- Видимо, да.

Крона в неделю! Но, даже пригоршня справедливости - стоит дорого. Жалеть не о чем.

- Смотрю у Кэла позаботились о тебе.

- Ага, попытались добить.

Орк хотел поднять палку, но чуть не упал. Этли помог ему.

Ничтожества благоденствуют, хотя их слово имеет цену только в звонкой монете. Тот же Ностан затеял все это - лишь ради будущих деловых сделок. Те, кто держат слово ради чести - нищенствуют. Наверное, жрецы правы, скоро Судия придет на землю, воздавая всем по их праведности. Уж, быстрей бы!

- Меня зовут Аскель Этли. Если хочешь, можешь прийти к трактиру Оттика, там есть свободный угол. Но цена кусается.

Орк поразмыслив ответил:

- Мне все равно некуда идти.

- Я поговорю с Оттиком и другими жильцами, все-таки для Киерлена орк - это необычно. Ты же должен дать клятву.

Орк неопределенно хмыкнул.

- Поклянись, что не причинишь вреда никому, кто живет там, и не будешь буянить.

Орк поклялся. Поклялся своими предками. Этли знал, такие слова много значат в Оркейне.

***

Когда Этли добрался до трактира Оттика, там его ждал сюрприз.

- Вот, - сказал владелец заведения, - только, что принес какой-то мальчишка.

Толстяк всучил ему какую-то коробку и проворчал:

- Я тебе не вестовой, еще раз что-нибудь передадут через меня - возьму плату.

- Значит, все-таки вестовой, - усмехнулся Этли.

Коробка была весомая, из нее вкусно пахло свежим тестом и печеными яблоками. Этли прошел к кухне и весело крикнул:

- Лавена! У нас на ужин сегодня вкуснейший яблочный пирог!

Через полминуты посетители трактира могли услышать, как изменившимся, почти испуганным голосом Этли спросил:

- А...а, чего это ты так на меня смотришь, Лавена?

Как часто я слышу слова «счастливый случай» или «вот, несчастный случай», но все это – порождение человеческого невежества. Может ли допустить Триединый, чтобы в мире происходило нечто без его воли? Такой вопрос кажется абсурдом, абсурдом и является. Любая случайность – суть, долгая цепь множества закономерностей, сплетенных в единую паутину.

Из записей Аскеля Этли.

Приближалась зима. Небо сменило цвет с глубокой синевы на бледное неуютное покрывало. Оно окутывало город, временами превращаясь в серую пелену ненастья, грозя снегопадом и бурями. Белые прорехи чистого неба холодили взор, давая понять – благословенное тепло ушло до весны.

Тусклое солнце едва пригревало в послеобеденные часы, да и то, когда небо не покрывала серая дымка непогоды. Но утром и вечером неизменно холодало, а ночи становились по-настоящему морозными. Над крышами домов, убегая ввысь, курились струйки дыма.

Снег, правда, не спешил падать и скрывать барельефы застывшей грязи на улочках Языка. Грязевые рисунки таяли в короткие теплые часы, но к вечеру появлялись вновь. Тонкая изморозь покрывала пороги и окна домов, серебром сверкая в утреннее время. С реки дул холодный ветер.

Сама Велава потемнела, ее волны стали тяжелыми, тягучими и казалось, что великая река через силу тянется к далекому морю, словно умирающий от жажды, из последних сил ползет к нежданно появившемуся роднику.

Этли старался не выходить из дома, он предпочитал сидеть у себя за занавеской с «Запредельем» в руках. Тут же, на небольшой дощечке, Этли приспособил ее вместо стола, располагались чернила, перья и бумага. Тепло от жаровни разливалось по комнате, даря уют. Этли переводил эльфийскую рукопись, не считаясь с приступами тошноты и головокружения. Отрывался от работы только в предобморочном состоянии. Тогда он все прятал и пластом лежал на кровати. Способа избавиться от проклятья он так и не мог обнаружить в книге. Точнее, там вообще ничего не говорилось о проклятье Мириада. Словно эльфы ни разу с ним не сталкивались.

Сомневаясь в собственной памяти, отравленной древней книгой, он перелистывал свои записи. Ничего не найдя в них, вновь брался переводить. А когда воспоминания о смысле прочитанного снова исчезали, он опять брался за переведенные отрывки.

Но не только перевод древней рукописи волновал Этли. Заканчивались деньги. То немногое, что ему удалось скопить, работая на Ностана, он потратил на теплую одежду. Теперь он был обладателем короткого кафтана и треугольной шляпы с узкими полями, но в карманах звенело всего пара марок.

Иногда он думал, правильно ли поступил, потеряв заработок и рассорившись с Ностаном из-за полубезумного орка. И каждый раз убеждался – это один из немногих поступков о которых он может вспоминать с гордостью.

С Таштагом у них сложилось полное взаимопонимание. Как-то само собой, между ними установились доверительные отношения. Каждый понимал: другой знает – жизнь, штука непростая, но есть определенная черта, которую нельзя переходить, какие-бы выгоды не сулило противоположное. Для мирных же горожан они просто были одного поля ягоды – спевшиеся высокомерные головорезы, лишь волей случая вынужденные вести себя смирно.

Удивительно, но мысль о том, что в таверне поселится орк, приняли по-разному, но совсем не так, как ожидал Этли. Он то думал, что придется уговаривать Оттика, может даже надавить на него, но хозяин таверны, подпрыгнув чуть ли не до потолка, сказал: «Веди его, посмотрим на этого чужеземца!». При этом взгляд трактирщика стал похожим на взгляд Ностана, хитрющий и алчный.

Волган прогудел:

- Пускай живет, все равно он будет не самым худшим соседом.

При этом докер бросил на Этли недружелюбный взгляд. Лавена не сказала ничего, да и не дело женщины принимать решения.

Как ни странно, проблема оказалась в Руди. Цирюльник заартачился и даже слышать не хотел о таком соседстве. Дошло до того, что он заявил Оттику:

- Я буду оплачивать за два места, но никаких новых соседей, особенно орков!

- Ты что разбогател? – спросил его Этли.

- Нет, но готов отдать последние деньги, чтобы не видеть здесь дикарей из Оркейна!

- Что тебя беспокоит?

- Орк! – усмехнулся Руди. – Меня беспокоит орк! Дикарь, варвар и людоед.

- Ты ведь образованный человек, Руди, к чему ты повторяешь бабкины россказни? Ты ведь прекрасно знаешь, что орки не людоеды.

- Но все-таки он – дикарь и варвар.

- Не больший дикарь, чем дебряне и спакайцы, к тому же он поклялся, что никому не причинит вреда. А зеленокожие держат свое слово, во всяком случае, этот точно.

Но последнее слово все же было за Оттиком, а он прям горел желанием увидеть живого орка и Руди пришлось уступить.

Ожидаемо, отношения у орка и цирюльника не заладились. Да еще Этли попросил Руди врачевать Таштага. Отказывать цирюльник не стал, но делал это столь демонстративно и надменно, что орк догадался, как Руди относится к нему. К чести Таштага, он старался быть любезным, как можно дольше. Любезным для орка, конечно. Но Руди допек его, зеленокожий принялся отпускать колкости в адрес врачевателя, колкости тоже, по мнению орка. Руди не оставался в долгу и иногда их обмен «любезностями» превращался в настоящую ругань. Но слову Таштаг был верен и ни разу не попытался решить дело силой.

Удивляться, правда, было нечему, Этли сам находился с Волганом в глухой неприязни. Докер заметно подрастерял самоуверенность, да и терпение здоровяка находилось на пределе. Этли не раз замечал, как Волган прикасается к рукояти ножа-ратня, что носил на поясе, когда смотрел на него. Этли был уверен, рано или поздно, но Волган пустит нож в ход. Он ругал себя за тесное общение с женой докера, но ничего не мог поделать, когда Лавена просила его рассказать о странствиях.

***

Когда в кармане зазвенели последние гроши, вопрос о заработке встал во весь рост. Найти работу, как у Ностана, было невозможно. Ностан-проныра сумел разглядеть за злодейской физиономией Этли образованного человека, другие лишь шарахались от его взгляда. Правда тот же Ностан уверовал в силу денег, посчитав, что купил Этли с потрохами, но ошибся. И еще, связанное с Ностаном, точнее с его женой. Раз в седмицу, в таверну к Оттику прибегал мальчишка-посыльный и оставлял сверток, исходивший дурманящим ароматом печеных яблок. «Для господина Этли!», - кричал мальчишка и убегал прочь.