— Зловещие ангелы, — напомнил Буль. — Ковен в Нью-Йорке, который называется Октоберленд…

— Да-да. Этот ворлок наложил на Мэри магическую хватку и тащит ее на юг. Это он делает, чтобы заманить вас и самому воспользоваться вашей магической силой. — Райан затормозил под гофрированной оцинкованной крышей автостоянки. — Но этот ворлок…

— Нокс.

— Да, Нокс. — Райан выпрыгнул из машины. — Он не знает, что вы уже использовали всю свою силу.

— Не думаю, что он знает об этом — или о гоблинах. — Буль вышел на гравий, поросший сорной травой. — Вот это Мэри и надеется ему показать — зло, заключенное в гоблинах. Если он это увидит, он уже не захочет от меня ничего.

— Да, конечно. — Райан перешел на ту сторону стоянки, мимо какого-то фургона и джипа, бежевых, с эмблемой университета на дверцах. — А эти пути Чарма в Манхэттене — крысиные ходы в Светлые Миры, которые почитатель дьявола Даппи Хоб создавал шесть тысяч лет, это для Мэри еще более веская причина везти вас в Нью-Йорк, чтобы вы сбежали с Темного Берега и не привели гоблинов в наш ни о чем не подозревающий мир.

— И это верно. — Буль шел за Райаном среди амарантов таких огромных, согнутых и ржавых, что они походили на какие-то древние машины. — Я думаю, она хочет одна встретиться с Ноксом — чтобы защитить меня, поскольку я утратил силу.

— Да, наверное. — Райан подошел к кирпичному складу рядом с инструментальным сараем и стал возиться с висячим замком. — Не поможете?

Буль с усилием открыл замок, и Райан откатил тяжелую металлическую дверь. Взвизгнули истертые ролики. Райан вошел и щелкнул выключателем. В складе было пусто — завоз припасов на зиму только ожидался.

— Вы не поможете мне тут разобраться? — спросил Райан, и как только Буль вошел, резко проскользнул мимо, захлопнул металлическую дверь и с огромным облегчением защелкнул замок.

— Эй! — в изумлении позвал Буль, но ответа не получил.

Нокс шагнул из Октоберленда на горячий толь августовского дня. Почти как пьяный он прошел среди черных дымовых труб и серебристых выходов вентиляции, усталый от долгого транса. Ему нужен был отдых от оловянных теней ковена, от тусклых цветов, грязного запаха прелых листьев, и он вышел из темноты в сияние дня. Нокс скинул церемониальную мантию, которая словно лужица черной тени легла на цинковый кожух кондиционера, и остался в красных подштанниках под вяжущим кровь жарким солнцем.

Древний чернокнижник будто вылез из печи: сморщенная обугленная кожа натянулась на острых костях, редкие волосы обожженного черепа свисали оборванной паучьей сетью. Он сел на колено трубы и поднял запавшие глаза к солнцу, радуясь его свирепому огню. Устал он от транса, от призраков, от их эманаций. Вытянув морщинистые руки к создателю света, он искал силы для выполнения своей честолюбивой задачи: снова стать молодым. Мэри Феликс была в пути, шла к нему, и ковен был готов ее встретить. Когда она войдет в круг, Бульдог последует за ней, и Чарм зверочеловека исцелит последствия семи тысяч лет жизни.

Из сияния солнца соткался образ, принадлежащий первому храму: вздыбленный козел с ангельскими крыльями — давнее-давнее божество шумеров. Нокс моргнул. Жар солнца извлек из него холодную струйку страха. Существо в небе, задравшее один конец тела к небу, другим было связано с душой Нокса, с одним из самых глубоких воспоминаний на дне разума.

Кто?

Дребезжащий гул заставил солнечный свет заплясать сернистой пылью, и послышался голос:

Это я с тобой, Нокс из Джармо, Нокс с подножий гор Загрос, Нокс из времени до первых городов.

— Кавал!

Да, я с тобой, Нокс, обучавшийся магии в Эриду, Нокс, взявший знание у странников степей, Нокс, проживший долго хитростью путешественников равнин под звездами. Я прячусь в небе, Нокс, и я вижу все. Не будет тебе добра, если притянешь к себе Чарм Ирта. Невинный Бульдог ничем тебе не поможет…

— Изыди, мертвец! — Нокс задвигал руки ножницами, и существо стало почти не видным.

Погоди! У тебя хватит силы легко меня прогнать. Я сейчас слабее, чем был когда-либо. Но я пришел к тебе не без цели.

— Ты пришел уничтожить меня! Изыди, чародей с Ирта!

Да, я действительно чародей с Ирта. Держись меня, Нокс, и я покажу тебе Светлые Миры. Держись.

Нокс перестал шевелить руками и скрестил их на груди с выпиравшими ребрами.

— Ты — тонкая нить бытия, Кавал. Я могу прервать тебя, и та мелочь, что осталась от твоей жизни, уйдет в зыбкий горячий воздух и уличную пыль. Не думай, что сможешь меня обмануть. Я слишком стар для фокусов. Но я посмотрю, что ты хочешь мне показать.

Он раскрыл сгоревшие сучья рук и принял в себя сияние дня, а с ним и энергию волшебника.

В тот же миг гармоники силы сузившегося в нить Кавала совпали с частотой колебаний от Светлых Миров, и разум Нокса протянулся через Бездну, через пятнадцать миллиардов световых лет, к яркости Извечной Звезды. Он тут же отпрянул, не увидев ничего, кроме серебряной светоносности.

Зрение его успело приспособиться к свету, и в пылающем огне он разглядел пламенные фигуры, вертящийся дым, мерцание паров неона — звездные дымы и пар комет окружали планеты Светлых Миров.

От нечеткой линии этого берега плыли искорки, зернышки света, воспарившие от белой ауры Извечной Звезды и растворенные в пропасти вечной ночи.

Это мертвецы Светлых Миров. Их тела, сорванные с якоря смертью и сном, уносятся ветром Чарма Извечной Звезды — сдуваются в пустоту.

— Зачем ты показываешь мне это, чародей?

Все души происходят от Извечной Звезды. Когда-то и ты жил среди Светлых Миров, в иной жизни, с другими воспоминаниями.

— Помоги мне собрать этот Чарм, собрать его в свое тело и омолодиться, чародей.

Чарм этих мертвецов слишком разрежен для такого плотного существа, как ты.

Нокс оторвался от видения сахаристого дыма, уходящего в темноту, семян Чарма, из которых вырастут иные жизни среди миров более темных. Он вернулся в свое привязанное к земле тело и, возвращаясь, заметил немногие искорки Чарма, что летели в том же холодном направлении. Он четко различил тела, кувыркающиеся в вакууме, — но эти человеческие фигуры людям не принадлежали.

Это эльфы — тела их плывут к Темному Берегу.

Цветные трупы, одетые в берестяные платья с мхом и лиан, стали расплываться, как грязь под дождем. Прозрачные лохмотья кожи и кос завивались пенистыми спиралями и таяли в пространстве как блеск мишуры. Вскоре от эльфов остались только пятнышки света, изморось Чарма над синим шаром и перистыми облаками Земли.

Они спускались дальше, светлячки, выброшенные в ночь, пойманные планетным ветром и рассеянные над океанами, куда и упали почти все. Редкие осколки этой жизни приземлились над континентами и сквозь атмосферу медленно осели на леса и луга.

Несколько ярких пылинок сопровождали Нокса на пути к собственному телу. Неоновые ночные сполохи Манхэттена отражались в двойной реке, уходя вниз, как перевернутые факелы. Путешествие, которое казалось мгновенным, поглотило весь день. Тело, сидевшее на колене трубы, встрепенулось, и Нокс выпрямился, глядя на геометрический узор города.

Он с трудом поднялся на ноги и увидел, как сопровождавшие его искорки Чарма теряются в улицах.

— Что будет с этими жизнями? Как они возродятся в этой помойке?

Жизни, потерянные среди Светлых Миров, улетают к Темному Берегу. Почти все они вечно плавают в Бездне. Некоторые опускаются на мертвые миры. Те редкие души, что достигают Земли на крыльях случайного ветра, сливаются с основой этого мира и постепенно входят в геологическую матрицу планеты, снова оживают в водорослях, растениях и, наконец, в животных. Такова же будет и твоя судьба, Нокс, когда ты умрешь.