Из стрельчатого окна, под самым потолком высокого зала, струился свет. Расталкивая тьму, он освещал изящный круглый стол, покрытый сукном. На столе замер синий бархатный мешочек. Кто-то шагнул из окружающей тьмы. Свет упал на узкие, алебастрового цвета, ладони с ухоженными ногтями. Тень скрывала лицо их обладателя. Он взял мешочек, внутри раздался еле слышимый сухой перестук. Невидимый хозяин залы высыпал в ладонь плоские, снежно-белые кусочки костей. Чуть помедлив, он бросил их на стол. Костяшки рассыпались хаотичным узором.

Палец с ухоженными ногтем уперся в сукно, и принялся двигаться от одной костяшки к другой. Несколько раз таинственный обитатель залы отнимал палец от стола, но тут же принимался водить им вновь, словно ища выход из хитрого лабиринта. Почти десять лет, он ежедневно совершал свою загадочную ворожбу. Но белоснежные пластинки неизменно обманывали его ожидания. Отчаяние раздирало душу, но он вновь и вновь бросал кости на стол. Когда-нибудь, все судьбы сойдутся воедино. Он это знал. Но как же устал ждать!

Палец прочертил невидимую линию между полудюжиной костяшек. Обладатель алебастровых рук отнял палец. Затем лихорадочно повторил замысловатый узор. Потом еще раз, медленно и вдумчиво. Он сгреб костяшки в кучу, и по одной принялся скидывать в синий бархатный мешочек. Все еще не веря в свою удачу, он прошептал:

- Сестра, скоро я верну тебя из Запределья.

Когда мы тащили лестницу к стенам Альвиона, из города вылетела стрела и поразила Глыбу аккурат в глаз. После чего он ничком рухнул на землю.

На это Муфлон сказал:

- Этот недомерок оказался лжецом! Ведь, не далее, как вчера, он убеждал нас, что будет жить вечно.

Мы расхохотались, подхватили лестницу и потащили ее дальше.

Из записей Аскеля Этли

На дороге, ведущей с запада в Киерлен, на самом въезде в город творилась неразбериха. Подвода груженая зерном, проезжая арку ворот, потеряла колесо и завалилась на бок. Взбрыкнувшие лошади развернули телегу поперёк, мешки ухнули на землю, перекрыв ворота непроходимой баррикадой.

Стражники орали на мужиков, сопровождавших подводу, а те, не обращая внимания, неспешно разгружали телегу, чтобы поднять ее и поставить колесо на место. На дороге перед воротами, изнывая от жары, маялись путники. Крестьяне с такими же подводами, торговцы - богатые и не очень, бродячие жрецы. Среди них выделялись знатники, на конях, в ярких одеждах. Люди роптали, ругались, кто-то пытался пролезть ближе к воротам, лишь жрецы смиренно принялись славить Триединого.

С залитых изумрудной зеленью холмов на творившийся раздрай смотрели виллы богачей. Более похожие на крепости, их острые вытянутые крыши пронзали чистое небо. С другой стороны дороги, в низине, раскинулись Норы - землянки и шалаши голытьбы. Нищие, почуяв наживу, потянулись к дороге, выпрашивая подаяние.

- Братец, эй, братец! - осипшим голосом звал иссохший старик, с покрытым струпьями лицом. - Братец, не стой там. Отцы города запретили пускать за стены нищих. Пойдем к нам, в Норы, там найдется для тебя корка хлеба и женщина.

Человек, к которому обращался старик, не реагировал. Среднего роста, с копной темно-каштановых, порядком засаленных волос, он молча стоял посреди толпы. В поношенной рубахе и штанах до середины голени. На плече он держал мешок с вещами. В другой руке сжимал толстую палку, с оструганным острием. Вместо обуви ноги обвивали истрепанные полотняные обмотки, посеревшие от пыли.

- Чего нос-то воротишь? - обозлился старик. - Иль думаешь, лучше нас, сирых? Брезгуешь? А я ведь со всей душой! Ну, погоди у меня.

Старик завертел головой. Увидев троих стражников, идущих вдоль дороги и пытавшихся не допустить давки, он бросился к ним.

- Бродяга, там в толпа бродяга! - закричал старик. - Хочет попасть в город. Гоните его! Отправьте его к нам, в Норы, уже мы приучим его, с людьми разговаривать.

Стражники, в стеганных куртках и таких же подшлемниках, страдали от жары больше прочих. Они уставились на нищего, не понимая, что ему надо. Безусый юнец, старик, не моложе нищего, и дородный пузатый мужик лет тридцати. Каждый сжимал копье.

Толстяк, который был за главного, хотел сначала отмахнуться от нищего, но подумав бросил:

- Показывай где бродяга, да давай побыстрее!

Голодранец ткнул пальцем в толпу. Сначала стражник разглядел ноги в обмотках, затем старые штаны и ношенную рубаху. Он шагнул вперед и рявкнул:

- А ну, иди сюда!

Схватив человека за плечо, он резко выдернул его из толпы. И тут же плюхнулся на землю. Нет, человек его не ударил. Просто используя инерцию рывка, он толкнул стражника грудью.

- Да я тебе! - рявкнул стражник. но тут-же осекся.

Но тут же осекся, наткнувшись на взгляд зеленых глаз. Бродяга смотрел на него, как забойщик смотрит на скот. Холодно, безразлично и неумолимо. Лицо у бродяги было под стать взгляду, головорез, не иначе! Через левую щеку шел огромный рубец, заросший грубой белесой кожей. Начинаясь тонким порезом у внутреннего уголка глаза, шрам стремительно расширялся, дотягиваясь до угла челюсти.

- Да я тебе! - повторил стражник, вставая на ноги.

Он уже пришел в себя и решил проучить наглеца. Но бродяга громко потребовал:

- Руки прочь! Я гражданин Киерлена.

Левая сторона лица двигалась плохо, словно была деревянной маской.

Его ладонь нырнула за ворот рубахи и на солнце блеснул круглый медальон. Стражник увидел герб Киерлена, а если бы знал грамоту, то сумел бы прочесть "Один строй – одна судьба!".

Толстяк замер в нерешительности, а затем выдал:

- Почем мне знать, может ты украл его. А, что скажешь? Десять лет уже прошло.

- Остынь, - вмешался старик-стражник. - С гневирцами так нельзя, сам знаешь. Отведем его к коменданту, пускай он решает.

Толстяк насупился, но спорить не стал.

- Иди за мной! - буркнул он бродяге и направился к воротам.

Путник последовал за ним.

Нищий таращился на них, а затем завопил, всхлипывая:

- Меня! Заберите меня тоже!

И уже тише:

- Я же не переживу зиму.

***

- А это еще кто?

Комендант, худой, жилистый, со светлыми усами на раскрасневшемся лице, утирал пот. Он только что вернулся от ворот, где наконец-то справились с этой проклятой подводой и сейчас хотел побыть в прохладе сторожки.

- Говорит, гневирец, - ответил толстяк.

Комендант оглядел путника, выдержал неприятный взгляд. Поморщился.

- Медальон есть?

Путник показал его.

Комендант выпил воды, выдохнул, уселся за стол.

- Что ж, полки господина Турмала помогли городу в трудные дни, и каждый кто служил в них получил право быть гражданином Киерлена. Щедрое предложение, я считаю.

- Конечно, щедрое, - подал голос путник, - ведь мы получили его вместо жалованья.

- Ну, так вот, - продолжил комендант, - если бы ты поселился в городе сразу после эльфийской войны, никаких вопросов бы не возникло. Но уже прошло десять лет, откуда мы можем знать, что ты - гневирец, а не мошенник, убивший владельца медальона.

- Я слышал, господин Гневир Турмал живет в Киерлене, я могу обратиться к нему, и он...

- Нууу, - перебил путника комендант, - прыткий какой. Господин Турмал - большой человек, поверенный чин самого сардана-императора. Можешь, конечно, составить ему бумагу, но ждать придется в городской тюрьме. А таких, как ты, там долго не держат, нет ответа за месяц - на галеры в Окицу или в каменоломни. А там уже возврата нет.

- Гнать его в шею, в Норы, - пробурчал толстяк.

- Да и господин Турмал уезжает в столицу, завтра уже, - вмешался старик, - кто еще может за тебя поручиться?