– Город тут в двух шагах, – сообщила она. – Я туда чуть не каждый день хожу. Мастерские почти всегда строятся в Предместьях. Но дело не в этом, а в том, что сейчас у вас все равно ничего не получится. А когда мы доработаем проект… Ну вот между прочим, Аптека ведь наверняка уже подходил к Городу. Ты ведь ходил по пустыне?

– По пустыне? – машинально переспросил я. – А!

И я вспомнил и рассказал им про свое путешествие по пустыне.

Однажды – очень давно, еще до знакомства с Морганом – я в очередной раз отправился вглубь страны и оказался на ровной, как стол, равнине. Она простиралась от горизонта до горизонта: твердая каменистая земля, редкие травинки, прозрачное безоблачное небо. Иногда вдалеке, на горизонте – неровные очертания циклопических каменных башен. Я шел, и воздух искрился прозрачной взвесью тончайших песчинок, которую нес легкий ветер. Я шел и шел, много дней, и я не уставал и не падал, и не испытывал ни голода, ни жажды, я просто шел без единой остановки, и я совсем не помню, о чем я думал.

А потом я остановился. И в то же мгновение, как будто так и надо, оказался посреди леса. Граница была совсем недалеко. Был солнечный вечер, на листве лежали желтые теплые блики, а в двадцати сантиметрах от моего лица по ветке дуба прыгала крупная белка. Белка села на ветке и посмотрела на меня.

– Труд – это еще не всё, что нужно, – сказала белка. Ее глазки-бусинки поблескивали в пронизанном лучами полумраке. – Труд не даст тебе погибнуть, но и спастись не даст. Ищи дальше.

Белка уронила мне прямо в руки полупрозрачный орешек изумрудного цвета, юркнула по ветке и скрылась в кроне. Попытавшись сделать шаг, я обнаружил, что мою ногу оплел вьюнок.

– И что? – спросил Рыжий.

– Ничего, – сказал я. – Больше я говорящих белок в Стране не встречал.

– Нет, – Рыжий нетерпеливо помотал головой. – Что случилось с орешком?

– Он оказался вкусный. А что?

– Возможно, это был единственный случай, когда ты мог вернуться из Фриланда не нищебродом, – улыбнувшись, пояснил Рыжий.

– Всё это замечательно, – сказал я, – но при чем тут Город?

– Как правило, когда кто-то хочет найти Город, он не избегает пустыни, – сказала Нета. – Но коротким путем, через Предместья, ходить гораздо лучше. Мы с Машей посоветуемся по этому поводу, только дайте нам время. Целители могут очень много, гораздо больше, чем мастера.

– Слушай, Нетка, – вдруг сказал Баламут, ковыряя палочкой землю. – А скажи. Целители случайно не умеют воскрешать мёртвых?

Я смотрел на Рыжего украдкой. К чему задан вопрос, понятно было сразу. Непонятно было, как он вообще решился на этот разговор.

Баламут сосредоточенно ковырял землю.

– Ну, все-таки… не настолько много, – сказала Нета.

– А вернуть человека из Ямы? – слишком быстро выпалил Рыжий. Палочка в его руках замерла.

Нета сидела неподвижно, опустив голову. В какую-то секунду мне вдруг показалось, что она сейчас встанет и уйдет. Но, конечно, она не сдвинулась с места.

– Теоретически, – сказала она наконец. И встряхнулась. – Теоретически это возможно. – Она подняла руку, останавливая вскинувшегося Рыжего. – Но на практике... Ты же понимаешь, что туда никто не попадает против воли. Если человек там оказался, то... он сам там оказался. Он сам это выбрал, пусть даже и не понимая, что делает. И чтобы выйти, он должен тоже принять решение сам. Но карабкаться по скользкому склону из... того места, которое ты называешь Ямой... это ведь совсем не то, что катиться вниз. Теоретически – да, обитатель этого места может оказаться способен на свободное волеизъявление. Те, кто там управляет, к этому и апеллируют, когда говорят, что человек там тоже свободен. Что он может мыслить по-человечески, говорить по-человечески, заявлять о человеческих желаниях, действовать в согласии с ними. Но чтобы сказать даже просто: «Я хочу жить в Лабиринте» – для этого человек должен о нем хотя бы вспомнить. Не говоря уж о том, чтобы быть в состоянии открыть рот для произнесения несанкционированных звуков. И мы... не знаем способа напомнить обитателям Ямы о чем-то еще, кроме Ямы. Это и в Лабиринте-то тяжело, напоминать о свободе. Сколько героев на это жизнь положили, – она вздохнула. – Но в... том месте, о котором ты говоришь... Понимаешь, мало ведь вспомнить... – она помолчала. – Нет, Рыжий Лис. Мне очень жаль. Я не знаю способа спасения из этого места.

– Я понял, – сказал Баламут, безразлично глядя в сторону.

– Но я знаю примеры спасения, – сказала Нета. – Я даже знаю вот что: тот, кто умудрился выйти из Ямы, как правило, не задерживается в Лабиринте.

– А ты кого-нибудь знаешь из таких людей? – спросил Морган, посматривая на Рыжего. – Не теоретически? Здесь, в нашей Стране?

– Не лично, – ответила Нета.

– Все говорят: «не лично», – глядя в сторону, произнес Рыжий. – Говорят: «я не знаю способа». Лучше бы уж вообще ничего не говорили.

– Кто ищет, – сказала Нета, – тот находит.

Легко сказать – кто ищет, тот находит!..

Пока что мы находили на этом пути только неприятности.

Малыш спал, свернувшись калачиком, на одеяле возле костра. Я смотрел в огонь и думал о Маше. «С кем и где ты провела эту ночь, моя сладкая N?»

– Странно знаете что? – снова заговорила Нета. – Что в последнее время в Яму попадает всё больше людей. А во Фриланд всё меньше. Проводников-лабиринтцев стало очень мало. Может быть, это потому, что жизнь в Лабиринте стала комфортной? Человек привык антидепрессантами глушить желание свободы?

– Человек обленился, – сказал Морган. – Человек сидит в своем выбранном закутке Лабиринта и ничего не делает, и думает, что это нормально. Там люди ведь ничем не занимаются. Время занимают только. Все вот эти договора, полеты в Челябинск, пельмени, ссоры с женщинами – что ж во всем этом, интерес, что ль, какой-то есть? Кому от всего этого становится лучше? А ведь так привыкаешь ничего не делать, что от мизерных усилий устаешь! От усталости падаешь, болеешь от усталости! ...А во Фриланде ты постоянно занят. И тоже устаешь, конечно, особенно на первых порах. Попробуй-ка с людьми снова в нормальном тоне научись говорить, когда уже только рычать привык, и не смотреть на другого, как будто тебе всё заранее про него известно! Или посиди, почитай книги в Тесле, когда мозги уже насквозь заржавели, потому что последняя твоя интеллектуальная активность – задачки по арифметике в армейской учебке! Или походи с проводником по Пограничью. Я от этого сначала до обмороков уставал. От непредсказуемости больше. Не знаешь, когда надо будет, удирая от синюшек, по болоту полдня прыгать, а когда в схроне сидеть, пережидая, пока бобовые стебли вокруг тебя до неба дорастут. А на переходах меня Аптека по-первости знаешь как уматывал! Хотя я не подавал виду, конечно. Да как так: дохляк вроде, ботаник, а идет тишком да посвистывает, да еще болтает без умолку, а с тебя уже семь потов сошло и ноги подкашиваются!..

Когда Морган смотрит на Нету, он почему-то сразу начинает улыбаться. Довольно бессмысленной улыбкой.

И Нета слушает его внимательно, и быстрые глаза весело блестят.

Кажется мне это – или между ними что-то происходит?

Это было бы хорошо. Хоть один из нас утешится.

Чтобы не мешать им, я ушел спать. Ночью мне в глаза блеснул фонарик, и голос Моргана сказал:

– Спишь? Это правильно. Спи. Я уговорил Нету завтра с утра попробовать взять нас с собой в Город.

– Ничего не выйдет, – спросонья сказал я. И снова заснул.

День 5.

...Ничего, конечно, не вышло. Малыш тоже сразу это понял и отказался идти, а меня они уломали. Мы пошли вчетвером, заблудились, ходили по непролазной чаще целый день. Замучились, извозились в зелени, исчесались от колючек. Плюнули, повернули назад и через час вышли к мастерской.

День 6.

Нета сказала нам: «Ну, вчера весь день потеряли из-за вас – вот теперь помогайте мне». Рыжий ночью опять исчез, и мы с Капитаном до обеда были на подхвате у Неты, которая без спешки, но и без единого перерыва достраивала летающий скутер. Больше мы наблюдали, конечно.