но ты — далеко не Джакомо Казанова, и у тебя не такой обширный список бывших возлюбленных. Поэтому вычислить ту единственную из-за которой всё происходит — не составило бы твоего труда.

— Складно говоришь, да вот не вспоминается та единственная, не приходит ничего на ум. В моём прошлом была только Антонина, которую я ни у кого не уводил. И тем более Тоня сама меня бросила и живёт-здравствует по сей день. Если верить твоему толкованию, что возлюбленная моего мстителя погибла из-за меня.

— И всё?

— И всё. И Вероника, разумеется.

— Ок. А если допустить, что ты увёл у него девушку не буквально, а фигурально влюбил в себя?

— Ага, влюбил и обезвредил, а она возьми и брось своего этого…моего недоделанного мстителя. Да и не обращал я на подобные мелочи никогда внимание, если девушка была не в моём вкусе.

— А были и такие, что тебе не по нраву?

— Конечно! Ты что смеёшься? — Я и сам повеселел от вопроса Вишнего. — Я же не всеядный. И, как ты заметил, я — даже не Джакомо Казанова. Поэтому не вёл счёт разбитых мной женских сердец. С меня и одного достаточно…сердца Вероники, за неё я во век грехи не искуплю.

— Ну исповедоваться мне тут не надо, не заводи меня лишний раз.

— Я ему душу излить хотел, а он заводиться изволит. Подумаешь.

— Поговорим ещё как-нибудь, а пока мне надо вернуться к Вэлу. Он небось думает о нас Бог весть что.

— Поверь моему опыту — никто ничего о нас не думает. Каждый думает только о своей шкуре, удовлетворяет собственный эгоизм. Даже мой пресловутый мститель не горюет о гибели любимой, а печётся о себе, о том, что она его предала, предпочла ему другого, да ещё и посмела окончательно бросить, отправившись на тот свет.

— Ты перегибаешь палку и чересчур драматизируешь.

— Жизнь — и есть драма, не замечал? Взять нашу Настеньку — какая фактура. Что ни день у неё, то целая трагикомедия, а мы где-то в эпизодах Настиной жизни мелькаем и помогаем играть-жить.

— Да, вы — философ, не иначе. Мой друг, пойду-ка я подальше, пока не заразился от вас склонностью к лирическому восприятию нашего жития-бытия.

Вишня вернулся к Вэлу, и все продолжили заниматься своими делами, а я удалился к себе в кабинет для дальнейших размышлений. Мой мозг усиленно работал, и мысли, словно поставленные на поток конвейера, шли одна за другой, но при этом я не успевал за них зацепиться и выудить хоть какое-то мало-мальски стоящее умозаключение, понять для себя что-то существенно новое. По сути, всё до чего я додумался ранее, приходило на ум снова и снова, слегка видоизменяясь, и мысли переливались из пустого в порожнее. Я никак не мог вспомнить какую-то особу из далёкой незапамятной юности, которой разбил сердце и у кого-то увёл. И меня это безумно злило, но особенно раздражало непонимание, почему мой чёртов мститель спохватился именно сейчас или только сейчас. Жил он себе рогоносцем все эти годы и жил бы дальше припеваючи, а тут вдруг вспомнил обо мне. Бессмысленный поток моих раздумий неожиданно остановил звонок Паши Баршая. Я даже не поверил своим глазам, когда его имя высветилось на дисплее моего телефона. Потому что мы с ним не общались с самых похорон Вероники.

— Алексей Владимирович, день добрый! Позвольте вас побеспокоить.

— Павел Юрьевич, отчего же не позволить. Всегда рад беседам с вами. Чем обязан вашему звонку?

— Корф, оставим шутки на потом, я по делу.

— Вот, взял обломал весь кайф от нашей светской беседы. А я сижу тут ленно в своём офисе и созидаю, как мои крепостные пашут на благо «Строй-Инвеста» в свой законный выходной.

— Это всё, конечно, здорово. Но придётся тебе оставить сей занимательный досуг и встретиться с моей скромной персоной. Речь идёт о…новых обстоятельствах, возникших в расследовании дела…об исчезновении Вероники. Разговор не телефонный, сам понимаешь.

— Где и когда?

— Место и время отправлю в сообщении. Прочитаешь его и сразу удали, при встрече всё объясню.

Сообщение от Баршая пришло моментально. И также быстро я его стёр из памяти своего телефона. Место для встречи Паша выбрал достаточно странное, но меня это уже не удивило и не напугало, наоборот, Баршай меня прямо заинтриговал, напустив туманной таинственности. А я вдруг отчётливо осознал, что перестал бояться, переживать и дёргаться, ведь происходящее никак от меня не зависело и было неизбежно, хоть прячься, хоть беги. И произошедшее неумолимо кануло в небытие, ушло без возврата. Поэтому я начал с интересом ко всему относиться, гадая, словно на кофейной гуще, что там мне приготовил нового мой мститель. И кто же знал тогда, что именно Пашка наконец-то хоть как-то прольёт свет на наше с Вероникой, тёмное и крепкое, как хороший свежезаваренный кофе, Дело.

Когда я своими глазами увидел «Пансионат для пожилых людей Психоневрологический интернат № 20» на улице Обручева, утопающий в красивом заснеженном саду, то даже испытал некое умиротворение, что Паша назначил встречу именное здесь, а не в каком-нибудь душном, шумном клубе или многолюдном, фешенебельном ресторане. Я шёл, ухмыляясь, и, грешным делом, думал, как чудно мой старинный друг решил намекнуть на то, что у меня с головушкой беда. Разумеется, я понимал, что ничего такого Баршай не подразумевал. Нам уже давно было не до суждений о ком-либо, ибо из подросткового пубертатного возраста мы сразу перешли во взрослый мир бизнеса, где нет места сплетням, эмоциям, а слова подкрепляются делами. Но поскольку о моих помешательствах разума судачили теперь все, кому не лень, то я про себя иронизировал на тему своего пребывания в «Доме для душевнобольных бабушек и дедушек». И никто ведь даже не пытался сделать мне скидку с учётом сложившейся ситуации и последних событий в моей жизни. Но так было, есть и будет: все считают себя нормальными, окружёнными сплошь больными на голову и идиотами. А мне и не пристало при моём статусе, да и в достаточно солидном возрасте каждому встречному-поперечному объяснять, что да как. Как говорится: кому надо — поймут.