— Ты не умрешь, — провозгласил он, показав в улыбке великолепные зубы, — ибо с тобой, Мэри Феликс, я построю Мэйленд, ковен моей новой весны. — Миндалевидные глаза, карие и ясные, спокойно смотрели в злобное лицо астральной тени. — Спустись и подними ее, дабы и Мэйленд поднялся с нею.

Злобный ангел повиновался. Его призрачный силуэт влился в простертое тело Мэри, и она встрепенулась, приходя в себя. Как лунатик, она встала на ноги, и ангел отступил от нее, трепеща крыльями в воздухе, как папиросная бумага над горящей лампой.

Мэри заморгала, пытаясь понять, где она. Красивый мужчина, стоящий перед нею — это был омоложенный Нокс. Это она поняла не только по черной игле в его руке, но и по резкой команде, которой он подозвал ее ангела. Они вдвоем шагнули к алтарю, и ангел обернулся к ней ее собственным лицом, только жестоким и резким. Тень взяла в руки пламя свечей и взорвалась яркой солнечной пылью, став шаром пыльцы, окружившей пепельный круг.

Благоуханный бальзамический ветер развеял пепел, оставив лишь одиннадцать мантий с пятнами сажи.

— Октоберленда больше нет, — объявил Нокс мелодичным голосом и бросил иглу на окровавленное тело Буля. От ее прикосновения Буль вспыхнул синим пламенем, оболочкой вертящихся газовых языков и летящих искр. Тело не шевельнулось — огонь его не коснулся, выгорала лишь остаточная волшебная сила.

С хлопком наступила тьма, погасив весь свет в лишенном окон зале ковена. Синяя ночь вдруг встала в дверях, из которых выходил Нокс. И снова тьма поглотила все, когда он закрыл дверь.

Мэри вдохнула росистую прохладу и свежесть мшистого ручья, опьяненного вешней водой. Не было ни искорки света, слышалось только завывание дымохода на гребне крыши — и ни звука больше. Мэри шагнула вперед, нащупывая алтарь. Ее рука коснулась липкой плоти, и раздался резкий вскрик Буля.

Прикосновение Мэри разбило чары Нокса, и Буль забился с мучительным воем. Он очнулся, охваченный болью, вопил каждый кусочек содранной кожи. Так невыносим был его крик, что Мэри отшатнулась, упала наземь и замерла.

Снаружи молодой Нокс вытянул руки до отказа, будто обнимая этот крик — крик рождения его новой жизни. Боль не убьет Буля на месте. Этот человек явился со Светлых Миров, и на Темном Берегу ему не так-то легко умереть. На это уйдет время. Но после его долгих страданий и неизбежной смерти Нокс будет единственным обладателем его Чарма. С таким Чармом сила молодости сохранится у него на много столетий.

Безумные крики стали тише. Нокс опустил руки, потряс ими как боксер перед очередным раундом. Он стоял в свете луны и городских огней, ощущая мышцы на костях, трогая сам себя, сгибая и разгибая суставы, подпрыгивая от радости. И испустил волчий вой.

— У луны есть книга, — запел он из песни, которую пела ему в детстве мать в грязной деревне. — У луны есть книга, и на каждой странице записаны в ней имена псов.

Он рассмеялся в семитысячелетнюю даль, и ему ответило эхо из синей дымки гор Загроса.

— Внеси мое имя в эту книгу, мать! — крикнул он на диалекте своего детства. — Я — кочевник столетий. Я — пес вечности!

Он с радостным воплем запрыгал в лабиринте дымовых труб и воздуховодов. Потом встал на колени и снова завыл в небесную синь, отражающую буквы закона:

Слабые наследуют землю — сильные возьмут небеса.

Он встал и легкой походкой стал обходить крышу. С осанкой царя обозревал Нокс город. Казалось, перед ним был Вавилон, который выводил случайный узор света, чтобы написать о важном под небесами. Походка Нокса стала быстрой, пружинистой, он вспомнил песчаные террасы, покрывающие разорванные библиотеки и развалины, где когда-то текли райские воды. И он рассмеялся разрушительной силе времени — сами пророки стали всего лишь песком пустыни.

Буль орал из водонапорного бака, как кочевник, укрощающий верблюда, потом крик сменился хныканьем и молчанием. Смерть танцевала во тьме зала ковена, уводя Буля в недожизнь, в пещеры ада, где храмовые города империй стояли как монументы из дерьма. А Нокс танцевал на крыше, танцевал, смеялся и снова танцевал в такт слышимой во всем его существе внутренней музыке, и звезды были его победными струнами.

Он остановился у парапета крыши и радостно посмотрел на огни города. Это был холодный огонь Геенны, лишенное жара сияние места жертвоприношения. Как полярные сияния завешивали пустоту над алтарем планеты, как в северной тайге и тундре жизнь замирала, смиряясь перед камнем, так и здесь камень поднимался служить разуму. Нокс своей жизнью соединил крайности. Он принес очень старое в очень новое, и теперь мир будет ему подчиняться.

Джиоти и Риис вылезли из мелового грота гоблинов, желая убедиться, что Н’драто на самом деле их покинул.

— Не вижу его, — сказала Джиоти, вглядываясь при вспышках молний в глаз Чарма. С высокого уступа как с птичьего полета она смотрела на терзаемый бурей лес, и даже убийца-профессионал сейчас бы не мог от нее укрыться. — Он не затаился поблизости. Наверное, он говорил правду. Мы ему больше не нужны.

Риис прижался к шероховатой стене под треснутым куполом и смотрел, как дождь сбегает с лица Джиоти, смывая серыми струйками пятна со лба и щек. Сердце у него напряженно стучало, колотилось в ребра. Только сейчас он понял, что слишком долго они были в разлуке. Сейчас, когда попытка спасти Бульдога кончилась полным провалом, не было смысла дальше жить врозь. Похищение в Моодруне, трудное путешествие на юг с погоней троллей, огров и гигантских пауков, спасение из чармового пожара и гибель Котяры на Ткани Небес — ничто не заставляло его чувствовать в себе такое биение жизни, как ее склоненный профиль в свете молнии.

— Не вижу нашего аэролета. — Джиоти прищурилась, разглядывая темный ландшафт. — Драконова кровь! Этот троллий сын его угнал! — Джиоти сердито всмотрелась в темную мешанину бури. — Вот почему он мне дал чармовый искатель — чтобы мы нашли отсюда дорогу.

— Через горящие пути. — Риис подумал о Бульдоге, о том, есть ли хоть какая-то надежда вернуть его с Темного Берега. — Надо спешить.

— А гоблины?

Джиоти снова заглянула в мерзкую пещеру. Внизу было так много этих отвратительных чертей… Джиоти стала думать, как можно их уничтожить побыстрее. И чтобы ни одна дрянь не убежала.

Риис глядел, как она напряженно всматривается в грот, и вид ее сработал как амулет, прогоняющий тревогу. Бульдог, возможно, навеки застрял на Земле, болотные твари могут сожрать Рииса и Джиоти, или они оба могут сгореть в чармовом пожаре в туннелях, но все это было совсем не так страшно, раз они снова вместе.

— Кажется, быстро этого не сделать. — Джиоти заметила пристальный взгляд Рииса и вернула глаз Чарма в перевязь с амулетами. — На что это ты так смотришь?

— Ты была права, Джио. Давай больше не расставаться — никогда.

Прогремел гром, и Риис замолчал.

Она погладила его по колючей щеке.

— И у меня те же чувства. Если бы ты был со мной, я была бы сильнее — я бы сказала Почу «нет» и заставила бы его оспаривать титул перед регентом, если нужно. Без тебя я меньше стою, Риис.

— Значит, решено? — спросил он и вытер капельки дождя с ее брови. — Мы будем вместе?

— Всегда.

Они обнялись, и воздух затрясся вокруг них грохотом бури. Обнимая друг друга за талию, они повернулись и заглянули в озаряемый молниями грот.

— Они движутся? — спросила Джиоти, наклоняясь.

Риис потянул ее назад.

— Нет, это тени от бури. Гоблины спят. Я это видел в одном сне, на Ткани Небес.

— Расскажи мне об этом сне, — попросила она, ища уверенности. — Рассказывай, пока будем спускаться. Все расскажи, что с тобой случилось.

Риис отпустил ее, чтобы нащупывать путь по разбитой спиральной полке, спускавшейся к полу. Но он поддерживал ее голосом, перечисляя все, что выпало ему на долю после расставания в Новом Арваре. Когда соляной пол захрустел под ногами, он уже описывал странное ощущение, как он очнулся живым в соленом озере после гибели Котяры.