- Ты какой-то слишком мрачный, - сказал ему Этли.

- Ну, я убил мужа женщщины, которая хорошшо ко мне относсилась, чего это я, дейсствительно.

- У тебя не было выбора, он обезумел и…

- И ещще я нарушшил клятву. Ты прав, всся эта кутерьма, с изувером, эльфийским колдовством и прочим, превратилассь в ловушшку. В ловушшку для насс.

Часто, того или иного правителя называют тиранам, ужасаясь его деяниям и потоком пролитой крови. Настоящие же тираны живут в тени. И пользуясь тем, что их мало кто видит, творят беззакония и жестокость.

Из записей Аскеля Этли.

Этли закрыл книгу. Мир перед глазами поплыл, кружась в диком хороводе. Внутренности скрутило. Казалось, великан наступил ему на живот, выдавив горькую желчь, и она, обжигая горло растеклась во рту. Он закрыл глаза, но тьма под веками продолжала вращаться.

Откинувшись на изголовье кровати, Этли сделал глубокий вдох. Пусть, так. Но он нашел, что искал. Просидел всю ночь – это очень много для работы с «Запредельем», и узнал о существе, появившемся из головы женщины.

Сначала, он взялся за свой перевод, где уже расшифровал почти треть древней книги. Но не нашел там ничего. Лишь, мимолетное упоминание о неких Исчадиях. Затем принялся листать «Запределье». Обычно, за день он переводил лишь страницу, но в этот раз пришлось перелопатить весь древний труд. Этли переводил один-два абзаца на странице, понимал, что речь идет о чем-то другом и двигался дальше. Ответы нашлись ближе к концу рукописи.

Здесь говорилось о падении Первого царства сарданарцев на Донсее, почти четыреста пятьдесят лет назад. Тогда эльфам удалось разбить людей и сжечь их столицу, находящуюся, кстати, на месте нынешнего Киерлена. В честь победы остроухие решили призвать Мириад.Для чего -осталось загадкой, книге о том умолчала. Несколько тысяч пленных были предназначены в жертву. Их мучительная смерть, послужила бы призывом для богов Запределья.

Несколько дней их, как было написано в книге, «подготавливали к свиданию с Мириадом». Описание «подготовки», бесстрастное и с таким подробностями, вызывало тошноту и без колдовского воздействия фолианта. Сам ритуал проводился днем, что необычно, «когда Алалвене горела в небе вторым солнцем». Алалвене, без сомнения одна из хвостатых звезд, но вот какая понять невозможно.

Когда, распятых на жертвенных щитах людей, принялись истязать в последний раз, произошло нечто странное. Головы жертв раскалывались, а из них появлялись доселе невиданные сущности. По описанию, точь-в-точь та тварь, что Этли растоптал на берегу Велавы. Ритуал остановили, пленников перебили и вскоре колдуны-эльфы решили – люди не пригодны к жертве. На страдание людей, из-за таинственных горизонтов Запределья, приходят – Исчадия, так их называл автор манускрипта. В книге туманно говорилось: «…плоть их – плоть от Мириада, кровь их – яд для Мириада, суть их – торжество Мириада».

Эти знания Этли будет помнить еще несколько дней, а затем они исчезнут, оставив лишь смутные образы. Но не это беспокоило Этли. К такой особенности «Запределья» он уже привык. Но вот, то, что человек не может служить жертвой, неужели мудрецы-эльфы ошиблись? Он ведь точно знал, Мириад приходит на страдания людей.

***

Еще Этли всерьез заботило состояние Лавены. Израненной, физически и морально, ставшей вдовой при столь ужасных обстоятельствах. Правда о смерти Волгана знали только жители полуподвала, для всех остальных – докер уехал в Окицу, к родне. Даже Оттик считал так же. Этли и Таштаг сказали трактирщику, будто на его кухарку напали лихие люди, когда она возвращалась, проводив мужа в путь.

Лавену лихорадило. Раны на спине воспалились, жар испепелял ее, отступая лишь после того, как женщина принимала порошки, оставленные Руди. В ее глазах поселилась пустота, до жути глубокая, словно бесовская Бездна. И не мудрено! Как бы они не жили с Волганом, но вместе пробыли пять лет и тут такое! Человек, которого Лавена хорошо знала, сходит с ума и пытается убить ее. Размышляя об этом, Этли отгонял призраки прошлого, назойливо всплывающие из памяти.

Однажды он увидел, как Лавена разговаривает с Таштагом. Тот сидел на постели, сжимая руку женщины в своих огромных ладонях. Этли и подумать не мог, что злобный и циничный орк, способен на подобную мягкость.

О чем они говорили, Этли не спрашивал. Его и так терзала мысль, что из-за нерешительности, проявленной им, орк нарушил клятву. А для зеленокожего клятва значила очень много.

Хотя Руди и Таштаг, как могли проявляли участие, все же большая часть заботы о Лавене легла на плечи Этли. Руди продолжая врачевать женщину, однажды сказал:

- Мази и бинты не бесплатны, я бы рад отдавать их даром, но сам покупаю их.

Его красная шапочка куда-то исчезла и черные, как смоль волосы обрамляли худое лицо, с острым подбородком. Наверное, просто убрал, сменив шапочку на вязаный капюшон с оплечьем. На улице все-таки зима.

Раньше Этли как-то не придавал значения, что Тарны, главным образом, живут на доход Волгана. Лавена зарабатывала мало, а сейчас и вовсе осталась без денег. Скудного же дохода Этли, от редких писем и записок языковцев, едва хватало ему самому. Он разрывался между желанием быстрее перевести «Запределье» и необходимостью найти достойный заработок. А идти на поклон к Ностану не хотелось. Он все чаще приходил к мысли, что «Запределье» придется временно оставить и продать свое умение фехтовальщика, либо как схватнику, либо поступив на службу к одному из влиятельных людей города.

Сейчас, когда тошнота и головокружение отступили, Этли взял бумагу, перо и чернила. Он посмотрел на спящую Лавену. Надо заработать несколько медяков на сегодня, а вечером решит, как поправить дела.

***

В трапезной Этли сел за свободный стол, разложив на нем письменные принадлежности. Оттик, из-за прилавка, скорчил недовольную мину, но промолчал. Без Лавены, они с Сейлоком сбивались с ног на кухне. Дошло до того, что уже пару дней Оттик покупал хлеб у булочника, на соседней улице. Печь его сам, как Лавена, трактирщик не успевал. Этли подумал, что Оттик мог бы и оплатить содержание кухарки, пока она лечиться, но у этого скалдыря снега зимой не допросишься.

- Видал, сколько нищих на улице?

За соседним столом неспешно беседовали двое посетителей. Они с удовольствием уплетали похлебку со знаменитыми жаренными колбасками Оттика. Под ложечкой у Этли засосало, и он постарался не смотреть в ту сторону, но разве можно убежать от столь аппетитного запаха.

- Ага, словно весь Нищий двор переехал на Язык.

- И чего им у нас надо? Тут хорошей милостыни не получишь.

- Палкой по хребтине получить можно.

Оба рассмеялись.

Этли перестал прислушиваться к разговору и провалился в свои мысли. Из раздумий его вырвал скрип открывающийся двери. Холод с улицы ворвался в теплое помещение, а вместе с ним мерзкий, отвратительный запах давно немытого тела. Этли, как и другие посетители, уставился на вошедшего. Это был нищий. Одетый в лохмотья и рванину, с палкой в руках, он направился прямиком к стойке. Отросшие, нечёсаные волосы скрывали лицо оборванца.

Правда, кроме одежды и немытой шевелюры, человек больше ничем не напоминал нищего. Высокий, крепкий, он твердым шагом подошел к стойке и что-то шепнул, вытянувшемуся, как солдат в строю, Оттику. Тот побледнел, а затем, выскочив из-за стойки, закричал:

- Мы закрываемся! Закрываемся! Проваливайте все!

Словно на его голос, в таверну принялись входить нищие. Еще четверо, такие же рослые и крепкие, как и первый. Они молча встали, сжимая в руках палки. Посетители, недоуменно двинулись к выходу.

- Быстрее, быстрее, добрые люди! – поторапливали их оборванцы. – Да продлит Триединый ваши дни! Давай, быстрее!

Один из посетителей выкрикнул:

- Оттик, сейчас я приведу наших!

- Не надо, все хорошо! – заголосил в ответ трактирщик. – Приходите к обеду, здесь будет орк!