Я целую ее в лоб, исключительно потому, что мне нужно прикоснуться к ней, а затем поднимаю ружье, глубоко вдыхая, прежде чем медленно спуститься по ступенькам.

Дым сгущается по мере того, как мы спускаемся, но огонь потушен, что означает, что либо Сильвестр проснулся, либо Кейси позаботилась об этом. Я вижу, как вспышка движения пересекает кухню и бежит к двери, звук ее цепей безошибочен.

Еще одна вспышка мелькает в моем периферийном пространстве за секунду до того, как появляется Сильвестр с молотком в руке и боевым кличем на устах, когда собирается ударить меня.

— Энцо! — кричит Сойер, хватая меня за воротник и оттаскивая назад, как раз в тот момент, когда Сильвестр размахивает молотком прямо в том месте, где была моя голова.

Он спотыкается передо мной, и я, воспользовавшись его импульсом, толкаю его дулом пистолета вниз. Он врезается в пол и с воплем перекатывается на спину.

— Чертова сука, — выплевывает он, кашляя, а я огибаю его, хватаю спереди за рубашку и тащу к центру кухни. Подвал все еще открыт, и Кейси не видно сквозь плотный дым.

Ярость, которую я держал кипящей под поверхностью, теперь переливается через край. Все, о чем я могу думать, это то, что он сделал с Сойер — то, что он почти сделал с ней. Попытка похитить ее, а затем привязать ее к своей кровати в надежде, что он удержит ее здесь навсегда. Образ Сойер с зашитым ртом и грустными, впалыми глазами впечатался в мой мозг так же глубоко, как ожоги на деревянном полу.

Я опускаюсь на него сверху, неугасимая ярость наполняет мою грудь и проникает глубоко в кости.

Его кулаки летят на меня, но он не более чем слабый, старый человек. Он выкрикивает цветистые оскорбления и хрипит, когда сажа заполняет его легкие.

Опустив пистолет, я хватаю его за запястья, быстро сжимаю их и зажимаю между бедер. Я сильно сжимаю его, пока он извивается подо мной, как червяк на крючке, и наношу серию ударов по его лицу. Я чувствую, как рвется кожа на костяшках пальцев и как мои кости сталкиваются с его костями снова и снова.

Сквозь дымку я смутно слышу странный, булькающий крик, прежде чем меня отбрасывает в сторону, и то, что кажется руками и ногами, обвивается вокруг моего туловища.

Я бездвижен достаточно долго, чтобы Сильвестр встал на колени и схватил пистолет. В тот момент, когда он поднимает его, позади него появляется Сойер, звено цепи между ее закованными в наручники запястьями перекидывается через его горло и затягивается.

Из ее горла вырывается крик, и она со всей силы отбрасывает его назад, на ее лице появляется страдальческое выражение, когда они вместе падают назад. Дробовик выпадает из его руки и проскальзывает в футе от них.

— Кейси! — рычу я, пытаясь оттащить ее от себя. Я не хочу причинять ей боль. Она противоречива, ей годами промывали мозги, чтобы она защищала своего отца, а не себя, причем самыми жестокими способами. Но я не позволю ей остановить меня от убийства человека, который годами причинял боль и мучил невинных людей. И особенно после того, как он прикоснулся к моей девочке.

Это никогда не останется безнаказанным.

Мне удается освободиться от хватки Кейси, и я с ужасом вижу, что ее рот открыт, швы разрывают плоть вокруг губ. Кровь стекает по подбородку, а из ее горла вырываются истошные крики, когда рот расширяется, обнажая почерневшие зубы и отрезанный язык.

Я хватаю ее за челюсть, пытаясь не дать ей причинить себе еще больше боли.

— Ты не должна страдать из-за него, — решительно говорю я ей, мой желудок сводит от гротескного ощущения ее гниющей плоти и телесных жидкостей, о которых я даже не хочу думать, вместе с резким зловонием от них. — Больше нет.

Она одновременно борется за него и против него.

Любовь — забавная штука. Она сохраняется даже тогда, когда вы сделали все возможное, чтобы ее изгнать. Она требует собственного голоса и отказывается быть рабом кого-либо, кроме своих собственных желаний. И несмотря на всю свою силу, именно эти эгоистичные желания делают любовь такой слабой.

Она принимает извинения обманутого любовника.

Это возвращение к поднятой руке, снова и снова, пока эта рука не станет смертельной, а дом — в загробном мире.

Это цепляться за мать, которая никогда не хотела тебя видеть, и надеяться, что однажды она появится на ступенях церкви.

Это хвататься за руку, которая принадлежит и отцу, и обидчику, и рыдать, когда они медленно ускользают.

Это влюбиться в лжеца, вора и молиться, чтобы он больше никогда не причинил тебе боли.

Кейси качает головой, болезненный, горестный крик прорывается сквозь швы прямо мне в грудь. Сойер и Сильвестр все еще борются, и как бы Кейси ни нуждалась в утешении, у меня нет времени.

Бросив на нее последний взгляд, который, как я молюсь, она истолкует как «помоги нам помочь тебе», я поворачиваюсь к борющемуся дуэту. Сойер лежит на полу, Сильвестр на ней, спиной к ней, а она пытается задушить его цепью.

Их лица покраснели, а на лице Сойер проступили черты изнеможения. Ее силы иссякают, и Сильвестр начинает освобождаться от ее хватки.

Как только я делаю шаг к ним, Сильвестр вырывается и бросается к пистолету, выхватывает его и направляет прямо на меня. Но я сосредоточен только на Сойер, и если этот ублюдок хочет помешать мне добраться до нее, ему лучше нажать на курок сейчас.

— Нет! — кричит Сойер, прыгая на спину и заставляя пистолет качнуться. Он стреляет, звук грохочет и ударяет в потолок, отчего на наши головы сыплются обломки.

— Сойер, — кричу я, и в срочном порядке бросаюсь к ним. Сильвестр бьет ее локтем по лицу, отчего ее голова откидывается назад, а изо рта хлещет кровь.

Мое зрение становится красным, и я скорее чувствую, чем вижу, как что-то толкает меня в бок. Я спотыкаюсь прямо в тот момент, когда раздается еще один выстрел, и жду, пока боль утихнет.

Чтобы почувствовать жестокий пресс пули, пронзающей мое тело и забирающей с собой мою душу.

Однако я ничего не чувствую, когда сцена медленно проясняется, и я выпрямляюсь. Сойер и Сильвестр смотрят на меня широко раскрытыми глазами, на лицах обоих написан ужас.

Но они вовсе не смотрят на меня. Их внимание сосредоточено на том, что рядом со мной. Я поворачиваю голову и вижу Кейси, стоящую там, где когда-то стоял я, с наклоненным подбородком. Мой взгляд следует за ее взглядом, обнаруживая кровь, вытекающую из ее груди и скапливающуюся на полу под ее ногами.

— НЕТ! — яростно кричит Сильвестр, вены на его лбу выступают, когда он пытается встать и броситься к Кейси.

Я ловлю ее, когда она падает, смягчая удар, пока ее тело оседает. Сильвестр ползет к нам, оружие забыто на полу. Моя голова полна помех, пока я пытаюсь осознать, что эта бедная девушка получила пулю ради меня.

— Уходи! — рявкаю я. Я думаю, он слишком потрясен, чтобы осознать что-либо, кроме того, что его дочь умирает на полу перед ним, причем по его вине, не меньше. Поэтому он останавливается, его расширенные глаза смотрят на нее в недоумении. — Эй, посмотри на меня, — бормочу я, поворачивая ее щеку к себе.

Проходит несколько секунд, прежде чем ее остекленевшие глаза переходят на меня. Я сжимаю зубы, не видя ничего, кроме спокойствия, излучаемого ею.

— Sei così dolce. Sei un angelo — Ты такая милая. Ты — ангел, — шепчу я, проводя большим пальцем по ее окровавленной щеке, когда из ее глаза падает слеза.

— Нет, нет, нет, нет, — повторяет Сильвестр, его голос становится все более жестким и напряженным с каждым повторением.

Она смотрит на меня, и хотя она не может улыбнуться, я вижу это в ее глазах, когда ее маленькая рука касается моей челюсти. Она умирает, но утешает меня.

Ее взгляд фокусируется на ее пальцах, которые нежно проводят по моей бороде, словно завороженные ощущением грубых волос. Затем ее взгляд пропадает, и вот так она уходит. Жизнь, на которую ушли годы, чтобы превратить ее в женщину, лежащую в моих объятиях, и всего несколько секунд, чтобы отнять ее.