— Не страшись, я пока что предупредил появление троллей. — Н’драто вдруг оказался рядом. — Пойдемте со мной. Дом Убийц составил карту почти всех чармовых путей между доминионами, и, может, еще найдется открытый пока проход в Новый Арвар. Отведите меня к сестре.

— Нет. — Джиоти показала на грот со спящими гоблинами. — Я прилетела уничтожить эту орду.

Н’драто покачал головой:

— Я не могу уничтожать этих созданий другого мира без разрешения моего Дома. А если я спрошу, они узнают, что с Нетте, и могут отказать мне в попытке ее выручить. Я не могу рисковать. Оставьте пока что этих гоблинов и пойдемте со мною в Новый Арвар.

— А почему мы должны тебе верить? — Риис смотрел с явной опаской. — Тебя послали нас убить.

— Оглядитесь. — Убийца обвел взглядом кучу гоблинов. — Меня вы боитесь больше, чем их?

Джиоти непреклонно задрала подбородок:

— Ты иди, если должен. Но мы не уйдем, пока они не будут мертвы.

Черные глазки убийцы прищурились:

— Если я останусь, я буду отвечать перед моим Домом. За Нетте я согласен ответить, но не за гоблинов. — Он пододвинулся, в руке его блеснул металл. — Раз вы не отведете меня к Нетте, дайте мне этого гоблинского помета зарядить искатель, и я найду ее сам.

Джиоти повиновалась, и Н’драто соскреб липкую ватообразную массу с ее штанов и забил в линзы искателя.

Маркграфиня исподтишка выдернула нитку из его мантии. Н’драто это почувствовал, но не подал виду. Он знал, что она хочет зарядить свой искатель и пойти потом за ним к чармовому пути, спрятанному на Мари Гоблинов. Получив, что хотел, Н’драто вложил в руку Джиоти желтую монету.

— Это выведет вас к ближайшему пути Чарма.

И убийца ушел, не прощаясь. Эбеновая мантия развевалась, пока он поднимался по соляным ступеням к трещине в куполе. Он нырнул в нее и исчез как тень.

Снаружи бурная ночь качала бесчисленные тени среди терзаемых ветром деревьев, ударов молний и косых полос дождя. Н’драто спешил, не замедляя хода. Амулеты защищали его, а опыт и умение позволяли обходить сверкающие скопления огненных змей и хлесткие тени гигантских многоножек — он шел к аэролету маркграфини.

Под хлещущими струями дождя и раскатами грома Н’драто завел двигатель и повернул машину против ветра. Ни Риис, ни Джиоти не слышали, как он взлетел.

Он летел сквозь деформированную тьму бури, а под ним появлялись странные создания, какие-то огромные личинки, химеры со щупальцами, невиданные доселе существа из зловонных глубин болот. Они своим рычанием перекрывали грохот бури, вздымали волокнистые головы к зыбким сполохам неба и вздрагивающим макушкам деревьев. Н’драто встрепенулся при виде чудовищ, на встречу с которыми он обрек маркграфиню и ее консорта.

А потом все его внимание сосредоточилось на буре. Глубоко в ночи Н’драто посадил машину на опушке леса у окраины Нового Арвара. Вскоре убийца добрался при свете молний до широких соединенных между собой канализационных труб, опорожнявших кишки города. Он полез по ним, как паук, вися вверх ногами над хлюпающими сточными водами.

По трубам, где нельзя было видеть поворотов, он прошел в канализационную сеть замка. Всю дорогу сопровождала его мелодия капель, пока он не пробился через изоляционный фильтр в катакомбы вентиляции. Здесь индикатор амулета показал на вентиляционные шахты, идущие по каменным стенам вверх, в комнаты гоблинов.

Нетте висела вверх ногами в паутинном коконе. Н’драто увидел ее через вентиляционную решетку в полу, затянутую паутиной. Он выбил решетку и вышел в зловонную комнату. Тут же у него в куртке стали лопаться жезлы силы, раскалываясь пополам — это Чарм вытягивался из них, — и в ноздри забилась тяжелая вонь.

Лысые, раздутые, бледные младенцы смотрели на него, пятеро из них сгрудились в углу, у каждого один налитый кровью глаз смотрел пристально, зрачок расширен, а веко второго глаза опущено, расслаблено, его пятнистая кожа подергивалась. Крошечные рты изогнуты грустной и злобной улыбкой.

Н’драто вынул чармострел, направляя его на паутинный покров. Он полз по этой кремовой слизи, и Чарм истекал из него. Тело отяжелело, неуклюжие руки отказывались шевелиться, онемевшие пальцы не могли оттянуть зарядный боек и нажать на спуск. Страх захлестнул его — и отхлынул.

Как занимается рассвет в мрачном небе, так и в нем всколыхнулась радость. Он выпустил рукоять оружия и сел в густом и ароматном шелке Милых. Он смеялся пустой полноте своего бытия, своей совершенной сущности.

Черные глазки засверкали весельем, и он улыбался в облаках херувимов, смеялся тем ужасам, которые умел наводить в других, чтобы любить себя. Все это кончилось. Он более не убийца, он даже не человек более. Он просто здесь, с Милыми, свободный от всего, чем он был.

Гоблины оплели Н’драто своими радостными нитями и подвесили к потолку. Это заняло много времени, потому что они двигались медленно в этой холодной реальности, далеко от жаркой своей родины внутри Извечной Звезды. Замедленность движений происходила еще от грусти, от одиночества. Им не хватало своего лесного дома, прежней жизни крошек-эльфов. Темный отец обманом заманил их спуститься в сон его жены. Он сказал, что они будут как боги — но не сказал, что они будут как боги среди демонов.

Вот так гоблины воспринимали людей — как демонов, которые дрались и убивали друг друга за землю и Чарм, которые загребали себе побольше, когда их собратья голодали и даже умирали от голода. Ни один крошка-эльф не сделает такого с другим созданием, тем более своего рода.

Темный отец обманул их, и сейчас возврата не было. Они слишком остыли, чтобы выбраться обратно из этого сна. При таком холоде легче было спать, плести сновидения о счастливых днях среди листвы, где радость настолько переполняла их, что они даже не сознавали своего счастья.

Зачем темный отец так поступил с ними? Затем, что мог это сделать. Безымянная, создавшая эти миры, верила, что готовит оболочку знания для рождения своего дитяти. Она думала, что младенцу будет лучше родиться в свет, свет его матери, пролитый в пустоту и заполнивший холодную тьму своим теплом и энергией.

Темный же отец хотел взрастить свое дитя в глубине ночи, где тьма двигалась как огромная черепаха времени, распространяя собственную тень с настойчивостью, которая каждую эпоху погружала в забвение, каждый век задувала как свечу. И там младенец научится создавать свой собственный свет. Юной душе придется научиться рождать собственную надежду, собственное лицо времени, собственные светлые зеркала звезд, собственную дорожную карту небес. Это трудный путь, путь неизвестности, который ведет к силе, — путь темного отца.

Это знание гоблинов не утешало. Они хныкали в печали и улыбались грустно друг другу — дураки, знающие, что их оболванили. Ничего им не оставалось, как смириться с собственным жребием и бороться всеми силами и хитростью со злом, заполонившим этот мир. Таков был ангел судьбы гоблинов — биться против чудовищной судьбы демонов.

Поэтому они связали демона Н’драто. Покрытая сонными выделениями их тел, его зловонная шкура сияла, он висел как луна, мешок слоистых лунных лучей, сплетенных вместе — еще один сон, которого не хотел никто.

Извергая яичные массы из отверстий между ног, гоблины готовились общаться с этим демоном. Это была нелепая работа, неприятная каждому из них, и все же ее надо было сделать, чтобы продолжать битву. Скользкие скорлупы яиц выступали из тел эктоплазменными пузырями, пульсируя бурлящими внутри телепатическими химикатами.

В ужасе обняв друг друга, гоблины ждали. Сердца их бились, как маленькие зверьки. Они сбились в кучу, храбрясь, все за одного. Прибыв на Ирт, они поняли, что любовь — не пение птиц, как они когда-то думали. Любовь — зверь с мощными челюстями, как сама смерть.

С шипящим хлопаньем яйца выпустили свою гормональную начинку. Демон, пойманный последним, конвульсивно дернулся, когда пары проникли в его череп и проложили новые пути в его злобном мозгу.