Я не понял, при чем тут папоротник, но промолчал.

Характер лесной подстилки изменился. Теперь это была практически голая земля, мягкая и рыхлая. Действительно, по ногам легковесными шелковыми лапами то и дело задевали упругие побеги папоротника.

– Пока что всё как на карте, – пробормотал Рыжий. – Смотрите. Видите?

– Ничего не... – начал я и тут же понял, что вижу. Откуда-то шел свет, такой тусклый, что очертания толстых стволов впереди, стоящих, наклонных, почти упавших, были как нарисованы черной краской на черном.

– Деревья, как трава, – сказал сзади Морган.

– Это не деревья, – отозвался Рыжий. – Смотри!

На огромной высоте над нами толстые чешуйчатые стволы раскрывались как бы гигантскими зонтиками.

– Это что, пальмы? – я озадаченно вертел головой и силился понять, откуда идет свет, потому что эти гигантские зонтики совершенно заслоняли небо.

– Офигеть, – сказал Морган тихо. – Это папоротники!

– Пошли, – отрывисто бросил оборотень. – Не тормозить.

Нет, мне все это совсем не нравилось. Зачем мы идем сюда? Тут мне кое-что пришло в голову.

– Рыжий, а покажи мне карту? – попросил я. Тот не остановился, только через плечо посветил на меня по-звериному желтыми глазами.

– Это не понадобится, – ответил он, отворачиваясь. – Тут уж сложно заблудиться.

– Покажи, – сказал я, стараясь догнать его.

– Карта у меня, – проговорил Морган сзади, и я повернулся к нему, услышав, как она зашуршала в его руках. – Но я не уверен, что тут можно будет на ней что-то разглядеть.

– Это не понадобится, – повторил Рыжий.

Крошечная точка белого света вспыхнула на земле, в зарослях справа от нас – как будто зажегся точечный фонарик. И тут же такой же – немного впереди слева. И вдруг, как будто открылись бесчисленные глаза, вокруг нас возникло множество белых сияющих пятнышек, побольше и поменьше, низко и высоко. Вдруг стало почти светло, и я увидел гигантские пальмы папоротников, неподвижные, глухо сомкнувшиеся над нами, цепочку наших следов на сырой неровной почве без единой травинки, ковер из крошечных слепящих белых пятнышек – каждое в окружении розетки из упругих спиралевидно закрученных молодых стеблей, – редкие тонкие хвощи в человеческий рост, Моргана, Рыжего.

– Если хотите, собирайте, – отрывисто бросил оборотень через плечо. – Хотя не думаю, что от них будет богато толку. Не отставайте, главное.

В такого рода вещах Баламут разбирается гораздо лучше нас. Я и сам тут же понял, о чем он говорит: светящиеся пятнышки не были цветами – только бутонами. Морган наклонился, на ходу сорвал из-под ног маленький бутончик и аккуратно спрятал его в объемистый карман на рукаве.

Баламут перешел на бег.

Зачем мы здесь? Мне не хочется не только прикасаться к белым яростно сияющим бутончикам, но даже смотреть на них. Мне хочется оказаться как можно дальше от этого места. Я предпочел бы оставаться в неведении относительно того, что это такое, закрыть книжку, повернуться на другой бок, уснуть... К сожалению, всего этого сделать нельзя: мы бежим по рыхлой топкой почве, стараясь не наступать на папоротниковые розетки, огибая хвощи, перепрыгивая объемистые стволы, то и дело пересекающие путь. Я понимаю, что Морган видит мое необъяснимое замешательство и тревожится. И еще я чувствую, что очень скоро тревожиться будет уже поздно. Рыжего сейчас уже не остановить. На меня часто накатывало такое вот беспокойство, когда наши с ним экспедиции близились к концу, но ни разу еще это чувство не было таким сильным. Если бы нас не послал сюда Голдхейр… Что же делать?

Рыжий остановился так резко, что я снова чуть не налетел на него. Оборотень этого явно не заметил.

– Ты мой хороший, – умильно прошептал он. Чудеса этой категории были единственным, что по-настоящему притягивало его в этой Стране. Но на этот раз его можно было понять. Я тоже увидел…

Рыжий порывисто вздохнул и зачем-то вдруг помахал рукой перед своим лицом. Я понял, что он не верит глазам.

– Потрясающе, – тихо сказал Морган. Обычно он довольно равнодушен к таким вещам, но тут, видно, и его проняло.

Цветок рос на небольшом пригорке, почти кочке. Я не знаю, как Рыжий его нашел среди тысяч одинаковых белых бутонов. Цветок выглядывал из обычной розетки папоротниковых листьев и как ни в чем не бывало освещал их тихим уверенным светом. Он светился совсем не так ярко, как бутоны. Он был чем-то очень похож на открывшееся око, внимательно глядящее на нас. Бело-серебряный, как подснежник, и маленький, не больше рублевой монетки. Выглядел он таким гладким и ровным, как будто был искусственным.

Цветок был прекрасен. И еще – он был одной из самых жутких вещей, которые мне доводилось видеть в жизни.

– Рыжий, это нельзя трогать, – вырвалось у меня.

Баламут скосился на меня, светлые глаза сияли в темноте.

– А по-моему, это нельзя оставлять здесь, – сказал он.

Он шагнул вперед, нагнулся и без колебаний быстро сорвал цветок у самого соцветия.

В ту же секунду гигантские папоротники вокруг нас от корней до высоких крон вздрогнули от мощного ужасающего рыка.

2.

Что это?

Я понял, почему бутоны в первую секунду напомнили мне глаза, почему цветок был так похож на глаз. Он и был глазом. Тысячи открывшихся глаз, прекрасных и жутких, смотрели на нас со всех сторон, и кроме них, мы ничего больше не видели: не было больше гигантских крон, не было хвощей и маленьких папоротниковых розеток, вокруг была тьма, смотрящая на нас тысячами глаз, зевающая тысячами пастей.

Из горла Рыжего раздался какой-то сдавленный писк, и он исчез. Буквально: был – и нету. Тьма вокруг зашевелилась и неторопливо примерилась. Это был конец.

И вдруг что-то изменилось. Глаза-цветы мигнули (я будто ослеп на миг). Было ощущение, что тьма принюхивается, и я тут же понял, к чему: к небрежно разрисованному каракулями свертку бумаги, к карте, зажатой в кулаке окаменевшего Моргана. Тьма как будто немного поколебалась, потом раздался громовой лязг, как от тысяч сомкнувшихся жвал. Нас обдало множественным движением – мощным и слитным, словно на одну секунду мы оказались в самом центре несущегося стада бизонов.

И тут же всё исчезло. Не было больше ни тьмы, ни глаз, ни движения, только величественные стволы, ковер папоротниковых листьев под ногами и блеск бисера звезд сквозь кроны.

3.

...Когда мы вышли из леса, небо уже серело предутренним светом. Морган вывел нас наугад, потому что я совсем перестал различать направления в этом лесу. Но когда гигантские папоротники наконец расступились, мы увидели перед собой расстилающиеся холмистые дали, и я понял, что до Границы не так уж далеко. Туман окутывал долины.

Мы обернулись и поглядели на лес. Теперь это был просто лес, без всяких фокусов, просто растительность уж очень необычная. Рыжий продекламировал:

– В ночь с понедельника на среду

я шел по выбранной стезе,

и вдруг бабах – озорно, обло,

стозе!(1)

Губы у него всё еще немного прыгали. Мы помолчали, а потом Морган сказал:

– Двойка по тактике в экстремальной ситуации. Всем троим. Впрочем, – поправился он, подумав, – Рыжему, пожалуй, тройка с минусом.

Сейчас, когда мы вышли из леса, он уже мог позволить себе нас ругать.

– А почему Рыжему тройка? – спросил я.

– Он, по крайней мере, сразу сообразил драпануть, – объяснил Морган.

Нос у Баламута порозовел.

– Некоторые тут, конечно, предпочли бы быть мертвыми героями, – пробурчал он и вздрогнул от остаточного испуга.

– Значит, ты чувствовал, что это опасно? – спросил меня Морган.

– Но нас же послал туда Голдхейр! – возразил я. – Как я мог сомневаться?

– Да, – согласился Морган.

– Послал, – нервно дернув ушами, сказал Рыжий. – И защиту дал. Наверное, нам с самого начала там ничего не грозило. Городские, – и он добавил пару цветистых эпитетов.