По тону Арнис дети поняли, что в единорогов она не верит. Иначе вела бы себя насторожённо, с опаской, как при любой встрече с волшебством. Но долина её не пугала, и ночевала Арнис там, где ещё совсем недавно бегали призрачные единороги, совершенно спокойно.

И дети не стали пугать девушку. Тем более, что Единорожья долина осталась далеко позади.

К обеду они добрались до первого поселения. Оно походило на Плавучие Сады — те же круглые, больше похожие на гнёзда, белые дома и высаженные по окружности кусты-заборы — только было куда больше и располагалось среди холмов.

На одном таком холме стояло особенное гнездо. Оно было огромным, как несколько обычных домов, и с разноцветными стенами.

И двор у этого гнёзда-великана был огромным. В нем помещались несколько столов со скамьями, и даже печка. Близнецам всё это так напомнило городские уличные кафе из родного мира, что они вновь ощутили тоску по дому.

— Вот тут мы и переночуем, — сказала Арнис и направилась к «кафе».

Разноцветный дом оказался чем-то вроде гостиницы.

— Последний единорог, — произнесла девушка, и все поняли, что это название «гостиницы».

— Это из-за долины единорогов? — уточнил Алёша.

— Лошадка! — завопила Юлька. — Смотрите! Вон там!

Слева от входа росло тонкое кудрявое деревце. Зато справа путешественники увидели единорога.

Конечно же, это был не настоящий живой единорог и не призрак из тех, что дети видели в долине. Этого единорога вырубили из материала, похожего на белый мрамор.

— Та-ак, — сказала Арнис сурово. — Кажется, кое с кем придётся поговорить… серьезно.

— А он из чего? — спросил Алёша, прикоснувшись ладонью к гладкой, словно отполированной поверхности скульптуры, как вдруг…

— Н’е трожь! — прогремело из недр гостиницы, что-то (или кто-то) вихрем вынеслось во двор, а когда напуганный Алёшка моментально отпрянул от статуи, так же быстро унеслось обратно.

Повисла тишина.

— Что это было? — среди всеобщего молчания спросила Алёна.

— Подождите, сейчас вернётся, — пообещала Арнис.

— Что это за тип? — Алёша поёжился. — Серьезный дядя.

— Это и есть хозяин путничьего гнёзда, — пояснила Арнис. — На самом деле добродушный человек. Однако, строг до всего, что касается дорогих ему вещей.

Не прошло и минуты, как «добродушный человек» вновь явился перед пришельцами.

— Ой! — сказала Юлька и протёрла глаза: хозяином «гостиницы» оказалось забавное существо, похожее на гигантского хомяка с пепельной шерстью и забавными оттопыренными ушками. Существо радостно улыбалось зубастым ртом и заискивающе суетилось перед путниками. На щекастом личике горели живые темно-карие глаза.

— Добро пожаловать! Рад, безм’ерно рад, что такие дорогие гост’и почт’или вн’иманийем моё столь скромное завед’ение. Только у нас на вс’ей В’илокской дорог’е вы найд’ете настоящий домашний уйют, вкусную сытную йеду и самыйе н’изкие цены…

— Рипопо! — перебила его Арнис. — Ты узнал меня?

Хомяк замолк на полуслове, щурясь и разглядывая девушку, потом, видимо, для пущего впечатления, ударил себя по лбу и воскликнул:

— Как же, как же! Плавуч’ие Сады, скупка пр’екрасных цветов для украшенийя комнат постояльцев… Арн’ис, кажется? Помн’ю, помн’ю. Твойи цв’еты, н’есравн’енная Арн’ис, год могут простойять и н’е в’янут. Вот что знач’ит настоящее искусство ав’исов, вёл’иких цен’ителей пр’екрасного! Для вас — самыйе лучшийе комнаты. Цауп! Цаин! Ацаре! О, это мойи сыновья. Пр’иготовьте лучшийе комнаты для поч’етных гост’ей! Да потороп’итесь!

— Хватило бы и одного, — заметила Арнис.

А вертлявый хозяин путничьего гнёзда уже подхватил её и стоявшую рядом с девушкой Алёну под локти, кивнув одновременно Алёше и Юле, приглашая следовать за ними, и увлек их за собой через порог гнёзда-гостиницы.

— О! У нас вы, дорог’ие гост’и, найд’ете поист’ине зам’ечательные комнаты! — расписывал Рипопо, бодро ведя гостей по узкому коридорчику между длинными, плетёными из веток стенами. — Вы н’е смотр’ите, что «Посл’едний ед’инорог» стар, ещё мой д’ед выстроил это вёл’иколепное здание. Путничье гн’ездо кр’епко и н’есокрушимо, как сотня мауров, а внутр’и вы найд’ете самыйе соврем’енные удобства. У нас йесть комнаты, удобныйе и на любой вкус. Прийедут маг’ирги — для н’их найд’ется пом’ещение по росту. Ншуны, мауры, тальпы, шв’или — кто к чему пр’ивык. А для ав’исов, этих пр’екрасных цен’ителей роскоши и красоты — крас’ивые роскошные покойи! — он остановился и толкнул выкрашенную в розовое дверь. — Вот! Каково?

Дети разинули рты, и было, от чего: потолок, стены и пол пестрели ярким буйством самых неожиданных красок. Форма комнаты тоже изумляла, не круглая и не прямоугольная, а словно отрезанный кусок торта. Примыкающие с двух сторон от двери стены расходились «веером», задняя стена закруглена. Из мебели только три лежанки с ярко-розовыми покрывалами и кресло-плетёнка.

Не ахнула только Арнис. Она хмыкнула и надменно поинтересовалась:

— И сколько же ты берёшь за эту «роскошь»?

— О, совс’ем н’емного, совс’ем н’емного. Н’е буд’ем об этом. Располагайт’есь, располагайт’есь… Ужинать гд’е извол’ите? Зд’есь — так я м’игом пришлю одного из сынов, а если во дворе — так м’илости просим, у нас народ добрый, пор’ядочный, и поговор’ить, и…

— Поговорить я предпочту все-таки с тобой, — заявила Арнис, бесцеремонно вталкивая хозяина в комнату. — О тебе и твоем бесценном путничьем гнезде. Дети, закройте дверь. Вот так-то лучше.

Ншун растерянно моргнул, разом потеряв нить речи.

Арнис ободряюще улыбнулась, села в кресло и заговорила:

— Благородный Рипопо, — при этих словах в её голосе мелькнула еле скрытая насмешка. — У входа в твое путничье гнездо я и мои спутники приметили статую. Единорог. Из белого обсидиана, не так ли?

— Так, так! — охотно закивал Рипопо, пугливо косясь на запертую дверь. — Гордость мо’его завед’ения! Его с’имвол! Во вс’ей Валлее вам не сыскать подобного произвед’ения искусства.

— Интересно, — продолжала Арнис. — Откуда у простого хозяина путничьего гнёзда столько средств, чтобы приобрести такую, в общем-то, недешёвую статую?

Рипопо вдруг смешался и весь как-то съежился, его глаза потускнели и виновато забегали по помещению. Однако его голос звучал твердо.

— Какое до того д’ело проезжих ав’исов?

— Ты знаешь, какое, — спокойно отозвалась Арнис.

Рипопо вздрогнул и посмотрел на неё обречено.

— Пон’яли, вс’е-таки? — проговорил он упавшим голосом, и взмолился. — Н’е губ’ите! Им’енем Владыч’ицы прошу — не губ’ите! Что я могу прот’ив н’их? Я — н’икто! Я — букашка! Ншуны добрыйе, он’и никого н’е трогают, он’и со всеми в м’ире, а если ж что, то и защит’ить себя н’е можем…

Дети не поняли ничего. Всё, что им оставалось — молча наблюдать.

Ншун заломил мохнатые руки, голося. Арнис, нахмурив тонкие брови, с презрением смотрела на рыдающего хозяина.

— Рассказывай! — скомандовала она. — И ничего не упускай. Спокойно, подробно, четко.

И Рипопо заговорил.

— Он’и пр’ишли с с’евера, точно, с с’евера, ещё Цауп зам’етил, что давно с той стороны к нам н’е было путн’иков. А тут сразу двое. Да ещё и маг’ирги! Вс’е знают, на что эти т’ипы способны. Я и д’етям наказал — н’е зл’ите, выполняйте все повёл’ения чаровн’иков, а то попортят своим колдовством-то, ч’его от н’их ждать. Поначалу они и н’е хулиган’или, вели с’ебя т’ихо, я-то и успокойился. А поздно ночью укладывайюсь спать, слышу, стуч’ится кто. Открывайю — чаровн’ики. Сам’и в с’ерых плащах, кап’юшоны на самые на глаза надв’инуты, а глаз’ищи так и св’етятся, что огн’ем т’ебя прожигайют. Ну, думаю, пр’ишли по мойю жизнь. Что надобно, спрашиваю я, знач’ит, с улыбкой. Поговор’ить, говор’ит тот, что выше. А второй смотр’ит прямо в глаза, аж дурно станов’ится, и говорит так м’ерзко-м’ерзко: твойе гн’ездо н’е так уж дал’еко от перехода в другие миры. Мы, говор’ит, остав’им в твойем гн’езде амул’ет. Если зд’есь пойявятся д’ети с той стороны, ты, говор’ит, обласкай, обогрей, да чтобы н’и о чем н’е догадал’ись. А мы, как амул’ет нас предупр’едит, сразу окаж’емся тут. Да чтобы б’ез шуток, коли что — разобьём твой дом’ишко, что по в’еточкам не соб’ерешь, а д’етей твойих в лягушек обрат’им. А он’и это могут, это вс’е знают. А я что, я — т’ихий челов’ек. Разв’е ж я могу прот’ив н’их? А тот, что высокий, вз’ял м’еня за руку и выв’ел во двор. Иду я, н’и живой н’и м’ертвый, и смотрю: поср’ед’и двора стойит он, ед’инорог, ну пр’ямо как живой! Глаза блест’ят, словно отражают божеств’енный св’ет Инрис, рог м’ерцает, а надо вам сказать, д’ело было глубокой ночью — зрел’ище волшебнойе. Только маг’ирги так и ум’еют. Что это? — спрашиваю. А чаровн’ики и говор’ят: это наш т’ебе подарок. За то, что сд’елаешь как надо. А я и желать н’е см’ел такого подарка. С’ердце так и заб’илось — вот она, м’ечта. Выбор-то н’е в’елик, правда? Или полное разруш’ение и н’есчастье д’етей, или вот это чудо. О-о, гор’емычный я! Да лучше бы сразу отказался, да попал под расправу чаровн’иков! Как мог я, благородный ншун, опуст’иться до того, чтобы, побойявшись м’ести, идти на поводу колдунов⁈