Меньше всего на свете мне хотелось слушать чужие оргии. Поэтому я сел в своё кресло, надел наушники и включил на телефоне до боли родную, любимую песню Вероники «She’s Like the Wind» в исполнении Патрика Суэйзи. Слова песни в переводе как нельзя точно отражали моё состояние: «Я ощущаю её дыхание на своём лице. Её тело рядом со мной. Не могу взглянуть в её глаза. Мы с ней из разных миров…». Мы с Никой и раньше были словно в параллельных мирах, а теперь… Теперь любимая истинно витала в другом мире — неведомом нам живым. Не знаю, сколько времени прошло, но песня уже, кажется, играла раз шестой. Я настолько глубоко погрузился в себя, отключился от всего происходящего со мной в последнее время, перестав «слава небесам» думать, что не заметил, как Олег вошёл в мой кабинет. Я лишь почувствовал закрытыми глазами, как что-то загородило солнечный свет. Я прищурил глаза, снял наушники и услышал «ой» своей славной секретарши. Я не понял, что уж там прочитали эти двое голубков на моём лице, только выглядели Настя с Олегом ошарашенно. А я изучал их, разглядывал. Мне всегда доставляло удовольствие всматриваться, вслушиваться, обращать внимание на детали, смотреть на мир вокруг как на огромный паззл, собранный из тысячи самых разных частиц, фрагментов. Настенька нервно поправляла съехавшую юбку, из которой торчала не до конца заправленная блуза с множеством рюшей на груди, расшитая какими-то маленькими чудными пуговицами золотистого цвета со вставками в центре разноцветных камней, где-то вставка пурпурного цвета, в другой пуговице вставка была изумрудного цвета, в третьей оказалась ярко-красной, в четвёртой вставка еле виднелась бледно-голубым цветом, и ещё таких разных штук шесть или семь. Вставки в пуговицах были явно из каких-то драгоценных или полудрагоценных камней. Уж пластмассовую стекляшку от дорого камня я могу отличить. Я ещё раз посмотрел на Настину блузу: атлас — явно брендовый, качественный, солидный, рюши — каждая сшита вручную, да ещё такие пуговицы… Моей секретарше сия блузка стоила не одной её зарплаты. Родители у Насти — люди бедные. Откуда же у этой девочки столь дорогая вещица? Да вообще я перебрал в памяти, в чём в основном ходила Настенька: вот уже как месяца четыре она каждый день одевала новый наряд, новый дорогой наряд, ни разу не повторившись. Кто же её тогда дорого-богато одевал, обувал и содержал? Олега я сразу исключил из числа сердобольных спонсоров, потому что он был на редкость скупым, редко перед кем-то соря деньгами. Все свои миллионы Вишня тратил исключительно на себя любимого. Я слишком увлёкся изучением внешнего вида Насти и не сразу услышал, что Олег и Настя со мной разговаривают.

— Аааалексей Владимирович, вы, вы? Вы здесь? Как? Почему?

— Да, как вы здесь оказались? Почему вы здесь?

— Так. Оба прекратили галдеж. Что вы как чайки в море? Я, мои дорогие, нахожусь у себя в кабинете. А вот, что вы здесь делаете, это вопрос? Что за бесцеремонное гуляние по моему кабинету, Олег Юрьевич? Вы забыли, где ваши рабочие места? — Я прикрикнул лишь для вида, для проформы. Но получилось эффектно, как я люблю. Пришлось ещё правда для убедительности встать сурово над столом и упереться кулаками о стол и, конечно, грозно сверкнуть глазами. Невольно вспомнились слова Вероники «И не сверли во мне дырку своими бирюзовыми глазами с кофейным ободком…». Да, спасибо отцу — затонувшему подводнику за мои бирюзовые глаза с кофейным ободком. По крайней мере мама думает, что глаза у меня папины, так как у неё самой глаза серо-голубого цвета.

— Просто мы не думали, что вы уже здесь так рано. — Первой заговорила Настя.

— Настенька, а думать — это вообще не твоё. Напомни мне пожалуйста, за какие заслуги перед «Строй-Инвестом» я тебя держу? — Я решил доиграть свой спектакль «строгий босс» до конца и иронизировал над Олегом с Настей, как мог. — А вы, мой самый ценный кадр, товарищ зам, вы здесь какого лешего делаете?

— Алексей Владимирович, вы — бесчувственный чурбан. По что вы меня прямо с утра пораньше обижаете. Я, между прочим, помогала Олегу. — Я аж засмеялся и чуть вслух не сказал: «Видел, я твою помощь»!

— Алёша, что ты в самом деле нашу Настеньку третируешь? Она помогла нам подобрать гроб, чтобы похоронить Веронику Игоревну, и вообще договорилась с похоронным бюро: завтра в 11:00 проведём похоронную процессию.

Лучше бы Олег в тот момент промолчал. Но нет, он так и норовил надавить на больную мозоль ещё живой не затянувшейся раны. Я ведь хотел оттянуть момент похорон. Я думал, что… Чем позже я похороню Нику, тем дольше она будет рядом. Я успокаивал себя этим.

— Настя, выйди, нам надо с Алексеем Владимировичем серьёзно поговорить. — Вишня деловито выпроводил секретаршу за дверь и продолжил уже сосредоточенно говорить со мной. Со мной снова говорил мой милый, кокетливый и сладкий зам — родная Вишенка на торте «Строй-Инвеста». — Алексей, сокол ясный, и что мы не в духе? Похмелье?

— Вишня, ты осторожнее на поворотах. Ты же знаешь, что я после встречи со следователем ни капли в рот не взял. Зачем ты рассказал в офисе, что Ника погибла? Почему Настя занимается организацией похорон?

— А что это скрывать? Этот, кстати, майор приходил в офис и людей допрашивал, уточнял, какие у вас были отношения с Вероникой Игоревной. Как раз вчера, когда ты отъезжал к своей маме. Как отнеслась к случившемуся Зинаида Макаровна?

— Мама спокойно восприняла весть о гибели Вероники. Она сказала, что Ника предчувствовала свою смерть. Тем утром, в субботу до моего приезда она же приезжала к маме до меня. Она и у неё что-то искала. Я пытался выудить у Береславы, что же такого моя жена искала секретного? Но она молчит, я даже увольнением грозил, и то не помогло. Раз Вероника искала эту вещь накануне…своей гибели, значит, за неё можно зацепиться. И что же майор Лёвушкин спрашивал?

— Разные каверзные вопросы. Изменял ли ты Веронике? Ссорились ли вы? О врагах, о конкурентах, о Паше.

— Лёвушкин! Гад! Этот следак ещё и сплетни обо мне разнёс. А что сотрудники?

— Сотрудники ничего не знают о вашей с Никой личной жизни. С виду вы выглядели гармоничной счастливой парой, никто бы и не подумал никогда, что ты изменяешь жене. А про врагов и конкурентов — а у кого их нет?

— Алексей Владимирович, вот, посмотри, что выбрала Настенька: или тёмно-фиолетовый с лиловыми вставками и вышитыми малиновыми цветами с золотом, или чёрный с грязно-голубым гипюром и нашитыми синими розами. Тебе какой больше нравится?

Передо мной на стол упал каталог с изображениями гробов. Я перекрестился и закрыл каталог.

— Олег, давай не сейчас.

— Алексей, Алексей, очнись, миленький! А когда, если не сейчас? Ты можешь так бесконечно откладывать похороны. В конце концов это необходимо самой Веронике. Тебе её нужно похоронить с почестями и отпустить в мир иной, пусть отдохнёт. Да и я уже порядком подустал от твоей отстранённости к работе из-за всего этого.

— Олег Юрьевич, вы в последнее время стали всё чаще забываться, кто я, и кто вы! Вам не кажется, что вы переходите границы дозволенного?! И подскажи на милость, на кой чёрт у нас в офисе гостевой диван, чтобы ты там зажимал девок? Как после твоих свиданок на этом диване гости должны сидеть? Расскажи! — Видит Бог, я не хотел упоминать об увиденных любовных утехах Вишни и Настеньки. Но Олег? Я не мог понять, что вдруг стало происходить с Вишним. Раньше он всегда был со мной чинно благородным, вежливым, даже заискивающим, я бы сказал. И меня это бесило. Порой Олегу в отношениях в коллективе и в отношении меня не хватало напора, характера, хотя в работе ему не было равных. С акульей хваткой Вишня отбирал у конкурентов лучшие проекты по застройке, увеличивал прибыль «Строй-Инвеста», решал проблемы заморозки очередной стройки, но стоило моему заму выйти из рабочей роли, как он становился покладистым котёнком, что совершенно не сочеталось с его дикой любовью к своей скромной персоне. Олег и раньше был на грани своего нездорового эгоизма и какой-то безумной жертвенности мне и «Строй-Инвесту». Но теперь стал совершенно другим человеком — грубым, агрессивным, непредсказуемым, скрытным. Словно Вишнего подменили накануне убийства Ники. Я мог, конечно, списать сбой эмоционального состояния Олега на его усталость. Ведь в связи с последними событиями ему и правда приходилось работать больше, руководить компанией в моё отсутствие. Но… Всегда есть пресловутое «но».