— Спасибо.

На лице Новы появилась слабая улыбка, пока этого никто не видит. Инмори при всех ее отталкивающих чертах на деле оказалась не такой черствой.

— Так значит, у вас в горах замок? Какой он?

— Неприступный. Со всех сторон его окружает крутой обрыв. Когда-то его называли Горная Твердыня, но для меня он всего лишь очередное место уединенного существования.

— Когда вы там жили?

— Бархатное Столетие. Это была моя загородная резиденция во времена моего правления.

— Получается, ему уже больше шестисот лет. Он сохранился за это время?

— Все мои дома надежно защищены от времени и посторонних.

— А по хижине и не скажешь… — проговорила девушка, но тут же ойкнула и закрыла рот ладонью. Селестия никак не отреагировала на ее грубость.

— Ее внешний вид служит определенным целям. Когда к травнице приходят бедняки из окрестных деревень, они ожидают увидеть такую же бедную лачужку, а не шикарный особняк.

— Понимаю. А каково это, быть императрицей?

— Быстро надоедает.

Вблизи деревня оказалась даже больше. Основные ее строения уходили по берегу реки вглубь долины, скрытые с одной стороны холмами, а с другой деревьями. Крестьяне как раз заканчивали работу в поле. Женщины стройной вереницей шли с озера с корзинами выстиранного белья, дети бегали во дворе вперемешку с животными и домашней птицей. Пастухи уже загнали коров в загоны и доярки приступили к вечерней дойке. От всего этого над деревней поднимался невообразимый шум.

— Уважаемые, здесь есть постоялый двор? — обратился Берт к группе мужчин, бредущих с поля.

— А как же, трактир имеется, — бодро отозвался один из них. Он указал рукой по направлению главной дороги. — Трехэтажный, самый приметный из здешних домов. Не пропустишь!

— Спасибо, дружище.

Тут же их окружили босые чумазые дети. Они приплясывали вокруг, махали приезжим и пели какие-то свои глупые песенки. Берт возглавил процессию. По обеим сторонам дороги разместились разномастные постройки, на веревках развевалось выстиранное белье, во дворе на кострах жители варили похлёбки и жарили мясо, потому что в домах и без печей было душно в это время года.

Впереди возвышался над всеми остальными постройками трактир, где можно было и поесть, и выпить, и на ночёвку остаться. Коновязь оказалась на удивление занята: во дворе топтались шесть стреноженных лошадей. Келл с Бертом привязали животных к хлипкой деревянной ограде и вместе зашли в открытые двери трактира, откуда на улицу вместе с желтоватым светом сальных свечей вырывались крики и смех.

Мужчины и женщины разного возраста толпились в трактире с большими деревянными кружками в руках. Те, кому не хватило места за столом или за стойкой, преспокойно рассаживались на столы, на окна и лестницу, все были веселы и оживленно болтали о злободневном. В нос с порога били запахи пота, табака и закусок.

Нова поморщилась, а парни неуверенно зашли внутрь. Обоим было в новинку посещение подобных заведений. Новые лица тут же привлекли всеобщее внимание, парней то и дело приветствовали отдельные компании, задавали посредственные вопросы, и на этом их любопытство иссякало.

Берт подошел к барной стойке, за которой гостям разливали эль улыбчивый бородач с прореженными в драках зубами и полная смешливая дама в чепце поверх светлых волос, норовившая пофлиртовать с каждым мужчиной.

— Две пинты вашего лучшего эля.

Берт выложил на стойку горсть медных монет. Бородач шустро спрятали их в карман фартука.

— Империалы? У нас такие не в ходу, но деньги есть деньги. Добавишь еще пять, и я принесу вам лучшую жареную рыбу в наших местах.

Парни переглянулись, Берт отсчитал монеты и сказал:

— Ну, давай свою рыбу.

Мужчина довольно улыбнулся и пошел на кухню, в это время толстуха налила им пенного из огромной бочки.

— Одни путешествуете, голубчики? — прощебетала она, вручая им кружки.

Оба смутились, но Келл быстро взял себя в руки.

— Нет, с… женами.

— Кто же путешествует с женами? — удивилась женщина, а затем подмигнула и наклонилась поближе, так, что ее объемный бюст едва не выкатился из нескромного выреза. — Очень жаль, ведь у нас много хороших девушек.

Бородач поставил перед ними деревянное блюдо с жареной рыбой.

— У вас есть свободные комнаты?

— А как же. По десять ваших медных за ночь, еще по пять с каждого, если хотите завтрак.

— Подходит.

Берт уже собирался выложить на стойку еще горсть монет, но Келлгар взял его под локоть.

— Пойдем-ка на воздух. Мы еще вернемся, — он кивнул бородатому и повел друга через толпу к выходу.

— Ты чего?

— Просто нехорошее предчувствие. Мы оставили их одних, надеюсь, к ним никто не подумает приставать.

Девушки стояли в полном одиночестве у ограды, подальше от шумной толпы. Нова скрестила на груди руки и хмуро наблюдала за пьяными, а Инмори преспокойно курила ароматную смесь через трубку с длинным тонким мундштуком.

Берт протянул Нове блюдо:

— Рыбки?

— Не хочу, — фыркнула девушка.

— Что тебе купить, любовь моя?

— Ничего. Лучше уж поголодаю, чем потяну в рот что-нибудь из этой вонючей нищенской харчевни, где работники вряд ли моют руки чаще чем раз в неделю.

— Ладно тебе, злюка, — влез между ними Келл, пока любовники снова не начали препираться. — Ничего лучше на пути все равно не попадется. Выпьем.

Пока парни шумно глотали эль, Бессмертная тихо сказала Нове:

— Тебе следует прощать некоторые его проступки, дитя. Он еще слишком молод, чтобы понимать женщин.

Девушка удрученно вздохнула.

— Я знаю. Но ничего не могу с собой поделать.

Берт в несколько глотков осушил свою кружку, умял одну из пяти рыбешек, холодных и жирных, но все ещё вполне съедобных, и пошел в бар за новой порцией, пока его друг не спеша ковырял свою рыбу и по глотку попивал из кружки. За второй пинтой пошла третья, четвертая. Берт при этом умудрялся оставаться бодрым и трезвым, в то время как Келл начал хмелеть уже после первой. Они устроились на ступенях бара, чтобы не выпускать из виду своих спутниц, которые время от времени перебрасывались какими-то фразами. Вокруг Инмори из-за ее трубки клубился белый дым, и это было странное зрелище: самокрутки местных вместе взятые не создавали и половины такого эффекта.

Незаметно прошел час, и за это время настроение Келла настолько улучшилось, что он уже и не помнил, отчего так переживал в начале вечера. Он совершенно забыл, что Бессмертная помимо воли притягивала взгляды как мужчин, так и женщин. И ввиду своего состояния не заметил, как вскоре все местные, что толпились в баре и вокруг, полушепотом, а то и громче, переключились на обсуждение незнакомки в черном, наверно, иностранки, которая — неслыханное дело! — курит смесь через странную трубку. Однако подходить к ней пока никто не решался.

На несколько минут Келлгар отвлекся, чтобы купить себе третью пинту, а Берту — пятую, как внезапно чувство беспокойства, преследующее его весь вечер, вспыхнуло с новой силой. Он поспешил во двор, как и остальные посетители, привлеченные каким-то шумом.

— Темное создание! — кричала сморщенная как чернослив старуха, указывая узловатым дрожащим пальцем на Бессмертную.

— Успокойся, мать, — промямлил кто-то из толпы, но все были настолько пьяны, что соображали с трудом. Старуха не пила, и было непонятно, что привело ее к трактиру в такой час. Оставалась загадкой и причина ее поведения. Она гневно воззрилась на Инмори снизу вверх, и, похоже, не желала отступать.

— Темное создание, точно вам говорю! Зачем ты пришла, проклятая тварь? Убирайся из наших краев!

Бессмертная молниеносно схватила запястье с наставленным на нее пальцем, последовал хруст костей и пронзительный визг старухи.

— Никто не смеет мне указывать, — спокойно произнесла Селестия.

Старуха пыталась вырвать покалеченную руку из мертвой хватки Бессмертной, она скулила и извивалась. Местные настолько опешили от всего произошедшего, что просто стояли с выпученными глазами и открытыми ртами, и ни один из них не спешил помогать старухе. Их всех захлестнул страх.