Когда мы покинули город и уже из-под полога леса взглянули на него, я могу поклясться – на крепостной стене, я заметил жутких согбенных существ, лишь отдаленно напоминающих людей.

***

- Жуть-то, какая! – выдохнула Лавена, разливая горячее вино.

Этли сжал горячую кружку. Глотнул. В нос ударила мозаика чудных запахов гвоздики, перца и меда. По телу разлилось тепло.

- Брехня, это все, - прогудел Волган.

Ну, вот, хоть что-то похожее на привычного Волгана. Этли даже порадовался, а то необычное, тихое, поведение докера его настораживало.

- Почему брехня, - Руди, глотнув вина, блаженно улыбнулся. – Я тоже слышал про Ратцынь, только считал ее сказкой. И, Этли, а при чем тут Мириад?

- Я думаю, те люди, возле бассейна, призвали его. И судя по всему, Мириад даровал им вечную жизнь, правда по-своему. А остальным, просто не повезло, жить рядом с этими жигудинами.

- Но это твои мысли, ты ведь не знаешь правды.

Правду он знал, да вот говорить ее не будет. Тогда все было несколько по-иному, чем он сейчас рассказал. И они с Альданом, не просто интересовались старой легендой, а искали «Запределье».

- А проводник-то, чего превратилсся в камень, да еще сс глазами?

- Не знаю, может быть нарушил запрет, какой-нибудь, а может быть, тем существам нужна была жертва, эльфийская магия – темное дело, и туда лучше не соваться.

- А у нас, вот, в деревне тоже, похожая бесовщина случилась, - подала голос Лавена, - правда давно. Мне мама рассказывала.

- Оказывается, ты у нас, тоже навидалась всякого, – пошутил Руди.

Лавена улыбнулась, но в глазах ее полыхнул такой огонь, что даже Этли стало не по себе.

- Расскажи, - сказал он жене докера, - интересно послушать.

Лавена села за стол, подвинула к себе кружку. Этли заметил, что села она не рядом с Волганом, как обычно, а между Руди и Таштагом. Чета Тарнов, последнее время, сторонились друг друга, словно совершенно чужие люди.

- Это случилось, когда мой дед был молод, об этом мне мама рассказывала, ну, да я уже говорила.

***

Дед мой был сумасшедшим. Сколько помню, как услышит протяжный вой, собачий или там волчий, так его сразу трясти начинало. А если же вой продолжался, то он пытался спрятаться, то под кровать, то в чулане. Ох, и намучались мы с ним! Когда преставился, прости Триединый, легче стало. Вот, после его похорон, мама мне и рассказала, отчего дед умом повредился.

Он ведь раньше нормальный был. Мама-то, тогда маленькой была, а дед – молодой и сильный. И в уме своем. А случилось вот, что. У нас рядом три деревни было, из одной в другую, можно было за день дойти. С утра вышел, так к вечеру и придешь. А четвертая, дальше была. Ну, как дальше. За лесистым холмом она была, и если через холм идти, то так же, как до остальных доберешься – за день. Только никто не ходил там. Говорили – на холме этом, что-то бесовское водиться. Кто уходил туда, пропадал навсегда. Так и ходили все вокруг в ту деревню, а это уже два дня.

Началось все с того, что принялись собаки пропадать. Во всех четырех деревнях. Кто в лес с собакой пойдет, убежит псина и зови-не зови, не возвращается. С привязи срывались и тоже, как в воду. Да и у пастухов, все собаки разбежались. А без собак у нас трудно, у нас волки там такие. Ну, да ладно.

Потом, вот, как ты, Аскель, рассказывал, заметили – люди-то, из деревни за холмом, приходить перестали. Одну седьмицу нет, вторую, да и третью. Забеспокоились, решили людей туда послать, узнать в чем же дело. Пошли трое, в том числе и мой дед. Взяли добрые копья, от волков отбиться, если что, да и пошли.

Шли, понятно, вокруг холма. Переночевали в лесу и к вечеру второго дня вышли к той деревне. Сразу услышали собачий лай. Странно это было, ведь во всех деревнях псы пропали, а тут на месте они. Ну, двинулись. Когда подходили к околице, лай вдруг смолк.

Вошел дед и его спутники в деревню. Пусто. Покричали они людей, позвали, но никто им не ответил. Прошли они дальше в глубь – пустая деревня, нет никого. Решили в один дом зайти. А там – тела изодранные, лежат на полу вповалку, словно их стащил туда кто-то. Кровь кругом засохшая и вонь трупная.

Выбежали на улицу, и тут услышали вой – долгий, протяжный, не похожий ни на что. Уж, наши-то знали, как воют собаки, а как волки. А этот не признали. И тут же изо всех подворотен, из-под крылец, заборов и отовсюду бросились на них псы. Собаки-то у нас такие, чтобы волка могли загрызть, здоровенные, злющие, да вот на людей не имеют привычки кидаться, а тут как взбесились. Ну дед со спутниками – обратно в дом, заперлись там и сидят, думают, что дальше делать. А собаки-то не унимаются, носятся вокруг дома, рычат, скалятся, не псы домашние, а чисто звери лютые.

Так бы, наверное, и сидели бы, среди сельчан мертвых, пока помощь бы не пришла, да случилось тут и вовсе страшное. Псы успокоились, разлеглись вокруг дома, и чувствует дед, неспокойно на душе у него. Будто звук, какой, слышит, да вроде тихо. Раздастся звук-то этот, а изнутри словно скребется у него кто, стихнет и все нормально. И спутники его, то же самое ощущают. Даже собаки снаружи заскулили.

В доме темно, видно плохо. Решили огонь развести. Пока занимались этим, слышат возня внутри какая-то. Подумали, неужто собаки внутрь пробрались. Зажгли факел самодельный и обомлели. Мертвецы в доме, зашевелились. Встать пытаются, глазами белесыми на них таращатся, да руки протягивают. Иные из мертвых-то, уже и ползут к ним, рты, полуистлевшие разевают, тут люди то и не выдержали, выскочили вновь на улицу и помчались к околице. Да не тут-то было. Бросились на них псины, одного сразу разорвали, а другому с дедом удалось из деревни выбежать. Дед прямо бросился, аккурат к холму, лесом заросшему, а спутник его к дороге, пришли которой, там-то его псы и настигли. А за дедом ни один не побежал.

Скрылся дед в зарослях, бежать дальше мочи нет, и смотрит. А товарища его, еще живого, всего окровавленного, да изодранного волокут собаки к деревне. А из деревни появляется человек, дед-то сначала подумал, это спутник их третий, вырвался, ан нет! Подтащили собаки к этому человеку, дедова товарища. Бросили к ногам, словно добычу перед охотником.

А когда свет от луны упал на человека того, тут дед и тронулся головой. На теле человечьем, голова была звериная. Задрал он ее и завыл, долго, протяжно, ликующе, а собаки вторили ему. Дед опрометью бросился бежать. А домой добирался через холм тот проклятый. К утру вышел к деревне, ободранный, израненный и сошедший с ума. Все говорил, что в лесах на холме, его преследовали чудовища звероголовые. Гнали его, словно добычу, выли и смеялись. А настигнув, валили на землю и дышали трупным смрадом в лицо. Отпускали и вновь гнались, играли будто бы. Лишь милостью Спасителя выбрался он с холма.

А еще говорил он, каждый раз, как бесовские отродья ловили его, по спине острым проводили, когтем, ножом ли. Когда тело дедушки обмывали, видела я четыре шрама на его спине, прям от шеи до копчика. Старые, глубокие и неровные.

- А что с деревней-то потом стало? – спросил Руди.

Лавена пожала плечами:

- Мальчишки ходили туда, говорят, стоит она заброшенная, травой поросла. Байки рассказывали, как видели они звероголовцев, да сбежали от них. Ну, это уж враки были.

- На Левобережье много историй ходит о людях со зверинными головами, и у дебрян тоже, - промолвил Этли.

Лавена на мгновение побледнела, насторожено зыркнула на него:

- Да и не только на том берегу Велавы, много где, наверное. Ты вон сам рассказывал о людях с головами чудовищ, а это и вовсе в Востойе.

- Ну, да.

Этли отхлебнул вина, наслаждаясь теплом и пряным вкусом.

- Вссе равно, не понятно, - подал голос Таштаг. – То темень и ничего не видать, то луна. А ссобаки-то зачем этому звероморду?

- В доме темень, а на улице луна, чего не понятного-то, - ответила Лавена. – А собаки, да кто знает, бесов этих, зачем они. Да и кто знает, что там с дедом случилось, на самом-то деле. Может, со спутниками повздорил, а может дерево на них упало. Тех двоих на смерть, а его по голове пришибло.