Эмма

Я следую за ним к целителю, идя бок о бок по лабиринту коридоров. Мы идем в тяжелом молчании, пока он ведет меня по тускло освещенному коридору, поворачивая налево и поднимаясь по винтовой лестнице.

— Ты собираешься сказать мне, почему ты не можешь исцеляться? — Он не смотрит на меня. Он смотрит жестко вперед, пока мы продолжаем подниматься по ступенькам.

— Я бы предпочла этого не делать.

Я ни за что не хочу, чтобы эта новость распространилась. Мой отец пошел бы за любым, кто узнал бы, кто не проживает в нашем дворце. Он бы стер их из этого мира, может быть, даже из следующего. Но не раньше, чем он наказал меня за то, что я не скрыла это.

— Послушай, я в порядке. Вряд ли это царапина опасна. Мне не нужно встречаться с целителем, — говорю я, хотя исцеление этого удержало бы моего отца и Эйдена от вопросов, задаваясь вопросом, что со мной случилось. Это единственная причина, по которой я продолжаю идти с ним. Мой отец не должен узнать, что я умею сражаться. Но я не хочу, чтобы принц Дрейвен почувствовал, что он должен помочь меня. Я могу справиться с порезом, это ничто по сравнению с гневом моего отца.

В любом случае, это был несчастный случай. Так что я бы не совсем соврала, если бы сказала отцу, что случайно поскользнулась на ступеньках или что-то в этом роде.

Как только я заканчиваю говорить, он встает у меня на пути и толкает меня. Прижимая меня спиной к прохладной каменной стене, он кладет обе руки по обе стороны от моей головы. Он держит меня в клетке, между нами всего несколько дюймов, и я благодарю Богов, что он снова надел рубашку, прежде чем мы покинули тренировочный зал.

Я не могла удержаться, чтобы не взглянуть на каждую татуировку, набросанную на его теле ранее. Чернила растекаются по его точеной груди, по вырезам пресса и V-образной форме, прежде чем исчезнуть под поясом. Он весь из крепких мускулов, которые идеально сочетаются с его поразительным лицом и мощной осанкой.

Как прямо сейчас. Исходящий от него жар ошеломляет, и я ловлю себя на желании прижаться к нему. Но выпирающая челюсть и арктический взгляд не дают мне раствориться в нем.

Я чувствую, как подскакивает мой пульс, когда он наклоняется ближе, забирая у меня воздух.

— Ты думаешь, я позволю тебе разгуливать и вернуться в свою комнату с разбитой губой? — Он рычит.

Его рука опускается и проводит большим пальцем по порезу, размазывая свежую кровь. Я сдерживаю вздрагивание, когда острая боль пронзает меня от соприкосновения. Он смотрит на свой большой палец, покрытый алым, как будто это наркотик. Я наблюдаю, как раздуваются его ноздри и дергается мускул на челюсти, прежде чем его взгляд возвращается ко мне.

— Она все еще кровоточит, так что это не просто царапина, Эмма.

Мои глаза расширяются при упоминании моего имени. Слышать, как оно слетает с его губ, — это как первый глоток сладкого красного вина, когда оно взрывается у тебя на языке. Он показывает мне свой большой палец, и моя кровь покрывает его, одна капля стекает вниз. Это похоже на замедленную съемку, то, как он подносит большой палец ко рту и облизывает его дочиста. Почему вид того, как он пробует мою кровь, пробудил во мне глубокую потребность? Я должна испытывать отвращение. Но я не могу оторвать от него глаз.

Рычание удовольствия вибрирует в его груди, когда он смакует мой вкус. Мой рот приоткрывается, когда я втягиваю воздух.

Его теперь чистая рука ударяет по стене, снова загоняя меня в клетку. Он наклоняется к моему уху, его дыхание овевает мою шею, посылая мурашки по спине.

— Ты такая же сладкая на вкус, как и твой аромат. — Его голос хриплый, и этот звук посылает болезненный импульс прямо в мое сердце. По моему телу бегут мурашки, а сердцебиение ускоряется до бешеного ритма.

Его голова наклоняется, и он проводит носом по месту соединения моей шеи и плеча, не касаясь моего ожерелья. Я борюсь с желанием подчиниться, выгибая шею, чтобы предоставить ему лучший доступ, пока он глубоко вдыхает, словно запечатлевая мой запах в памяти. Когда он отстраняется, его глаза впиваются в мои, темнеющие по мере того, как они перемещаются к моим приоткрытым губам.

Он просто смотрит на меня, глубоко в мою душу, ища суть того, кто я есть. Но чем дольше мы переживаем этот жаркий момент, когда нечем дышать, кроме его опьяняющего запаха, тем больше я начинаю думать о том, как этот язык слизывает кровь прямо с моих губ. Каким он был бы на вкус и на ощупь, если бы я сократила небольшое расстояние между нами и прижалась к твердому хребту его тела.

Все больше тепла начинает скапливаться глубоко внутри, и я изо всех сил пытаюсь сопротивляться потребности, которая нарастает, когда мое дыхание становится поверхностным. Я отчаянно нуждаюсь в освобождении, даже если мужчина передо мной одновременно разжигает что-то внутри меня и раздражает меня, как никто другой. Я сжимаю ноги вместе, чтобы остановить пульс, который становится сильнее, когда он так близко.

Его ноздри снова раздуваются, и в этот момент я знаю. Он может учуять, что я возбуждена.

Его глаза расширяются, когда его рука хватает меня за затылок, сжимая мои волосы и заставляя меня посмотреть на него. Кожу головы покалывает, когда он откидывает мою голову назад, но мне все равно. Не тогда, когда я вижу, как в его обычно холодных глазах вспыхивает огонь.

В нем течет столько сдерживаемой силы. Его голова дергается в сторону, как будто он борется за контроль, медленно сходя с ума прямо у меня на глазах. Он похож на зверя, который хочет сожрать меня. Он уже загнал свою жертву в угол, и лихорадочное желание берет верх над всеми рассуждениями. Я жду, позволяя ему упиваться мной, наблюдая за ним с учащенным дыханием и тяжелыми веками. Я все еще не понимаю, почему мое тело испытывает к нему неистовую тягу.

Он полностью прижимается ко мне, каждая жесткая линия его тела вдавливается в меня. Я непроизвольно выгибаю спину от стены, когда шипение срывается с его губ. Я чувствую, как его твердая длина вдавливается в мои бедра, когда я качаюсь вперед. Мои щеки вспыхивают теплом робости от этого движения, но мысль исчезает в следующую секунду, в то время как его хватка в моих волосах еще сильнее сжимается, отчего у меня перехватывает дыхание. Жар, нарастающий вокруг нас, угрожает разжечь огонь, и я бы охотно сгорела в этот момент. Я так сильно желаю чтоб он поглотил меня и обратил в пепел.

Я не знаю, почему меня так тянет, но температура моего тела повышается с каждой секундой.

Я закрываю глаза, позволяя им закатиться, когда он глубоко вдыхает и медленно проводит носом по моей челюсти, пока тепло не уходит. Он уходит, когда отстраняется от меня. И это как холодный дождь гасит пылающий огонь, гасит языки пламени, лижущие мою кожу, превращающиеся в пар, испаряющийся в ничто.

Теперь, расставив ноги, он смотрит на меня сверху вниз, как будто я принуждаю его против его воли. Я не пропускаю раздражение и замешательство, которые мелькают в его светло-голубых глазах.

Он поворачивается и продолжает подниматься по лестнице, а я просто смотрю. Ошеломленная. Все еще прислоняясь к стене, я пытаюсь осознать, что, черт возьми, только что произошло между нами. Я медленно делаю шаг за шагом, пока не достигаю его, ожидающего наверху перед белой дверью. Это так неуместно в темно-серых и черных коридорах.

Он отказывается смотреть на меня, когда открывает дверь, и яркий белый свет заливает тусклый коридор. Я снова поднимаю на него взгляд, но он продолжает смотреть на комнату перед собой. Я заставляю себя с негодованием отпустить это, когда захожу внутрь и вижу пожилую женщину, копающуюся в припасах.

— Добрый вечер, Галена, — говорит принц Дрейвен холодным, собранным голосом, объявляя о нашем присутствии.

Она поворачивается, чтобы посмотреть на нас, и загорается при виде принца Дрейвена.