Сидя на диване перед нашей кроватью, я глубоко вздохнул.

— А как же наши дети? А? Мелоди, ты их бросила.… Может быть, ты не видела новостей, в какой бы дыре ты ни пряталась, но мир видел, как наша дочь была разбита…

— Я видела… а перед этим я видела тебя с пистолетом. — Она прервала меня, медленно падая на пол — Я чуть было не передумала тогда, но Дона вышла и заставила тебя остановиться. Это был самый страшный момент в моей жизни, и увиденное…i чуть не сломило меня.

— И из-за того, что тебе захотелось ньокки, ты позволяешь нашим детям оплакивать мать, которая жива?

— Я строгая, Лиам, а не бессердечная. — Она усмехнулась мне.

— Ты уверена? Потому что мне трудно согласиться. Мелоди, ты их сломала! Ты сделала именно то, что твоя мать сделала с тобой. Годами я пытался спасти тебя от самой себя, и все ради чего? Чтобы доказать, что ты ничему не научилась…

— Скажи мне, Лиам, скольких боссов мафии ты знаешь, которые вышли из благополучных стабильных семей? — Я не смог ответить. — Точно. Твоя семья была самой близкой к этому, которую я когда-либо видел, и у тебя все равно было испорченное детство. Наши дети? Каждую секунду каждого дня мы показывали им, как сильно мы их любим. Даже когда мы тренировали их, мы не могли заставить себя быть такими же холодными, как наши родители. Они Джованни-Каллахану; они не могут быть мягкими. Через пять лет Итан станет совершеннолетним. Если бы нас не стало, люди убили бы их только для того, чтобы заявить о себе. Я люблю своих детей. Я люблю их до такой степени, что… сижу здесь и знаю, что они через две комнаты от меня, и я не могу к ним прикоснуться… черт возьми, но я сделаю это, если это будет означать, что они вырастут самыми безжалостными и могущественными людьми, которых когда-либо видела этот город. Объятия и поцелуи не сделают их безжалостными. Именно боль делает нас такими. Они будут великолепны… Они станут сильнее нас… и я буду улыбаться каждый раз, когда кто-то сомневается в них, а они доказывают их неправоту.

Она улыбнулась мне, но все, что я увидел, были слезы в ее глазах.

— Мелоди, это слишком… это… я… — Я продолжал видеть лицо Доны в своем сознании, пытаясь придумать какой-нибудь способ исправить все. — Как ты могла даже подумать об этом? Как ты могла бросить их?

— Перестань повторять это…

— Сенсация, Мелоди, ты это сделала! Ты выбросила их из самолета без парашюта! Что ты собиралась делать, наблюдать издалека, как они растут, всю оставшуюся жизнь? Как ты можешь…

— Мы назовем это наказанием. — Она горько усмехнулась. — Карма за все, что я… мы сделали. Всю оставшуюся жизнь я буду испытывать боль из-за пролитой крови, из-за того, что не могу быть рядом со своими собственными детьми. Скажи мне, как еще это могло бы сработать? Я думала притвориться, что все наши смерти…мы все будем вместе, но в это никто не поверит, и даже если бы мы это сделали, нашим детям придется скрываться всю оставшуюся жизнь. Они никогда не смогут вернуться в Чикаго. Я думала подождать, пока они не станут подростками… Но к тому времени они уже будут стоять на своем, привыкнут к тому, что им никогда не придется сражаться….

— Борьба с Эмилио изменила все. Они поняли опасность, их похитили…

— Всего на полчаса. Да, это было страшно, и да, Итан доказал, что сделает все необходимое, когда придет время… Но когда мы будем рядом с ним, через несколько лет это отойдет на второй план. Я также думала сказать им, что я все еще жива, но это сводит на нет цель. И я возвращаюсь к исходной точке. Так скажи мне, Лиам, как нам убедиться, что наши дети достаточно безжалостны, чтобы справиться с бурями дерьма, которые начнутся, когда нас не станет. Как сделать кого-то сильным, не сломив его? Кто в этой семье не сломлен? Кора убила свою кузину и отдала мне ее сердце, Мина годами ждала мести, Деклан потерял обоих родителей в юном возрасте — их обоих, и он был намного младше наших детей. Ты был болен, на Нила не обращали внимания. Это мафия. В конце концов, побеждает тот, кто больше всех сломлен.

Я понимал слова, слетавшие с ее губ, просто они мне не нравились.

— Почему… мы никогда не обсуждаем наши планы вместе Почему ты мне не рассказала?

— Потому что ты слишком сильно любишь меня, и ты любишь наших детей так же сильно, как и я. Если бы я сказала тебе… поделилась бы этим… ты бы сказал мне подождать, пока они подрастут. Или, что еще хуже, ты бы согласился и не смог бы изобразить боль. Я видела тебя, когда умер Седрик; ты едва мог функционировать. Я прошла через все это не для того, чтобы у меня были сомнения. Не только с городом, но и с нашей семьей. Деклан бы понял в течение дня, он бы рассказал Коре. Кора была бы спокойна, а Нил и Мина поняли бы. Мне нужно было, чтобы ты не проболтался. Да, я использовала тебя, и мне жаль. Это была не ядерная бомба, это был удар беспилотника…. Мне даже пришлось убить Фрэнки. В курсе только я, ты и Эвелин.

Я потер лицо, чувствуя, что мой мозг вот-вот взорвется.

— Так что же мне, по-твоему, делать, тоже инсценировать свою смерть, и мы сбежим вместе?

— Я сказала, что строгая, а не бессердечная. Ты не можешь бросить наших детей сейчас. Они еще слишком маленькие, к тому же люди могут заподозрить, что что-то не так.

Да, моя воскресшая жена сумасшедшая; теперь я уверен.

— Так ты хочешь, чтобы я остался с нашими детьми, пока они не будут готовы? И где ты будешь есть ньокки, пока я буду изображать отца-одиночку?

Она скорчила мне рожицу.

— Ты лишаешь меня удовольствия от моих ньокки.

— Мелоди!

— Да! — огрызнулась она в ответ. — Я останусь в тени, наблюдать, как ты и наши дети живете, но никогда не буду рядом. И когда ты решишь, что Итан готов, мы исчезнем. Я не оставлю тебя, пока ты меня не попросишь об этом.… надеюсь, что ты не попросишь. Ты зацикливаешься на мелочах; я смотрю на картину в целом. Единственный способ уйти счастливыми — это уйти пока не поздно.

— Мелоди, ты говоришь о годах!

— Я могу подождать тебя, Лиам, потому что планирую прожить очень долгую жизнь. Когда меня никто не ищет, я могу присматривать за всеми вами…

— Мне нужно подышать, — прошептал я, встал и пошел к двери. Словно вампир, прячущийся от солнца, она направилась к углу.

— Никто не должен меня увидеть, — повторила она.

Закатив глаза, я открыл и закрыл за собой дверь.

— Как раз вовремя, я приготовил а твое любимое лакомство, — сказала мне мама, протягивая красное желе в стеклянном стакане.

— Мама, земля только что ушла у меня из-под ног…

— Давай поговорим наедине. — Она взяла меня за руку и повела в свою комнату. — Притворись, что все еще грустишь, — прошептала она.

Боже милостивый… Помоги мне, я окружен сумасшедшими.

Когда я вошел в ее комнату, первое, что я заметил, были фотографии, которые она повесила на стену. Там были фото со всех семейных праздников и школьные портреты, многие с моим отцом. Я не заходил в ее комнату с тех пор, как…Я даже не мог вспомнить.

— Я смотрю на них каждое утро, чтобы прожить день, — сказала она и положила желе в рот. — Это работает в большинстве случаев, но иногда от них также плохо, как в тот день, когда твой отец оставил меня. Теперь ты понимаешь эту боль, верно?

Я забрал у нее стакан.

— Она солгала. Вы обе солгали. Однако для нее придумать что-то вроде этого… это самый эгоистичный поступок, который она когда-либо совершала. Это сводит на нет все хорошее, что она когда-либо делала как мать. Ни одна хорошая мать не смогла бы так поступить…. это жестоко.

— Не говори за матерей, пока не вынесешь ребенка девять месяцев и не пройдешь через многочасовые роды только для того, чтобы вытолкнуть большую головку, — отрезала она и глубоко вздохнула. — Сейчас ее трудно понять, когда смотришь на Итана, Уайатта и Дону. Их боль превосходит все. Они все еще маленькие. Я переживаю за них, и как раз в тот момент, когда я чувствую, что не могу смотреть на их лица, я вспоминаю твоего отца. Он не стал бы Ceann na Conairte, если бы не потерял почти все значимое в его жизни. Ты страдал в детстве, на тебя столько раз охотились…